Шахматный порядок

— Простите, сэр… Какое окно?

— «Окно Оветона», мисс Лонгботтом, — улыбнулся профессор и начал осторожно расхаживать по классу между рядов. — «Окно Оветрона» — есть концепция наличия рамок допустимого спектра мнений в публичных высказываниях политиков и активистов с точки зрения текущего дискурса. Спокуха, сейчас все объясню, — бросил он взгляд на Марину, на лице которой мелькнул ужас.

— А что дает это окно? — с интересом вытянула шею Кэт.

— Отличный вопрос! — продолжал профессор Брэдли, расхаживая по классу. — В любом обществе существуют закрытые табуированные проблемы, которые можно растабуировать, а можно оставить таковыми. Любая проблема меняет свой знак, если правильно открывать «окна Овертона». Хорошо, — улыбнулся он Марине и Эльзе, дайте мне любую самую темную вещь, и я покажу вам, как это работает.

— Профессор, а маглы до сих пор боятся Рейха и Гриндевальда, называя его чудовищем, — сказала Молли Робинс. — Попробуйте оправдать их злодеяния.

— Нет ничего проще, — улыбнулся профессор Брэдли в пышные усы. — Первое, что мы должны с вами сделать — перевести проблему из разряда невозможного в разряд радикального. Мы открываем первое «окно Овертна». Пусть историки проведут семинар: «Мистические особенности идеологии германского национал-социализма» и издадут на его основе книгу. Видите, о нацизме уже можно говорить предметно и спокойно, в научном ключе, — обвел он класс. — Подкинем еще пару научных книг. Заодно создадим маленькое нацистское общество…

— Зачем? — удивилась Кэт.

Ученики уже не спрашивали разрешения задать вопрос, а по сути разговаривали с профессором.

— Пусть они дарят нам новости, — улыбнулся Брэди. — Будет лишний повод, чтобы поговорить. Итак, мы открываем второе окно Овертона: теперь мы должны найти хоть какой-то исторический прецедент, когда нацизм не был наказуем. У нас он есть — Древняя Греция. А разве Аристотель не был нацистом, утверждая, что эллины генетически превосходят варваров и должны завоевать весь Восток? А чем отличался от нацистов его ученик, Александр Македонский, воплотивший эту идею в жизнь? А чем отличались от них франкские короли, утверждавшие, что кровь дает им право на завоевания? Мы организовываем серию круглых столов на эту тему, и освещаем их как можно более подробно в прессе. Что мы с вами сделали сделали?

— Стали обсуждать нацизм, — ответил Альбус.

— Да побольше. Мы перевели явление в разряд обсуждаемого. Понимаете, — профессор снова стал расхаживать по классу, — у нас появилась палитра мнений. Одни говорят «однозначно плохо», другие — «плохо, но не совсем», третьи — «в этом что-то есть». Но все его обсуждают. Никто уже не ставит вопрос: «А нужно ли это вообще обсуждать?»

— Древние греки были давно, — пожала плечами Забини. Альбус залюбовался, глядя, как она отбросила золотистые кудри.

— Прекрасно, мисс Забини. Вы дарите нам новый ключ. А кто это установил, что давно, а что недавно? — Обвел профессор взглядом класс. — Кто это установил, что именно тысяча девятьсот сорок пятый год мы должны считать границей прошлого и современного?

— Может, потому, что в той войне войне погибло восемьдесят миллионов человек? — спросила Роза Уизли.

— В шестом веке от легочной чумы погибло сто миллионов человек, но не считаем же мы шестой век началом всех начал? С чего мы решили, что вся история человечества осталась в мире до сорок пятого года, а потом началось что-то совершенно другое? Кто мы такие, чёрт возьми, чтобы считать себя выше пяти тысяч лет мировой истории? — обвел Брэдли взглядом притихший класс.

Альбусу показалось, будто веселая непринужденность ушла из класса. Повисла какая-то странная напряженность, словно садовый гном вдруг к удивлению хозяев стал нечистью.

