Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

А тетка Наталья могла, да и головой думать она точно умела, к тому же у нее и мотоцикл был. Замой по засыпанным снегом по пояс дорогам мотоцикл, конечно, помогал ей не очень — но она и верхом на лошади умела, так что орднунг на вверенной территории она поддерживала четкий. Правда, что меня несколько расстраивало, предпочтения родной деревне она не отдавала (то есть моей родной, сама-то она откуда-то их другого места была) — но все же к доводам разума прислушивалось, и мне ее несколько раз удавалось «склонить к переходу на темную сторону». По крайней мере постановление об учреждении в Кишкино новой школы-интерната, причем семилетки, она их райсовета принесла.

Семилетка вообще-то в обозримых окрестностях была одна, в Ворсме. И поэтому в окрестных селах детей, семилетку закончивших, были буквально единицы: не набегаешься в школу-то, особенно зимой. А то, что стране нужны люди образованные, она прекрасно понимала. Ну а я вдвинул идею постройки такой школы и на территории сельсовета, причем сразу школы-интерната,

чтобы детишки из соседних сел и деревень не бегали бы учиться за несколько километров. А Кишкино я для этой цели предложил как «самый оптимальный вариант», так как только у нас и водопровод был, и электричества сколько угодно. Причем именно «кишкинское электричество» уже обеспечило деревне серьезное преимущество перед всеми прочими вариантами размещения: весной сорок первого, когда в области выяснили, что лампочки на двести двадцать никому в области больше не нужны (кроме единственного цеха в Павловской районной электростанции), весь запас торговли был продан (за деньги, конечно) в Кишкино. Невелик был этот запас, но деревне его лет на пять бы хватило — а теперь для новой школы в любом другом месте просто лампочек достать не получилось бы: ленинградская «Светлана» производство прекратила, а в Москве лампочек делалось столько, что эвакуированным заводам не хватало.

Кроме того, у нас было стекло для окон, паршивое конечно, но было (причем официально — в собственности именно Кишкинской школы первой ступени). Не в изобилии, но на окна в классах и жилых комнатах его мы сделать могли, так что по поводу того, где такую школу строить, вариантов, собственно, других и не оставалось. Но, понятно, постановление — это дело хорошее, однако из постановления не то что школу, даже сортир в огороде не выстроить, его в этом сортире разве что на гвоздик повесить можно — но ведь в нем и гвоздика даже не было. Но с ним уже модно было «поднимать на трудовой подвиг людей» — и тетка Наталья людей подняла.

До конца февраля из Заочья вывезли весь запасенный до зимы торф, а как только температура на улице стала приближаться к нулю (то есть в самом начале апреля, когда еще снег все же не сошел) народ в деревнях и селах начал массово глину копать и лепить из нее кирпичи. Попутно дерева в лесах нарубили и даже вывезли, причем всю «деловую древесину» в Кишкино перетащили. То есть в Кишкино привезли достаточно, чтобы всю «деревяшку» в будущей школе изготовить, причем в уже «годном для работы» виде: бревна сразу везли в Ворсму, там на тарном производстве завода Ленина из них напилили брусья и доски — и вот это все в Кишкино и доставили. А большую часть все же оставили в городе: руководители всех пяти основных городских заводов совместным решением договорились для «выковырянных» новое жилье летом выстроить. То есть «типовые деревянные дома» строить собрались: бытовые свары уже всех в городе достали. В том числе и самих этих руководителей: из десяти заводских начальников (то есть директоров и главных инженеров) в своих частных домах жили только двое, а остальные как раз и получили после приезда «понаехалов» в своих квартирах классические коммуналки…

А еще «квартирный вопрос» сильно достал и всех рабочих из Кишкино: их привычную уже «зимнюю ночлежку» сделали общежитием для эвакуированных и им теперь приходилось почти каждый лень возвращаться в деревню, а рано утром снова бежать на работу. То есть часть все же оставалась в городе ночевать, на турбинном и на генераторном в заводских конторах устроили места, где можно было ночь перекантоваться — но это только в уж самом крайнем случае, так как в конторе-то даже умыться толком было негде. Мне об этом рассказал отец, когда я спросил, почему он, несмотря на то, что выматывается до предела, в Ворсме на ночь никогда не остается. И у меня родилась очень умная идея, которой я поделился с дядей Алексеем: он-то теперь был на турбинном старшим мастером и вполне мог мою идею и директору с главным инженером передать. А идея-то было исключительно простой.

То есть простой она стала где-то в конце февраля, когда «локомотиву», бегающему по маршруту «Ворсма-Ворсма» (то есть от города до станции) перестали выделять бензин. Его и раньше-то выделяли в обрез, а теперь вообще бензин закончился. Но локомотив после этого ездить не перестал, потому что с ГАЗа в Ворсму прислали газогенератор для автомобиля и парочку слесарей, которые этот генератор в машине присобачили. Это было непросто, на «локомотиве»-то вплотную к кабине стояла пассажирская будка, так что они его присобачили перед мотором — но если кататься по рельсам, то получился вариант вполне рабочий, а уж дров для того ценного транспортного средства найти было не особо и сложно.

