Шальная мельница

Я же, Лиза, мать ее, Пантюхова, жила в съемной комнате общежития, последний курс медицинского училища, медсестра. Етить-колотить тот разум, который всё это выдумал. Безмерно сложно было все эти премудрости учить с нуля, чтобы хоть как-то втащить эту сессию.

А там работа в больнице пригодилась. Как раз постоянно рядом с Гошей, ... пока жены его рядом нет.

Странные чувства у меня к нему. Не то друг, не то... любовник. Не знаю, пыл к Генриху всё еще никак не мог остыть. И все эти... мысли по отношению к другому шли в разрез с душевными потребностями. Словно, предательство. Измена.

Полное сумасбродство.

Издали приглядывала я и за Аней... и, кхм, Лилей. Лилей I (первой). Росли, не по дням девки, а по часам, форсировано взрослея.

Где могла - помогала незаметно, а где нет - то уж, простите.

Однако, самое страшное было добраться до того дня, когда Аня задумает свой жуткий поступок, и когда я...окажусь на грани.

Но, а пока... а пока у меня мой Гоша. И с ним тоже нужно было что-то решать. Непременно нужно. Негоже заглядываться на чужого мужа. Ой, как негоже...

Хватит уже с меня.

***

(Л и л я - 3)

Чуть больше года в коме - и, наконец-то, мой Водитель, мой Шалевский раскрыл глаза.

Стоит ли описывать нашу всеобщую радость? Жена ликовала, как никто иной. А я же - обреченно делала вид, что лишь слегка поражена сим невероятным чудом.

А вот он,... наш Гоша, словно у разбитого корыта оказался. Раскромсанная жизнь и переломанная судьба. Если бы сама, собственными ушами я сие не услышала, никогда бы не поверила. Да и то,... это было так, всего лишь на несколько раз в первые дни - практически, сразу смирился, замкнулся в себе и больше никогда... не возвращался к этой странной теме.

И, тем не менее, как только очнулся, Георгий был полностью дезориентирован. И это - понятно, логично. Однако, взахлеб, с яростью принялся утверждать, что вокруг какая-то "бесовщина", и он, вообще, не должен здесь находиться, что это всё - не его, и жизнь у него была другая, и имя другое - Генрих.

Однако позже, жену и ребенка признал. Смутно, неуверенно, но признал, сведя концы с концами одних воспоминаний с другими.

Врач же сие "помутнение" объяснил сразу (по сути, как и у меня) - печально известный "коматозный бред".

... в общем, Генрих. Однако, какой шанс, что это - мой Фон-Мендель?

Но, как оказалось, это даже не важно. И дело даже не в жене и их ребенке. По крайней мере, не для него.

Лиля! Сука, ЛИЛЯ!

Его, просто, свихнуло на ней. Он чувствовал, верил, что она безумно нуждается в нём, что он должен о ней позаботиться. А после и вовсе, как-то раз, мне сознался (в ответ на мой рассказ про мою кому), что она - и есть та самая девочка из его "сна". И ее, во что бы то ни стало, непременно нужно найти.

Хотелось ли мне сознаться, что я - та самая его Лиля, вот только уже... после всего, вернувшаяся, как и он? Хотелось. Безумно хотелось! До слез, до крика, до истерики. Однако... даже если и начинала нечто подобное вырисовывать, он, тут же, шел против, и воспринимал всё в штыки. Как бы, кто бы не выглядел - плевать: ему нужна исключительно только та девочка, девушка. Только его Лиля.

Хотя, наверно, оно и правильно. Если сны наши - правда, а судя по тому, что я уже - "Лиза", сложно с этим спорить, то страшно разрывать цепь. Страшно и, вероятно, глупо. Им нужно встретиться, Первой Лиле и Гоше. И должно всё то произойти, что произошло. И лишь тогда Генрих и Анна столкнутся. Лишь тогда я буду с ним... хотя бы в прошлом.

...

Ох...