— Мы вправду не знаем будущее, — вставила Вики. — Но почему мы не можем верить в мир? Возможна война: откуда мы знаем, что ее никогда не будет? Но ведь и мирное время возможно! Почему бы и нет?

— Используйте метод обратной проекции, — сказал профессор Брэди. — Представьте себе на мгновение, что вы живете в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Вы поверите, что через сорок лет в мире начнутся тотальные войны, в которые погибнет сто миллионов человек и будет возрождено рабство?

— Нет, конечно.

— Не поверите. А вы не думали, что мы точно также не верим сегодня в будущую тотальную войну и не представляем себе ее?

— Думала, разумеется, — отозвалась Смит.

— Но ведь мы завоевали наш мир… — пробормотала Эльза Лонгботтом.

— В девятнадцатом веке тоже думали, что их мир завоеван навсегда в Наполеоновских войнах. Потом он рухнул в августе тысяча девятьсот четырнадцатого года, — пожал плечами Брэдли.

— Но ведь у нас другие моральные нормы… — вдруг подала голос Роза Уизли.

— Все моральные нормы когда-то заканчивались. С чего мы взяли, что наш мир — это норма, а не временно отклонение от существовавшей ранее нормы?

— И кто установил эту норму… — пробормотал Альбус.

— И с чего мы взяли, что Вторая мировая война была последний большой войной в истории человечества? — спросила Кэт.

— Погодите. Об этом позже, — подмигнул ей Брэдли. — Я открываю третье «окно Овертона», — улыбнулся снова Брэдли. — Пришло время изъять самое мерзкое слово «фашизм». Никаких фашистов… Есть национал-социалисты! А потом мы уберем и их. Мы опубликуем книги о мистике в Третьем Рейхе, красивые, интересные. Есть магические социалисты! Вы за магический социализм или против? — так мы теперь поставим вопрос.

— А зачем? — спросил Эрик.

— Мы уже начинаем легализовывать идеологию, — сказал Брэдли. — Я открываю четвёртое окно Овертона. На этом этапе мы должны стереть грань между нацистами и их противниками. Сколько индейцев убили американцы? А англичане австралийцев? Почему им можно, а «магическим социалистам» нельзя? А сколько еретиков сожгли католики на кострах? Но ведь это не повод, чтобы закрывать католическую церковь, не правда ли? Хорошо ещё пошуметь, мол, вы знаете, такой-то гений им симпатизировал, такой-то великий учёный… да кто мы такие, Мерлинова борода, чтобы судить гения?

— Грустно, — вздохнула Эльза Лонгботтом.

— Теперь, — продолжал Брэдли, — идут ежедневно политические шоу. «Вы за или против магических социалистов?» «Выбирайте свою позицию!»

— А если мне все равно? — спросила Кэт.

— Тем лучше! — улыбка тронула его губы.— Вы нейтральны. Почему же вы отказываете в праве людям быть в парламенте?

— Потому что они «плохие», — поджала Роза губы.

Она словно силилась найти возражение, но не могла это сделать. «Сейчас начнет игру в девочку-дурочку, — подумал Альбус. — Интересно, Брэдли ее расплющит, как Бог черепаху?» — радостно размышлял он.

— Подкинем интересного, — весело продолжал профессор. — Магические социалисты мистики. Искали страну Шамбалу в Тибете. Там жили «Темные могущества». Вспомним книгу «Мистика Генриха Гиммлера». «СС как рыцарский орден». Интересно, не правда ли? Видите, у магических социалистов были не только лагеря смерти. Разве церковь сводима к инквизиции? Магические социалисты законопослушны, против наркоманов и падения морали… они против педофилов, не любят геев… Они увлекают молодежь искать Шамбалу в Тибете… Ну чем они плохи? Теперь, я открою пятое «окно Овертона». Оно называется: «А почему бы и нет?»