Шесть с половиной ударов в минуту

Но одно значимое достижение Спустившиеся не могли забыть. Однорогий оказался весьма щепетильным по отношению ко времени – единственный из всей шестёрки королей. Неувядающие, не подвластные смерти существа не замечают сезоны, редко концентрируются на тикающих часах, игнорируют течение этой великой стихии. Сколько им лет? А сколько миру? Какова разница в возрасте между младшими и старшими братьями и сёстрами? Сколько веков назад умер такой-то и такой-то архитектор, проектировавший любимую залу Цехтуу или комнату отдыха Хатпрос? Бесполезно выспрашивать. Они не знают. И не желают связываться со временем, как будто того и нет в мире.

Однако Цеткрохъев ведёт учёт годов, прошедших с момента переворота Часов. И это простенькое хобби он навязал всем подданным без исключения. Таким образом, лишь благодаря старшему Королю на Нижнем этаже отсчитывают эпохи, протекавшие после ухода Терпящей из Клепсидры, да смеются над недоразвитыми людьми наверху. У этих глупцов с их верой и религией даже не существует единого летоисчисления. Пока в одном Королевстве подходит к концу тысяча семидесятый год, в другом едва-едва наступает девятисотый. А в какой-нибудь деревеньке люди вообще определяют протяжённость времени, отсчитывая от знаменательно даты. Какой сейчас год? Да тридцатый после разрушения замка на юге. А сейчас какой? Уже пятый после передачи короны новому правителю. И так далее. Стыдоба да и только!

«Оба такие независимые, эти Цехтуу и Цеткрохъев! Они точно когда-то были едины? Что-то не похоже. Вроде вместе и компенсируют недостатки друг друга, но при этом гармонии между ними, какая наблюдается у Сайтроми и Сат’Узунд, или сотрудничества, как у шаловливых Хат’ндо и Хатпрос, не наблюдается».

Услышать злость в голосе Цеткрохъев казалось невозможным явлением, равно как и смех. Непонятно, то ли эти эмоции вообще не прижились в Короле, доставшись целиком и полностью Цехтуу, то ли он научился не прибегать к ним. Зачем, ведь они мешают сосредоточенности.

Известно, что какое-то время короли искали способ передавать часть сил другим существам, но попытки провалились. Для этого, вероятно, пришлось бы раскрыть секрет бессмертия, чего Шестеро опасались по понятным причинам. Однако Цеткрохъев пообещал братьям и сёстрам, что, если когда-нибудь он познает эти механизмы, то останется единственным хранителем тайны.

Цеткрохъев не может потеряться в бесконечном Лесу. Для всех Лес – это лабиринт с миллиардом дорог, которые переплетаются друг с другом и ветвятся на миллиарды более мелких. Но Цеткрохъев слишком умён, чтобы хитрости Леса подавили его волю. Более того, существует поверье, что именно ему Терпящая доверила конструирование некоторых дорожек в Лесу, а работа не способна обмануть мастера. И бесконечный лабиринт превращается в прямую тропинку под стопами профессионального распутывателя сложных узлов.

Глава 23.2

Три дара

– Влюбилась что ли?

Я опешила и встрепенулась, чересчур поспешным движением убирая волосы с лица. Женщина справа лениво чертила ногтём по колену и смотрела в окно кибитки за моей головой.

– Нет. Что за вопрос? – опомнившись, выпалила я.

– Ты тут имя во сне повторяешь. Зовёшь так настойчиво, прямо как под венец.

– Во сне? Я не спала! – смахнула остатки дрёмы и села ровнее. – Просто отдыхала с закрытыми глазами. Как будто тут возможно спать при такой тряске!

Сайтроми дёрнул плечом. Мы чередовали передвижение на колёсах с пешими прогулками, что облегчало путешествие, однако я всё равно ощущала боль в спине из-за неудобных сидений. Отец тоже не сказать, что прекрасно себя чувствовал: тело, подхваченное ещё в Веллонри, быстро приходило в негодность. Губы покрылись сухой коркой, а кожа местами слезала, как после неудачного загара или сильных ожогов. Правда, дорожный костюм женщины скрывал самые явные следы, но лицо всё равно отражало внутренние процессы.