А я решил как бы «уточнить» у родного дядьки, как и почему в Ворсме и окрестностях возникло «ножевое производство», причем такое, что крошечный рабочий поселок в тридцать девятом давал стране девяносто пять процентов перочинных ножей и почти сто процентов — ножей «специальных». Сейчас завод Ленина тоже сто процентов тех же «командирских» ножей армии выдавал, но сталь сейчас завод использовал привозную, а вот раньше…

Вот за что я очень сильно уважал потомственных рабочих (то есть тех, которые поколениями работали на одних и тех же заводах), так это за то, что они работой своей гордились и, вдобавок,

знали историю своих заводов чуть ли не с момента их основания. И с гордостью знаниями делились — так что и дядя Алексей начал рассказ со времен, когда Земля была еще тепленькая. Но я его прервал «на самом интересном месте» и задал еще один вопрос. Тут он слегка завис, затем решил уточнить, что именно меня интересует…

Трубный завод в Павлово так и не заработал. То есть он сейчас как-то работал, выпускал что-то металлическое для нужд фронта, но вот «по основному профилю» не функционировал: сварочную машину для труб с него забрали и перевезли на ГАЗ, и там с ее помощью бронекорпуса для броневиков варили. А прокатный стан, на котором должны были катать стальной лист для изготовления труб простаивал. Потому что такой стан никому и нафиг не уперся: изготовленный еще до революции он мог катать металл кусками шириной сантиметров до пятнадцати. И вообще представлял из себя высокую раму с одним набором валков, к которому кое-как присобачили электромотор на полста киловатт. Предполагалось, что он будет катать полосу, которую потом свернут и сварят — и получится труба, вот только болванки, из которых полосу нужно было катать, подразумевалось получать из Кулебак — а там теперь завод катал броневые листы для танков и на всякие «посторонние предметы из гвоздевой стали» завод отвлекаться уже вообще не мог. Так что трубное производство осталось без сырья — но я-то знал, как эту проблему решить!

После того, как мне дядя Алексей рассказал, что ножи в Ворсме, Грудцино и в других местах поблизости делать начали четь ли не в семнадцатом веке потому, что было здесь много «хорошей железной руды», из которой местные жители для себя железо и выделывали. А на вопрос «а руда-то осталась?» он сказал, что руды-то хоть чем хочешь жуй, но добывать ее менее выгодно, чем в той же Выксе или в Кулебаках, хотя дело это не особо и трудное.

Ну да, невыгодно ее добывать — это когда другой завались. А когда с рудой в стране такой напряг, как сейчас… Вот только «здесь и сейчас» ее добывать смысла нет, так как если с перевозкой, да хоть в те же Кулебаки, она в такую копеечку влетит! Но я-то знал, как ее можно вообще никуда не возить, чисто теоретически знал. И осталось лишь «проверить теорию практикой» — а вот для этого я решил припахать уже Настюху. После того, как она всем чуть ли в обморок не падая от восторга рассказывала, как «сам товарищ Сталин целый час у нашего шарлатана спрашивал, как верно страной управлять» (ну, это я ей так пересказал в кратком изложении мой десятиминутный разговор с Иосифом Виссарионовичем) она, думаю, вообще любую мою просьбу исполнила бы. То есть любую «производственно-общественную» — и подозрения мои оправдались: когда я ей рассказал о моей новой затее, она лишь спросила «сколько надо». Ни «зачем», ни «а ты уверен, что получится», и даже «а не сошел ли ты с ума» не спросила…

Еще в марте у нас стекло стало получаться не мутным, а прозрачным: тетка Наталья перетащила их Горького семью какого-то древнего старика, в молодости работавшего на баночном заводе — а он про стекло очень много знал. И сказал, что стекло у нас получается мутным потому что остывает слишком медленно, после чего процесс у школьников-стеклоделов поменялся: светящееся желтым светом стекло вытаскивали из печки, а когда оно становилось тускло-красным, запихивали уже в ту секцию, где шел его отжиг — и уже часов через восемь на свет появлялся прозрачный стеклянный лист. Причем стари к этот даже ранее изготовленное нами мутное стекло довел до прозрачного состояния, хотя более ровным оно и не стало.

А еще в конце апреля у тети Маши родился Николай Николаевич. Тетя Маша, получив похоронку, изменилась не очень, и внешне даже выглядело так, что она и не переживала особенно из-за смерти мужа, но чуть позже стало заметно, что она полностью поседела. Не сразу — сразу только в страшных сказках люди седеют за ночь, так как их уже выросших волос меланины испариться не могут. Но вот дальше волосы у нее росли уже совершенно седые. А после поучения похоронки (первой и единственной в деревне) все тетки за ней стали ухаживать как за мадонной: и кормили ее «по правилам» (часто на самом деле от себя отрывая), и работой нагружали в меру. И все говорили, что она просто обязана родить сына здоровым и счастливым. Рожала она, как и положено, а бане (которую баба Настя еще за две недели для этого подготовила и постоянно следила за тем, чтобы все в ней оставалось в нужном состоянии), а роды принимала врачиха из Ворсмы (из эвакуированных ленинградцев), причем именно профессиональный врач-гинеколог: за ней Мишка на материном мотоцикле ездил. Мишка, конечно, потом получил по заднице от души, но не за то, что мотоцикл без спроса взял, а за то, что вез по лесной дороге на нем живого человека. Но и он в содеянном не раскаивался, и тетка Наталья потом его отдельно всякими вкусностями за это же накормила: врачиха городская сказала, что без медпомощи у тети Маши могли произойти всякие неприятности. А так ­ не произошло, и всем бабам в деревне нашлось новое занятие: теперь они и за младенцем помогали ухаживать, и за диетой тети Маши следили чтобы у нее с молоком все было отлично. Даже раз в неделю в каком-то доме специально курицу забивали чтобы ее куриным супом накормить — и тетю буквально ни на минуту не оставляли наедине с собой. Все же умеет наш народ о ближних заботиться…

Поделиться с друзьями: