Шесть с половиной ударов в минуту

Юдаиф оставила меня, а с ней утекла вся моя тяга выглядеть живой. Любопытство, забитая до полусмерти зверушка, отмерло окончательно. Вместе с ним утекли силы и желание обдумывать всё: себя, окружающий мир, слова хозяйки, прошлое и будущее. Я позволила векам скрыть от меня окружавшую действительность, а пустоте внешней – сравняться с пустотой душевной. Но Забвение упрямо упёрло руки в бока и не навещало меня, будто я в чём-то провинилась перед ним. Я честно пыталась заснуть, ворочаясь около получаса. Ну, может, минут двадцать, если без преувеличений. Но это грёбаное пиликанье выводило из себя, вынудив в итоге швырнуть музыкальную вещицу в стену. Механизм раскололся на куски, и мелодия задохнулась, уступая место блаженной тишине. В соседних комнатах она всё ещё жила, но я не была маньяком, убивающим маленькие исторгающие музыку предметы, а потому позволила им пиликать дальше. Главное, что моя нынешняя комната сохраняла беззвучие.

Определённо, я уже умерла. Слишком невероятным было всё то, что происходило вокруг. Раненая нога напомнила о себе ноющей болью, и это было настолько реальное чувство, что я снова вернулась ко второй версии: нет, пожалуй, мертвецы не испытывают столь досадные неудобства. Значит, пока жива.

Я закуталась в узорчатое покрывало и провалилась в небытие, простившее мои прегрешения перед ним. Тревожное и болезненное, оно было лишено снов и напоминало чёрную дыру. Я будто растеклась в пространстве и перестала существовать, но одновременно с этим было много меня. Все эти части обладали меньшим разумом, а потому передавать воспоминания и знания между ними являлось трудоёмким занятием. И в какой-то момент связь со всеми частями разорвалась, и я будто разлетелась на миллионы раздробленных кусочков, острых, как иглы, и крохотных, как пылинки. Кто-то посторонний, бродивший всё это время рядом, незамедлительно принялся собирать эти частицы, соединять их, пытаясь вновь сотворить меня. У него даже стало получаться, но он был слишком нетерпеливым и обозлённым, а потому я каждый раз разлеталась в стороны, точно пух, уносимый игривым ветром. Тогда неизвестный дёрнул – не знаю, чем, ведь конечностей в окружавшем нас Ничто у него не было – изо всех сил, и меня будто потянуло куда-то наверх, к свету и осознанной мысли.

Я очнулась от пронзительной боли, разрывавшей моё тело на отдельные сегменты. На грудь с силой надавливали, и сжатые лёгкие отказывались работать. Меня впечатало в кровать, будто на мне восседал посторонний. Убийца, жаждавший задушить жертву во сне. Я не понимала, где нахожусь, но осознание опасности пришло мгновенно. Панически задёргались ноги, руки взмыли в воздух, пытаясь отогнать опасность. А потом поняла, что ничего этого не было, и я так и лежала неподвижно, точно мертвец с окоченевшими конечностями. Как парализованный больной на койке для людей с поведением овощей. Это господин Сельдерей, который едва шевелит пальцами и весь день пялится в потолок. А это госпожа Кукуруза. У неё иногда течёт слюна изо рта, но вы не сердитесь на неё за это, ведь она не может поднять руку и утереть их сама.

Задыхаясь, я как будто наблюдала картину со стороны: осознававшая свой страх девочка, прикованная к ложу, а над ней – тёмное пятно, тянувшееся к её сердцу. Отвратительное зрелище! Я рванула вперёд и, к собственному изумлению, преграда вдруг исчезла, будто убийца за секунду до этого отпрыгнул в сторону. Я свалилась с кровати на ковёр, утягивая вниз покрывало. Разве пол в этом доме не представлял собой голые доски? А укрывавшее меня одеяло не было сплетено из узоров?

Волосы разметались по лицу, слепя, но мне не нужно было видеть, чтобы знать: опасность не ушла. Неизвестный всё ещё был в комнате, он всё ещё находился рядом со мной и готовился к следующей атаке. От него исходил ощутимый кожей жар, а буравящий мою сущность взгляд причинял почти физическую боль. Я до треска суставов сжала кулаки и попыталась определить в темноте, в какой он стороне. Сожгу его бестелесную сущность дотла, чтобы неповадно было лезть к такой сумасшедшей, как я.

Меня грубо толкнули в бок, и я откатилась в сторону. Чудовище было одновременно повсюду, и его не было нигде. Сам воздух пытался задушить меня, а моё единственное оружие, дарованное природой, отказалось действовать. Я очутилась в заранее проигрышной позиции, а потому решила ретироваться. В этот момент меня подкинуло в воздух, и я перекувыркнулась через голову и распласталась на полу. Где этот проклятый выход?! Паника отплясывала в душе ритуальные танцы, ударяя в самые разные точки. Глаза были плохими соратниками, но на помощь пришёл неожиданный союзник: в соседней комнате играла музыка, и я решила двигаться в её сторону. Меня подгоняла свирепость неприятеля, но… не ошибка ли это? Мне показалось, я почувствовала страх, но не свой. Мой страх имел кисловатый привкус, превращал кончики пальцев в ледышки и играл на позвоночнике, будто на инструменте. А этот страх был вязким и горьким, коричнево-бурым и имел запах застоявшегося блюда. Давнего-предавнего. Совершенно определённо, он не был моим. Тогда он принадлежал ночному посетителю? Чего тот боялся? Или кого? Не меня же, в самом деле…

Оставаться в его обществе становилось всё невыносимее. Хотя неизвестный больше не нападал, его ярость и нетерпеливое желание убить меня становились всё ощутимее. Ему не требовалось тело, чтобы вдавить меня в пол, эмоции делали это за него. У меня заломило кости и заныли мышцы. На ощупь я поползла в сторону мелодии, радуясь, что не объявила охоту на замысловатые музыкальные шкатулки… или чем они там были в действительности.

Если я уже была мертва или умирала в данную минуту, почему же в своём собственном бреду продолжала цепляться за жизнь? Не логичнее сдаться прямо здесь и сейчас? Мне пришло в голову, что нежданный визитёр – сама Смерть, пришедшая по мою исстрадавшуюся душу. Голод всё же сделал своё дело. Оставалось только расписаться, что более не претендую на владение своим телом и готова отправиться на встречу с Терпящей или в огненные котлы Спустившихся, которых не существовало. Котлов, а не Спустившихся…

И вот когда Нахиирдо, эта уставшая, привыкшая жаловаться на несправедливость жизни девчушка, со слезами на глазах протягивала руку Бесконечности, вперёд выступила Умфи. О, ей было, что терять, этому милому человечку. Ей не хотелось умирать, не повидавшись ещё раз с другом Рандареллом, не загадав желание Тигоол, не навестив Сайтроми. Она цеплялась за жизнь, будто в ней было что-то приятное. А ведь и вправду было… А раз Умфи не собиралась умирать, то и я не стала бы. Разве можно перечить ей? Нахиирдо что-то злобно зашипела, но не нашла, что возразить второй половинке. Поникшая Я уступила место Мне воспрянувшей.

Я рванула к выходу, всё ещё ориентируясь по звучанию скрипки, и мне даже удалось подняться на ноги, казавшиеся до этого непослушными кусками мяса. И выскочила на улицу. Холодный утренний воздух тут же обволок меня с ног до головы, а глаза резанули лучи просыпавшегося солнца. От потрясения я так резко остановилась, что едва не полетела кубарем.

– Как так… - прошептали губы сами собой.

Как можно, находясь в соединённом коридорами подземном жилище, сделать шаг и очутиться под открытым небом? Я обернулась и увидела домик с непрочными на вид деревянными стенами. Получалось, только что выскочила из него, но…

Меня окружали такие же домики, и из каждого доносилась скрипучая мелодия. Это какой-то кошмар. Она вгрызалась в виски, вскрывала мою голову резкими переходами-когтями, выдавливала глаза. Я заткнула уши руками так плотно, что черепушка затрещала. Ах, нет, показалось. Всё, что было со мной до этого момента, мне просто казалось. И не исключено, что этот нескончаемый бред продолжался в данную минуту.

– Успокойся, деточка, ничего страшного не случилось, - ко мне семенила знакомая старушка.

Я уставилась на неё, как на безумную, как если бы это она тронулась умом, а не наоборот. Её умиротворённое выражение выводило из себя, и не хотелось верить ни единой чёрточке на её сухом лице, ни единой складке на одежде, ни единой морщинке на руках.

– Деточка, да ты вся в поту, - ласково проговорила Юдаиф, делая шаг ко мне. Почти синхронно с ней я отступила назад. – Чего смотришь на меня, как на обидчика всего человечества? Я пришла успокоить тебя, а не ругать.

– Успокоить и убить? Если только я уже не мертва, а всё это – не мой персональный кошмар! Стойте на месте! И вырубите уже эти пиликалки!

Старушка закатила глаза с таким удручённым видом, будто гости попросили собственноручно распилить её любимых котят. Она прищёлкнула пальцами, и музыка во всех домиках стихла. Мои уши разгорелись от блаженной тишины, а на глаза навернули успокоительные слёзы.

– Ты не в себе, дитя, - сцепляя ладони, проворковала Юдаиф. – Этот гад совсем тебя вымотал, я погляжу…

– Так вам известно, кто это был? – взъелась я на неё, как будто своими словами она призналась мне в страшном преступлении.