Шемячичъ

— Конечно, были, — поспешил согласием пресечь поток воспоминаний сочинитель. — Но служилось нам если не легче, то веселее что ли… И государство старалось престиж добрыми фильмами и книгами повысить, и народ в своей массе поддерживал… Теперь же…

— Да, теперь все наоборот, — согласился Воробьев, став что-то чертить ручкой на листе бумаги. — И государство реформами занудило, и народ, ошалевший от перестроек, не доверяет, и пресса каждый день помоями обливает, и прокуратура «палки» вставляет, и суды смотрят свысока. Так что и зарплата в сорок тысяч не очень удерживает кадры… Слышал: в ведущих службах большой недокомплект. Да и руководство за свои кресла не держится. Как-то заходил к заместителю начальника по оперативной работе, так тот говорит: «Готовьте место в Совете. Обрыдло все».

— Дремов, что ли?! — не поверил сочинитель, знавший Дремова, как истинного мента, «свихнувшегося» на работе.

— Он самый, — подтвердил председатель Совета. — Он самый.

— Зато в управленческих структурах, как и прежде, переизбыток кадров, — усмехнулся с откровенным сарказмом сочинитель, недолюбливавший штабистов еще со времен своей работы в органах. — От них, как правило, всякие «землетрясения» и ненужный вал бумаг. Каждый хочет важность свою показать. Ловлей преступников не могут, вот и «бьют» бумагами по всем фронтам.

— Ну, этим грешили и в наше время.

— Не спорю. Но таким обвалом, как сейчас, вряд ли… Прогресс налицо.

— Тогда компьютеров не было, прочей оргтехники, — заискрился иронией Воробьев. — На печатной машинке много не разгонишься…

Помолчали, размышляя каждый о своем. Сочинитель, оттолкнувшись от слова «прогресс», вспомнил анекдот, рассказанный ему известным писателем, а в далеком прошлом — врачом и кандидатом медицинских наук. «В психбольнице профессор говорит пациенту: «У вас, больной, прогресс с лечением. Скоро на выписку». Тот в ответ: «Какой, доктор, к такой матери, прогресс, когда был Наполеоном, а теперь никто». О чем думал отставной полковник, осталось тайной.

— Рад был видеть в добром здравии, — встал после паузы сочинитель со стула, посчитав, что пора и другие вопросы прозондировать. Именно из-за них он и пришел в отдел полиции.

— Торопишься что ли? Дела дома ждут? — прерывает воспоминания и отставной полковник.

— Нет. Но надо к операм заглянуть. Они в прошлый раз про интересный случай рассказали… Надеюсь продолжение услышать. Может, что-то и сложится… в смысле рассказа или повестушки. Сюжет весьма занимательный…

— Ну-ну, — встает и протягивает председатель руку. — Не смею задерживать. Только не забудь: напишешь — дай почитать.

— Обязательно… если напишу.

В полной тишине, так не привычной для отдела полиции, сочинитель направляется в крыло, где «царствуют» сотрудники уголовного розыска.

«Отдел словно вымер, — отмечает он необычное состояние отделовской жизни, неспешно шагая в нужном направлении. — В наше время гудмя гудел. А сейчас — тишина. Или что-то случилось?.. Если случилось — тогда понятно: все на месте происшествия». Зацепившись «за наше время», почувствовал, что «переборщил» с оценкой. И «в наше» случалось всякое…

3

— Как, Алексей Иванович, служба? — зайдя в кабинет розыскников и здороваясь за руку с оперуполномоченным уголовного розыска Письменным, поинтересовался ветеран.

Из всех кабинетов сотрудников отделения уголовного розыска только кабинет Письменова и оказался «действующим». Остальные — на замке. Вот и приперся сюда ветеран-сочинитель.

— Вам бы лучше не спрашивать, а мне не отвечать, чтобы не расстраиваться, — вновь мешковато уселся на стул опер, привычным жестом прикрыв какой-то документ, над которым только что работал, чистым листом бумаги.

В ментуре, будь то милиция или полиция, больших секретов, пожалуй, и нет. Ну, разве что дела агентов да дела оперативных учетов, которые без большой надобности из сейфов не вынимаются и на столах не валяются. Но сотрудники, заточенные на соблюдение режима секретности, даже друг от друга любую бумагу с грифом «Секретно» или «Совершенно секретно» прячут. Хотя в ней кроме самого грифа и секретов может не быть. А если пришел посторонний, пусть даже бывший коллега, то и говорить на эту тему нечего.

— Что, дерут, как медведь липку? — посочувствовал сочинитель, мысленно отметив, что соблюдение норм секретности для оперов по-прежнему актуально и архиважно.

— Не то слово… — махнул рукой опер. — Но даже не это напрягает…

— А что?

— Ежедневные нововведения и ворох бумаг. Не успеешь к одному приноровиться, как уже исполнение другого требуют. Погода осенью и то реже меняется, чем команды от вышестоящих штабов и начальников.

— Ну, этого добра всегда хватало. И в наше время умели жизнь ментам «облегчить»… Вот только сейчас о том самом с председателем Совета ветеранов Воробьевым речь вели.

— Может быть, — не стал оспаривать опер слова ветерана. — Только вашим штабистам да начальникам до наших, как небу до земли. Вроде бы и рядом, но не достать! Такие перестройщики, что просто ужас!

— Неужели? — поддел ироничной репликой опера ветеран.

— Суди сам, — «завелся с пол-оборота» розыскник. — Наш начальник штаба Стрелялов, бывший артиллерист, вдруг надумал суточному наряду оперативной группы не с девяти часов утра заступать, как обычно и как привычно, а с восемнадцати. Словно в армии.

— Он обалдел что ли? — был удивлен ветеран и сочинитель. — Или полицию с армией спутал, а отдел с батареей? Ведь к утру следующего дня следственно-оперативная группа будет ни-ка-кой. А ей еще весь световой день «пахать».

— Не знаю, — состроил кислую рожу опер, — обалдел или не обалдел. Но для своего эксперимента он почему-то выбрал наш отдел.

— Доверяет!.. — прибавил язвинки сочинитель.

— Да шел бы он с эти доверием… в кобылью трещину. — Письменов не любил мат, поэтому, где другие «пушили» матерщиной, выплескивая накопившееся раздражение или срывая злость, он находил слова-заменители. — Ладно, что это мы все о грустном да о грустном… — решил сменить тему беседы Письменов. — Ты, господин сочинитель, по делу зашел или скуки ради?.. Если по делу, то спрашивай — чем смогу, помогу. Если от скуки, то извини, у меня тогда дел по горло, — сделал понятный жест рукой. — Сам видишь: бумагами весь стол завален. И все на контроле, и все ответа требуют… Приходится, как белке в колесе, вертеться.

И уставился большими черными, немного насмешливыми глазищами.

— По делу, — не стал испытывать терпение опера сочинитель. — Во-первых, видишь ли ты нашего общего знакомого Блоню? Если видишь, то занимается ли он литературным творчеством или забросил сие занятие?

Блонский Геннадий некогда работал в данном отделе на той же должности, что и Письменов. Но однажды система его подставила так, что он, вполне интеллигентный человек и грамотный опер, едва в «места не столь отдаленные» не угодил, как говорил один знаменитый персонаж из телефильма, «под фанфары». За решетку, слава Богу, не попал, но с работой, им любимой, расстался навсегда.