Шарлатан
Шрифт:
Глава 14
Сама мысль о том, что кто-то собирается приехать за мной в Кишкино на машине, вызывала у меня припадки смеха. В принципе, дорога из Ворсмы в деревню была проезжей, вот только проехать по ней могла лишь лошадка, запряженная в легкие сани, причем лошадка упорная в своих намерениях и способная преодолеть снег, выпавший на эту дорогу слоем чуть меньше метра. На самом деле все же по дороге время от времени народ ездил, снег слегка утаптывал, так что лошадке пришлось бы преодолевать снег всего лишь по колено — а уж машина какая-нибудь тут бы точно застряла. Но в принципе до Ворсмы и на лыжах дойти можно, а вот дальше…
Дальше из Ворсмы были два возможных пути: в Павлово или в Богородск. Но тут дороги никто даже не утаптывал, ибо незачем было: проще по рельсам проехать. И все
Но объяснять никому ничего не пришлось: в субботу после обеда к нам в деревню приехал военком (на крепкой лошадке, запряженной в сани все же), поговорил сначала с мамой, потом — с теткой Натальей — и забрал меня с собой — чтобы доставить в город уже нормальным образом. Предупредив при этом, что мне еще «нужен сопровождающий, а лучше сопровождающая». А так как сам он меня сопровождать не мог из-за кучи работы, то волевым решением тетки Натальи в сопровождающие мне назначили Надюху. Завтра же воскресенье, в школе выходной, а за старшеклассниками кто-нибудь другой сегодня присмотрит. То есть, как я понял, предполагалось, что я с мамой поеду, и нам даже вроде комнату для ночевки в городе определили — но мама точно ехать не могла: а Маруську на кого тогда оставлять? Но военком сказал, что и Надюха вполне годится, тем более что меня обещают вернуть домой уже завтра вечером, в крайнем случае на рассвете послезавтра. Правда, он так и не сказал, зачем я в городе понадобился: ему об этом тоже никто не сообщил.
А вот на Казанском вокзале нас встретили, другой военный дядька и именно на машине. И он отвез нас аж в обкомовскую гостиницу, и Надюхе выдал талоны на питание! На обед (на который мы уже окончательно опоздали), на ужин и на завтрак. Но дядька сказал, что завтракать нам придется очень рано, потому что он снова за нами заедет уже в семь утра. Я еще подумал, что заезжать-то зачем, ведь до обкома тут пешком идти минуты три, причем мне столько идти и совсем при этом не спешить — но мысль позавтракать пораньше мне понравилась. Поначалу понравилась, пока мы ужинать в столовую гостиницы не пришли. Я-то думал: обкомовская столовая, тут и еды внавал, и разносолы всякие — а вот шиш: внавала-то было прилично (потому что нам и по обеденным талонам еду все же принесли, они все на одной бумажке были напечатаны и Надька их все вместе официантке и дала), а вот с разносолами оказалось как-то не очень. То есть дали нам суп гороховый (это «за обед»), очень вкусный, но вообще без мяса, потом картошку жареную — тоже «за обед», и я уже наелся. А Надюха слопала и суп (порция была как раз для меня), и картошку, и две порции макарон с маслом — это уже как раз на ужин давали. Вообще-то габаритами Надька была в половину тетки Натальи, но от обкомовских порций она уж точно не обожралась. Но хоть наелась, а то в школе-то у нее особо и поесть было нечего. У Векшиных детей-грибников уже не было, выросли все, так что дома с едой у них было довольно скромно. И я подумал, что и завтрак ей отдам. То есть не весь, но уж половину точно отдам: в этой столовой единственное, что порциями не считали, был хлеб — а если в завтрак еще и маслица дадут, то я и хлебом с чаем наемся…
Но делиться утром с Надькой не пришлось: судя по всему, местные обкомовские повара считали, что постояльцы обедать после завтрака в столовую приходят ближе к ужину (вчера ведь нам и суп дали довольно теплый), а потому Надюхе навалили полную и довольно большую миску гречневой каши с молоком. А затем официантка уже у меня спросила, нести ли мне столько же каши или в тарелку поменьше положить. Я сказал, что пусть несет такую же, а я что не доем, Надьке отдам, а она — тетка лет за сорок и какая-то очень серьезная — вдруг улыбнулась и сказала, что на завтрак можно сколько угодно добавки просить. И принесла мне кашу в какой-то «детской» тарелке, но мне хватило (и Надюхе, кстати, тоже, причем без добавки хватило). А к компоту официантка еще мне две небольших печеньки принесла…
А потом пришел давешний военный, нас снова посадили в машину и увезли… на аэродром двадцать первого завода. Там завели в какую-то комнату, где были две военных уже тетки. Сопровождающий
нас военный вышел, а одна из теток сказала:— Так, девушка… Надежда Ивановна? Раздевайтесь.
