Шальная мельница

– То, что мы там творили с Хельмутом, - не невинное.

– Вот именно, - резво.
– Вот именно. И этого стоит бояться. Твой Генрих может и добропорядочный человек, но он не один там, или, вообще, может быть не тем, кем кажется.

– Хельмут иного мнения, - несмело пытаюсь оправдаться; нервно сглотнула слюну.

– Хельмут многого не знает, и временами излишне доверчив, ... как и ты.

(похолодело у меня всё внутри)

– Ты же не хочешь сказать, что Хорст... прав?

Ухмыльнулась. Немного помедлила, но все же выдала:

– Увы, Анна. Увы. Если бы это было правдой, я смогла бы нас защитить, а так только приходиться упрашивать быть осторожными. Но если я - не зло, не значит же, что его не существует, и что оно не рядом.

– Но... Wer die Dornen fьrchtet, kommt nicht in den Busch[12] Wer die Dornen fьrchtet, kommt nicht in den Busch: с нем. дословно - Кто боится шипов, не приходит в кусты, наш аналог: волков боятся - в лес не ходить.? Твои же слова?

Хмыкнула, улыбнулась та. Закачала головой в негодовании.

– Неужто... этот твой Генрих стоит всего этого риска?

Смеюсь. Лживо качаю отрицательно головой.

– Я этого не говорила.

– А по глазам видно, ох как видно...

– Чушь, - рассмеялась я.

Живо прячу глаза, принимаясь за работу, пристальный, занятой взор себе на руки.

Немного помолчав (и плюхнув, перевернув несколько раз белье на доске), Беата продолжает:

– Нет, я, конечно, рада, что ты им восхищена, - взгляды наши невольно встретились.
– Как я когда-то Хельмутом, когда мы только встретились, однако... будь осторожней. Ни к чему доброму это не приводит. Тем более, монах - не слишком разумный выбор,... даже для таких юродивых, как мы.

Прожевав эмоции, я несмело:

– Но он же, прежде всего, - рыцарь, - едва слышно шепчу, отчего девушке, вероятнее всего, приходится читать по губам.

Молча, качает отрицательно головой, опускает виновато на мгновение взгляд.

(выжидаю)

– Он прежде всего - монах. Обет целомудрия, Анна. Как души, так и тела. Ни семей, ни богатств, ни пороков... Даже дворяне, вельможи, вступая в Орден, отказываются от всего, оставляя при себе лишь имя.

Немного помолчав, невольно скривилась я, поджала губы.

Натяжная, притворная улыбка.

– Вот и хорошо, нечего теперь бояться.

Печально ухмыльнулась подруга моя, скривилась.

– Мне жаль, - шепчет.

– А мне нет, - лгу, болезненно усмехаясь.

Опускаем обе очи. Молча, нервически, взволнованно исполняем свою работу, потопая в нахлынувших тяжелых, горьких мыслях.

Чертова жизнь.

Кого бы я не повстречала в своей жизни, на кого бы глаз не положила, кто бы сердцу не приглянулся - то обязательно он будет чей-то, кем-то занят. Обязательно будет запрет... Вот только с Церковью я еще не тягалась. Словно бес, за душу... праведника.

Столько вечеров за разговорами провели вместе. В его кабинете, в трапезной, на улице, во дворе, когда невзначай встречались - улыбки, странные взгляды, непонятные ощущения. Как не разлей вода. И это с учетом, что я до сих пор глубоко в душе схожу с ума по своему Гоше. Я как и прежде люблю своего Шалевского, однако... этот Генрих, он... он - как символ: чего-то доброго, настоящего, символ надежды на то, что я, всё-таки, смогу ужиться с этим новым, шальным миром.

Символ...

Однако, почему же на душе так тоскливо и болезненно от мысли, что этим символом сей Фон-Мендель так и останется?

Честно, еще не знаю.

Возможно, потому, что устала задавать себе одни и те же вопросы: предал ли меня Гоша? существует ли еще мой Шалевский в этой вселенной, параллельно со мной? встречу ли я когда-нибудь Его еще? Аль... лишена сего счастья уже навсегда... за все свои прегрешения.

И, если это - прошлое, вернусь ли я когда-нибудь в свое настоящее?

И, более того, хочу ли я туда... возвратиться?

Я так долго его ждала. Я так долго искала своего Георгия, навыдумывав о нем всё, что только возможно. Он стал идеален. Он стал идолом.

А вот когда повстречала - сразу же получила пощечину, нож в сердце. Так что вопрос: ... стоит ли всё это моих усилий и верований? Стоить ли борьбы? Или же... история окажется замкнутым кругом, где единственная переменная - это мой герой?

А Генрих...

С ним, в какой-то момент, мне показалось, что Господь освободил меня из темницы... неверных, запретных выборов. Что Бог дал шанс... вновь кого-то полюбить, но настоящего, познав истинную душу избранника, полюбить кого-то достойного и... без всяких опасений и табу.

В какой-то... момент.

А теперь Беата... говорит, что табу есть, что есть супротивник, и он - никто иной, как сама Церковь. Бог. Если выбрать Генриха - то уже стоит зачинать бой за любовь этого мужчины... с самим Всевышним? Разве может быть что-то более ироничное? Саркастически издевательское?

По-моему, я - проклята. И уже даже не знаю кем.

Ярцев-Ярцев... ты, по ходу, - не самое великое зло, с которым я столкнулась и еще столкнусь. Куда масштабнее - я сама...

Взгляд на девушку.

А Беата? Разве ее судьба лучше? Встретила достойного, но тоже не может быть рядом, открыто и счастливо. А всё почему? Что между ними? Молва, народ, чужое мнение и слухи. Только вина - не разлучничество, не обман, и даже не обольщение или разврат. Нет. Только домыслы... и искреннее желание помочь остальным в меру своих возможностей и знаний.

Неужто, даже будучи полной противоположностью мне в своих поступках, все равно не видать счастья заблудшей душе?

Тогда вопрос... существует ли оно, вообще, это счастье, на самом деле? Стоит ли его ждать, искать, наедятся? Или закрыть уши, зажмурить веки, залепить рот, и жить как они - отбывая свой срок, покоряясь вымышленной безысходности?

– Хельмут говорил, - внезапно отозвалась Беата, - что вы во Фридланде посещали кирху Святого Георгия. Правда, она изумительная?
– добрый, нежный, зачарованный взгляд на меня, а перед глазами уже, судя по всему, совершенно иные картины. Сводчатый потолок, усеянный звездами, иконы, очи которых горят живым огнем, колокольня... неведомой высоты, ведущая в самое небо.