Шарлатан

Спасть в этот лень я ложился в каком-то странном настроении: вроде я все нужное сделал, то есть все, что сам мог сделать — но ощущение неудовлетворенности оставалось. Я чувствовал, что на самом деле могу сделать гораздо больше, но что именно и как — не понимал. И именно с этой мыслью уснул, в проснувшись, пришел к очень простому выводу: я не понимаю, как и что нужно сделать потому что я не знаю, как и что сейчас сделать можно. А чтобы с этим разобраться, нужно просто учиться, учить то, чему сейчас людей учили. А людей, особенно маленьких сейчас учили в школе.

С этой мудрой мыслью я пошел, как и всегда, в детский сад. А там, собрав «команду» ребятишек постарше, сообщил матери, что мы теперь идем учиться в школу. Она, конечно, посмеялась, а затем, что-то видимо придумав, сказала:

— Ну идите. Но если вас учитель выгонит, вы с ним не спорьте, а сразу возвращайтесь.

Наивная селянка! То есть это я исключительно мысленно произнес, а вслух сказал «Спасибо, мама!» И мы всемером потопали в школу. Школа вообще-то располагалась на другом конце деревни, но дошли мы быстро. Правда, сразу в нее ломиться не стали, дождались перемены…

Со школой в деревне все было непросто. То есть и раньше было непросто: учителем работал парень из Богородска. Будучи правоверным комсомольцем конца двадцатых, он, когда партия сказала «надо», немедленно ответил «есть» и, закончив месячные учительские курсы, стал учителем в Кишкинской школе. И жил он в течение учебного года в здании школы, а на лето уезжал в Богородск, к матери и сестре. До начала своей учительской карьеры он работал столяром, а в результате вся кишкинская молодежь (включая девчонок) с деревом работать умела довольно неплохо, а вот с остальным… Впрочем, читать и писать он детей все же обучал, и считать все выпускники Кишкинской школы первой ступени не только до ста, а даже до тысячи, и многие умели даже цифры в столбик умножать и делить «уголком» — и вроде всем этого хватало. Потому что мальчишки после окончания этой школы в большинстве своем шли в какие-нибудь ФЗУ, а девчонки… девчонки сильно по разному. И всех такое положение дел удовлетворяло.

Но этим летом учитель еще в июне записался добровольцем в Красную армию, а о том, что деревня без учителя осталась, народ узнал лишь в последних числах августа. Узнал, собрался, посовещался — и на освободившуюся должность «глас народа» назначил Надежду Ивановну Векшину. Надьку Векшину, шестнадцати лет от роду, которая чуть ли не единственная из всех деревенских девчонок закончила семилетку в городе. Ну да, читать и писать она умела хорошо, да и считать наверняка уже до миллионов научилась, а вот все прочее… Однако тетка Наталья ее немедленно записала на заочный курс в педучилище, и теперь в школе детей обучала эта девчонка. Вероятно, с большим успехом: в большинстве своем в деревне дети в школу шли в восемь лет, заканчивали ее кто в двенадцать, а кто и в более старшем возрасте — и вот справиться шестнадцатилетней девахе с великовозрастными балбесами было не очень-то и просто. По крайней мере, когда она вышла на перемене на свежий воздух, в ответ на мое сообщение она лишь кивнула. Потом, правда, до нее что-то, вероятно, дошло и она переспросила:

— Ну-ка, повтори, что ты сказал?

— Надюха, мы пришли учиться в школе, давай, записывай всех нас. Только побыстрее, сейчас перемена закончится…

— Шарлатан, мне твои шутки не нравятся, так что возвращайтесь в детсад!

— А я и не шучу, нас мама из сада отпустила и отправила как раз в школу.

— Она что, совсем спятила? Мне еще только малышни в школе не хватает!

Малышня в рядок стояла на краю дороги, школьники побежали играть во двое и довольно громко галдели, так что наш разговор уже в паре шагов слышно почти и не было — и мы с Надюхой были «акустически вдвоем», поэтому я понизил голос и сказал:

— Дура ты, Надька! У тебя первоклассники все читать и писать уже умеют, а это я их научил. И другому тоже научу, буду тебе помогать. Половину школьников возьму, тебе уже первый и второй класс учить и не придется, а со старшими я тоже договорюсь и порядок наведу.

— Это ты серьезно говоришь?

— Конечно серьезно. Мама и тетка Наталья же понимают, как тебе трудно учителем быть, вот и придумали, как полегче тебе сделать.

— Ага, полегче! У меня сорок два человека, они уже в комнату с трудом помешаются…

— Сегодня у нас пятница, завтра мои малыши к школе как следует подготовятся, а с понедельника первый и второй класс будут учиться с восьми до двенадцати, а третий и четвертый с часу и до пяти. И в комнате даже посвободнее станет. Ну, чего расселась, иди, записывай нас в школу!

Мама тому, что нас все же в школу взяли, очень удивилась, и даже немного расстроилась: все же я ей в саду действительно много помогал. Но спорить не стала: Надюха-то по документам числилась «директором школы» и ее полномочий хватало и на прием детей, и на установление расписания занятий. К тому же я ей пообещал в школе только до обеда учиться (а на обед вместе со своими новыми одноклассниками все равно в сад приходить — по крайней мере до Нового года: дома-то на них никто уже обеды не готовил). В целом, мы с мамой «разошлись мирно», а тетке Наталье о таком изменении в «системе образования» вообще никто не сказал. Зачем, у нее и без того забот выше крыши!

Как раз в начале октября деревенские тетки закончили добычу торфа, и даже немного его перевезли в деревню. В виде плохоньких брикетов перевезли: перетащили туда парочку наших «кирпичных прессов». Конечно, на пароме много не навозишься, но то, что привезти успели, использовали только для проверки: сможет ли электростанция на таких работать. Выяснили, что сможет, только очень плохо — а чтобы она хорошо работала, эти рыхлые брикеты нужно еще по два в кирпичный пресс запихивать и еще раз прессовать. А так как у нас в деревне теперь самым сильным человеком осталась только тетка Наталья (муж ее тоже вроде мог брикеты улучшать, но тогда кто будет котлами-то управлять?), она целыми днями на электростанции и крутилась. Туда еще по тетке из каждой деревни приходили, каждый день приходили, чтобы «плохие» брикеты в прессы укладывать…

А в середине октября в деревню к ней приехала машина военная. Я как раз из школы домой шел и увидел, как немаленький такой старшина лупит в двери ее дома. Подошел, вежливо поинтересовался:

— Эй, дяденька, ты чего двери-то ломаешь? Не видишь разве: нет никого дома.

— А где хозяева-то? У меня приказ посылку ей доставить, а времени ждать у нас нет.

— Так доставляй, положи вон под дверь, у нас никто ее не сворует.

— Такую под дверь не положишь, — и он кивнул на кузов полуторки.

— Но, положи во двор, я сейчас ворота открою…

Старшина и два бойца выкатили из кузова две здоровенные железные бочки и закатили их под дровяной навес во дворе. А на мой вопрос он ответил:

— Приказано доставить две бочки бензина для мотоцткла и масло… Сураев, куда ты масло дел? Забыл? Я сейчас тебе забуду, неделю сесть не сможешь! Вот, масло тоже сюда ставим. Мальчик, а ты письмо хозяйке отдать можешь? Письмо не простое, приказ ей из военкомата… велено в почтовый ящик не опускать, да и не вижу я тут ящика никакого…

— Давай, дяденька, письмо, я обязательно передам. Как она вечером вернется, так и передам…

Военные дядьки уехали, а я просто зашел в тетке Наталье в дом и хоткел письмо ей на стол положить. Однако конверт оказался незаклеенным…

В конверте был специальный ордер на мотоцикл, удостоверяющий, что у тетки Натальи этот мотоцикл не может быть ни для нужд армии взят, ни для любой другой цели никем и ни при каких условиях. И пописан этот ордер был командующим Приволжским военным округом.