— Что, совсем? — Надюха явно испугалась.
— Нет, конечно. Тулупчик свой снимите, шаль…
Затем она Надюху причесала, позвала какого-то парня, затем Надьку посадили у белой простыни и сфотографировали, а военная тетка (с капитанскими, между прочим, петлицами) пояснила:
— Вы же вообще без документов приехали, сейчас вам временный пропуск сделают, это быстро. А пока… ну-ка, примерьте вот это.
Надьке дали унты (вроде бы летчицкие), потом полушубок новый, светло-бежевый, шаль пуховую. Еще меховые рукавицы вместо Надькиных вязаных. А когда Надюха унты начала мерить, тетка посмотрела и сказала:
— Да, пожалуй и чулки вам нужно новые, вот, возьмите.
После чего все Надькины вещи тетка попихала, аккуратно сложив, в мешок. Немного подумала и достала обратно шаль:
— Пожалуй, мальчика в нее стоит дополнительно укутать, там все же холодновато будет. Так, девушка, распишитесь вот тут в том, что вы вещи получили. Да не волнуйтесь, они теперь ваши будут, а все старые вам домой сегодня же привезут…
Откровенно говоря, я волноваться и не собирался, потому что уже просто потихоньку паниковать начал, но тут пришел давешний военный дядька, протянул Надьке картонный пропуск — уже с фотографией! — и пригласил «следовать за ним», сказав, что время у нас еще есть, но лучше не опаздывать. Но мы вроде и не опаздывали: прямо напротив дома, в который нас завели, только с другой стороны (мы и вышли через другую дверь) стоял самолет — и дядька сказал нам залезать внутрь. Тут уж я не выдержал:
— А куда вы нас отправляете?
— По вызову, вас там встретят. Давай, мальчик, я тебя подсажу…
Да, в самолете на самом деле было «холодновато», явно ниже минус десяти. То есть холоднее, чем на улице, а сколько на улице, я посмотрел на градуснике, который висел за окном той комнатухи, где Надьку приодевали. Но раз велели куда-то лететь…
Додумать эту мысль я не успел: буквально через минуту после того, как мы уселись в кресла самолета (он был именно пассажирский, с креслами), заревели моторы и самолет отправился в путешествие. Но куда нас повезли, было совершенно непонятно такую рань на улице еще темно, так что даже по солнцу не сориентируешься. Одно было ясно: если из Надюхи сделали просто куколку, то точно везут нас не в тюрьму…
Еще третьего января на совещании в Ставке Верховного Главнокомандующего товарищ Жуков докладывал текущую обстановку:
— За прошедшие сутки наши войска досрочно, с опережением графика на сутки, освободили Сухиничи. Войска генерала Шмидта попытались контратаками остановить наше наступление, однако его танковые колонны были уничтожены и враг в панике отступил в направлении на Думиничи и на Соболевку.
— Так уж и в панике, — усмехнулся товарищ Сталин.
— Именно в панике. Когда за десять минут уничтожаются танковый полк, повод для паники появляется, а когда там же целиком сжигается и полк мотопехотный, причем практически без потерь с нашей стороны…
— И чем же бойцы товарища Белова так ловко пожгли вражеские танки и бронемашины? Он же еще недавно жаловался, что ему не хватает артиллерии…
— Тут без артиллерии получилось обойтись, — Жуков недовольно поморщился, и по нему было видно, что дальше рассказывать ему не хочется. — И без бойцов товарища Белова. Немецкая наступающая колонна нарвалась на засаду, организованную отрядом испытателей с двадцать первого завода, и они, проводившие испытания своего нового оружия, сожгли и танковый полк Шмидта, и почти целиком два сопровождающих танки мотопехотных батальона. Причем сожгли, даже не дав фашистам выйти на дистанцию действенного артиллерийского огня, поэтому и сами потерь практически не понесли.
— С двадцать первого? Какие-то новые доработки машин товарища Лавочкина?
— Нет, товарищ Лавочкин тут вообще не причем, это был пехотный отряд.
— И что же за новое оружие они так удачно испытывали?
— Точных данных у меня нет, я рапорт генерала Белова получил два часа назад.
— Но прочитать-то его успели?
— Мне кажется, что товарищ Белов несколько… излишне отметил освобождение Сухиничей, так что я не могу считать написанное в рапорте хоть сколь-нибудь…
— Так что же он там написал-то?