Шакал

— Жестоко.

— Так здесь не отдых.

— Ты давно здесь не отдыхаешь?

— Второй год пошёл. Последний.

— Потом свобода?

— Отсюда никто не выходит. Здесь лишь отсрочка смерти. Недолгая отсрочка.

Я посмотрел по сторонам. Люди смирились со своим положением. Они сидели с низко опущенными головами, с сутулыми плечами. Охрана лениво сидела неподалёку и наблюдала за нами, играя в карты.

— Никто не пытался? — спросил я.

— Пытались. Оказывались по ту сторону забора, становясь кормом для тварей. Тут никто не будет устраивать суд. Пуля в спину и финал.

— Нет, такой финал мне не нравится.

— Тогда будешь коротать время здесь.

Я не стал спорить. Да и пока не было весомых доводов. Голова только начала соображать ясно. Я не мог понять, почему так произошло. Может организм привык к гадости. Может, появилась картинка, которую я захотел увидеть в реале, поэтому я и вернулся к жизни. Меня это не особо волновало. Главное было, что я проснулся.

Мышцы перестали так болеть, как вначале. Рабочий день уже не казался чем-то невыполнимым. Если работать в режиме автоматизма, экономя силы, то протянуть можно было долго. Никто же не говорил, что нужно было выкладываться по полной. Я не выкладывался. Лишь выполнял то, что мне говорили.

Дни здесь пролетали быстро или могли тянуться очень медленно. Вот вроде недавно разговаривал со Стасом, а потом очнулся и оказалось, что прошло дней пять. Я пытался взять контроль над мыслями, но получалось плохо. Несмотря на это ощущение бодрствования оставалось.

У охраны было мало развлечений в этом забытом месте. Карты, игра по типу футбола, в которую они развлекались по вечерам, когда загоняли нас по камерам. Некоторые развлекались с заключёнными. Такими опустившимися ниже уровня пыли, которые готовы были за лишнюю миску еды потерять уважение к себе. Были ещё бои, когда стравливали каторжан. Их устраивали в сиесту, когда жара достигала пика и все мечты были лишь об отдыхе. Когда охране надоедало резаться в карты, то они объявляли перерыв в нашей работе и спрашивали желающих, кто хочет развлечься. Желающих было не так много. Если проиграешь, а тебя изобьют, то никто отлежаться не даст. Всё равно придётся работать. Не можешь работать, то выкинут за стену. Нужно было рассчитывать силу или договариваться с более слабым противником, который хотел слиться и при этом, чтоб его помянули добрым словом. Лично я не верил, что когда помру, то мою судьбу на посмертном суде будут решать добрые или злые слова знакомых. Многие в это верили. Поэтому когда чувствовали, что уже скоро помрут, выходили на последний бой.

Были и бои среди местных чемпионов. Стас был одним из таких чемпионов. Среднего роста, с крепкими мускулами, и большим весом — он был серьёзным противником. Из-за того, что он был местным профессионалом в боях, ему полагалась более сбалансированное питание. Но и требовали от него выкладываться по полной без жульничества. Это накладывало определённые обязательства. Стас выигрывал бой, а потом отправлялся заниматься шкурами. В этом поблажек не было. В качестве приза помимо еды у него были сигареты и лекарства, которые помогали заживлять раны. Не густо, но в этих условиях он был богачом.

Несмотря на это лидер из него был никакой. Он мог подмять под себя всю камеру, но даже пальцем не шевелил по этому поводу. Его устраивало отвечать лишь за себя. Я пока лишь присматривался к боям. Мысли были туда податься и стать своего рода чемпионом, но пока были сомнения нужно ли мне это.

У заключённых развлечений не было, да они нам были и не особо нужны. Вечером чаще всего хотелось лишь упасть и не вставать. Хотя из камер были слышны песни. Иногда кто-то принимался рассказывать байки. Только всё это было каким-то искусственным. На свободе всё это лично мне доставляло удовольствие. Вызывало интерес. А здесь я отказывался понимать, зачем мне нужны воспоминания о том, что осталось далеко. Зачем слушать чужую тоску и обречённость в словах о давно прожитых днях? Если бы в этих песнях и байках была ещё надежда, что мы вновь окунёмся в то, что осталось в прошлом, то я бы послушал. Но они говорили лишь об унынии. О девчонках, которые остались там. О деньгах, друзьях и победах. И это всё было таким далёким, искусственным, словно сказка о духах. Мы слушали эти сказки в детстве, верили им, а когда вырастали, то понимали, что это обман. Так было и здесь. Только вместо сказки были байки с тоской и смирением.

С новым автобусом к нам заселили людей из других камер, чтоб у нас не было пустых коек. И вот с новыми людьми пришли проблемы. Они решили показать, кто теперь здесь главный. Вначале присматривались к Стасу, которому было фиолетово, кто и как будет жить под боком, главное, чтоб его не трогали. Они его трогать и не стали. Но привязались ко мне. Нет, я понимал, что выглядел задохликом. Только внешность ведь не была смазливая! Или они надеялись, что смогут меня в рог согнуть? Проще было драться, чем поддаться. Только в этот раз силы были неравные.

Можно было бы и заставить себя вспомнить повод той драки, но в этом не было смысла. Драка была. Их трое. Крепкие мужики, которые когда-то гоняли с бандитами. В разных группировках. Двое так и воевали друг против друга, но тут объединились, поняв, что вместе они сила.

Сила. Как стая собак. Диких собак, что решили без хозяина стать сами хозяевами, а для этого им нужно было собрать свою стаю. Двое были давно здесь. Больше года. Один приехал недавно. Вот они и вспомнили, что такое забытый вкус свободы. А начинать надо самоутверждаться не за счёт сильных, а за счёт слабых. Этим слабым был я. Всё понятно. Дальше разыграть сцену, где все увидят их силу, а мою слабость.

Возможно, если бы Стас тогда помог, то они отстали. Но он выбрал роль наблюдателя. Я же уже отошёл от действия чая. Не впадал в безумие. Может, сказалась слабость организма. Или бешенство новенького. Удары по лицу. Хруст рёбер. Я, правда, кому-то сломал руку. Последний бой, так последний. Чего мелочиться. Всё закончилось, когда я стал тряпкой. Со сломанным носом, рёбрами, отбитыми почками. Мне удалось из последних сил убрать двоих. Одного ударил головой об стену и смог свернуть шею, а в другому перегрыз артерию. Но и сам свалился, упав и больше не встав.

Утром меня посчитали трупом. Я хотел сказать, что жив. Что могу встать, только тело не хотело слушаться. Труп, который ещё был живым. Камера осталась позади. Ворота. Собаки. Нас оттащили в сторону от ворот и бросили в овраг с костями, которые остались от трупов. Ушли. Солнце припекало. За краями оврага была степь. С цветами. Где-то в такой степи должна была сидеть Алиса. Ждать меня.

Я заставил себя сесть. Рядом мужик хрипел и явно помирал. Мухи. Вонь. Грязные тряпки. Надо перевязать раны. Рёбра болели так, что сыпались искры из глаз. Левая рука висит плетью. На правой перебиты пальцы. Нос не дышит. Оттого что приходилось дышать ртом, язык напоминал вату. Пить. Хотелось пить неимоверно. Ещё раз огляделся. Глаза видели плохо. Из-за фингалов они заплыли. И ведь всё равно был жив. Упрямый же я. Упрямый.

Ноги целы. Может, колени и разбиты, но переломов нет. Синяки пройдут. Одну тряпку, которая была раньше чьей-то рубашкой, я разорвал на тряпки. Перетянул рёбра. Приходилось действовать одной рукой. Каждый раз, когда я делал любое движение, то перехватывало дыхание. Но справился. Ещё нужна была лангета. Деревяшек не было. Одни кости. Прах к праху. Душа всё равно покинула это тело. А кость мне могла помочь выжить. Нужно было только привязать их, чтоб потом потерять сознание от болевого шока.

Второй раз я очнулся с желанием лежать пластом и не шевелиться. Но я вновь сел. Сложно сказать сколько я провалялся. Мужик рядом со мной умер. Если я не хотел последовать за ним нужно было двигаться. Из куска тряпки соорудил что-то вроде повязки на голову и попытался встать. Чуть опять не потерял сознание. Удары сердца отдавались в ушах. Перед глазами всё плыло. Хоть что-то знакомое. За последнее время это было стандартное для меня состояние. Оскалился.

— Что там? Поле? Солнце? Небо? Река ещё должна быть. Не хочу помирать в этой яме. Нужно дойти до реки.