Отчего-то Сайтроми неохотно отзывался о событиях в монастыре. Мне не терпелось выведать подробности его сражения с Саратохом, а также почему, по слухам, часть здания провалилась под землю. Король отвечал односложно и без желания, будто боялся расстроить какой-то деталью… или полагал, что Веллонри – пройденный этап, о котором нет надобности много говорить.

– Если не хочешь рассказывать о монастыре, давай побеседуем на другую тему, - предложила я, когда наскучило пялиться в окно. – Например, о матери.

– Ты и так о ней всё знаешь. Я не добавлю в копилку уникальной информации.

– Не моей матери. Твоей.

Отец скривился, будто прищемил палец. В поверхностных мыслях уловила, какой костью в горле встало слово, которым я назвала Терпящую.

– Что о Ней говорить? Была богиня – ушла богиня. Когда ты была маленькой, я тебе о Ней столько поведал…

– Ты разбрасывал недовольные фразы, чуть ли не ругательства, но никогда не описывал ваши личные отношения, - напомнила я, придвигаясь к женщине. Пару дней назад умудрилась задремать головой на коленях Сайтроми, и это недоразумение почему-то смутило меня, хотя в детстве засыпала прямо на руках родителя. Король отреагировал на мою случайную выходку спокойно, почти равнодушно. Похоже, для него, действительно, как будто и не проходило двадцати с лишним лет, а дочурка виделась всё такой же маленькой и непутёвой.

– И что конкретно ты хочешь знать?

– Какой Она была, - какой же я счастливчик! Разве кому-то в целом мире выпадал шанс задать такой же вопрос? – Хочу знать, как Она к тебе обращалась, если вообще умела говорить. Или Она сразу внедряла свои мысли тебе в голову?

– Фантазёрка, - пробурчал Сайтроми. – Ничего Она особо не говорила. Может, когда нас было трое, Терпящая что-то объясняла нам, даже учила, но никто из Шести после разделения не вспомнит. Период Трёх проступает в памяти в виде неярких впечатлений, отголосков ностальгии, но никак не конкретных образов. А потом… ничего Она особо не говорила.

Я надула губы, не довольная ответом.

– Ну же, ты ведь мастер рассказывать увлекательные истории! – законючила, настраиваясь на мысли Короля. Возможно, хоть из его головы удастся выдернуть что-то интересное. – А откуда люди узнали о Терпящей? Они ведь появились значительно позже Спустившихся. Она показывалась им?

– Показывалась, - фыркнул Сайтроми. – Я пытался анализировать Её поведение и слова незадолго до Переворота, уловить какие-то намёки. Но всё было обычным, естественным, словно в одночасье перевернуть мир – что картину перевесить. А когда мы спросили, зачем Она так поступила, Эта только и ответила, что мы сами можем придумать причину, которая нам больше нравится. А потом вообще пропала. Нет в Её уходе ничего мистического или загадочного, Нахиирдо. Многие мыслители как среди людей, так и среди Спустившихся ищут этот сакраментальный ключик, но… правда в том, что Она захотела уйти. И сделала это. И сейчас не сидит где-то там, за пределами, и не посматривает на нас через лупу.

– Но ты не знаешь наверняка. Вдруг это какой-то эксперимент…

– Эксперимент на выявление чего? Как долго слепцы и глупцы будут мусолить одну и ту же тему, извращая её с каждым поколением всё больше? – женщина покачала головой. – Во всём этом нет смысла. Если миру и нужно что-то, так это лекарство, а не эксперименты. Он же трещал по швам, пока ему не прописали пилюлю в виде экстра переменной! И кто прописал? Мимо проходящие, кого трещины в Часах вообще не должны волновать, потому что Та, кого они беспокоить обязаны, вышла прогуляться без намёка на возвращение. Эксперименты… - отец презрительно смаковал слово. – Придумай что пооригинальнее.