Бедный ребенок Шалевского. Бедный. Несчастная и Лена. Развелись они. И, вправду, развелись. Вскоре та, конечно, нашла себе нового мужа, а после и забеременела во второй раз... Но это будет потом, в 2016 году. А сейчас, на дворе - 2014. И я мчу, темным, холодным, промозглым вечером на чертову высотку. К своей шальной, нерадивой сестрице Ане.

***

(Л и л я - 3)

– Аня!
– испуганно позвала ее я, страшась как бы та с перепугу тотчас не сиганула вниз.

Но вдруг, неспешный разворот - и улыбается.

Мне, незнакомке, она... улыбается.

– Привет. Я уже и замерла, пока тебя дождалась.

– М-меня?
– ошарашено шепчу. Шаги ближе.

– Да, - смеется, потирая ладони.
– Тебя. Тебя, Лиля. Лиля-три, так ты себя называешь?

Нервно моргаю, невольно приоткрылся рот.

– Всё еще бесит имя Лиза, да? Или свыклась?

Молчу. Таращусь только идиотически.

– А ведь, практически, - продолжает, - то же, что Эльза. Верно?
– смеется.
– Что тогда не давала себя называть так, что сейчас перебираешь имена.

– Когда тогда?
– сухо, едва различимо.

– А ты еще не догадалась?
– хохочет. Дышит теплом на ладони. Украдкой взгляд мне в лицо из-под ресниц.
– Нани... Я - Нани.

Поморщилась я, прожевывая несказанные слова.

Еще один вдох, и заикаюсь от шока:

– Н-но как? Когда?

Усмехается.

– Я помню, что ту жизнь, что эту. Только пришлось бродить туда-сюда. И переходы - это либо болезни, либо кома, как у вас с Гошей.

– Аня...

– Угу, - качает головой.
– Здесь я - Аня, а там Нани...

– Но почему ты уходишь? Почему ты прыгнешь?
– жалобно.

Печально улыбается, на мгновение поджав губы.

– Не мне тебе рассказывать, как сложно выбирать свой путь. Однако... если здесь - твое счастье рядом с Генрихом, то мое - лишь там. Я должна уйти. Должна. Меня ждет мой Пиотр и наша девочка. Я им нужна. Куда сильнее, чем тебе и Лиле-Первой. И лишь там я буду искренне и полноценно счастлива.

– А здесь? Где этот Пётр?

– Не знаю, - качает головой.
– Сколько искала. Помнишь еще меня из Велау? Ты, Эльза, как раз ушла, а я - сильно заболела. При смерти. А тут, в это время, - сама знаешь, что попыталась впервые сделать. И попала я, современная, туда - прожила там те года, пока Эльза скиталась, и пока Анна не пришла и не забрала меня к себе. И у меня всё сложилось. Я была безмерно счастлива. Но Анна ушла, ты ушла, вновь ушла, - и я заболела. Не знаю почему. Вроде, и не сильно по двоим вам убивалась. Хоть и умерли на мельнице, однако... я верила, что вы где-то здесь, в нынешнем времени. Но... сердцу не прикажешь. Вот, наверно, и затянуло сюда. Как раз, чтобы дожить до твоих... восемнадцати.

– Но ты же знаешь, что Ярцев сделает со мной?

Виновато опускает очи.

– Да. Уже да. Но разорви - цепь, - выстреливает взглядом мне в очи, - и всё разрушится. Увы, Лиля, всё разрушится.

– А смысл?
– рычу.
– СМЫСЛ? Кроме как, жизни на Бальге с Генрихом, здесь, после всего - конец. Гоша - мертвый.

Качает головой.

И вновь потереть ладони, постучать ногу об ногу. Взгляд около - и загадочно ухмыльнулась.

– Лиля, как ты не поймешь? - смеется.
– Это - еще не конец. Ты еще в пути. Колесо еще вертится. Там в больнице, в 2011 году... не было никакого влюбленного санитара. Не было. А была ты.