Школа остроумия, или Как научиться шутить

Черный юмор вызывает смех там, где всякий другой способ

описания пробудит лишь плач. Каковы истоки "черного юмора" в

России? В дореволюционной России была страшно популярна

детская книжка — "Степка-растрепка", которая являлась

вольным переводом книги немецкого поэта Г. Гофмана-Доннера

(1809-1894), написанной в 1845 году и сразу же начавшей свое

триумфальное шествие по Европе. До 1917 года эта книга

переиздавалась более десяти раз.

Стихотворные рассказы "Степки-растрепки" представляют

собой назидательно-запугивающие повествования, исполненные

с натуралистичным описанием жестоких смертей. Скажем,

непослушный Петя сосет пальчик, и "Крик-крак — вдруг

отворилась дверь, портной влетел, как лютый зверь, к Петрушке

подбежал и — чик! — ему отрезал пальцы вмиг". Автор не

сочувствует, он свидетельствует: "Ах, боже, стыд и срам какой!

Стоит сосулька весь в слезах, больших нет пальцев на руках".

В другом стихотворении автор с бесстрастностью

кинокамеры фиксирует процесс гибели девочки в огне: "Вдруг

платье охватил огонь: горит рука, нога, коса и на головке волоса.

Огонь — проворный молодец, горит вся Катя, наконец. Сгорела,

бедная, она, зола осталася одна, да башмачки еще стоят, печально

на золу глядят".

В этом тексте уже присутствует важнейшая предпосылка

смехового обыгрывания ситуации — отстраненность описания

гибели человека. Нужен лишь небольшой толчок, чтобы из этого

сюжета возникло нечто, вроде известной "садистской частушки": Маленький мальчик на лифте катался.

Все хорошо, только трос оборвался...

Папа копается в куче костей —

"Где же кроссовки за тыщу рублей?".

Но "Степка-Растрепка" — это всего лишь начало

путешествия "черного юмора", еще лишенного части присущих

ему черт, по России, первая трансляция этого феномена немецкой

культуры на русской почве. Окрепший и сформировавшийся,

"черный юмор" прибыл к нам тоже из Германии, и здесь мы

должны упомянуть имя немецкого поэта и художника

Вильгельма Буша.

В. Буш (1832—1908) прославился книгами, больше всего

похожими на современные комиксы, с последовательностью

рисунков и подписями под ними.

Г. Белль писал: "Национальное бедствие немцев заключается

в том, что их представлению о юморе суждено было

определиться под влиянием человека, губительным образом

связавшего слово с картинкой: Вильгельма Буша. На выбор

имелся Жан Поль, обладатель неповторимого юмора, но выбрали

бесчеловечного Буша с его юмором злорадства и хамства...".

Интересно, что и в России В. Буш стал очень популярен, и

его стихотворные повести, в особенности "Макс и Мориц",

получили большое распространение в начале XX века.

Жестокий, бесчеловечный юмор В. Буша, трактующий

убийство как комическую ситуацию, был популярен в России

начала XX века настолько, что персонажи его повестей стали, по

сути, персонажами русской литературы.

Причем некоторые рассказы В. Буша были слишком

"страшными" даже для российского сознания. Так, в рассказе

"Замерзший Петер" непослушный мальчик в лютый мороз уходит

кататься на речку, проваливается в прорубь и застывает.

Родители, разыскав его, приносят домой и ставят оттаивать к

печке. Увы, вместо отогретого мальчика они получают лишь

желеобразную лужицу. И родители ... собирают растаявшего

мальчика ложкой в посуду. "Превратился мальчик в кашу, мы

кончаем сказку нашу." Так примерно заканчиваются русские

переводы Буша. Но в немецком издании есть еще одна надпись-

картинка, где банка с киселеобразным Петером красуется на

полке с продуктами. По-видимому, таких вершин глумления

русская душа уже не могла вынести: во всех русских изданиях

завершающий "кадр" отсутствует.

По свидетельству сестры Даниила Хармса, любимым его

чтением в детстве были книги В. Буша именно на немецком

языке. То есть, в отличие от подавляющего большинства своих

сверстников-соотечественников, Даниил Хармс (тогда еще Даня

Ювачев) воспринимал "черный юмор" В. Буша, так сказать,

целиком.

Творчество обэриутов

На русской почве традиции "черного юмора" прививались

плохо, и наиболее значительным автором этого направления

можно считать именно Д. Хармса.

Прежде чем перейти к поэтике "черного юмора" у Хармса и

других обэриутов, остановимся на секунду на отдельных его

проявлениях в предшествующий период.

О гимназическом анекдоте 1910-х годов читаем у В.

Каверина: "Сережа пришел с экзамена? — Да. — А где он? — В

гостиной висит".

Или возьмем журнал "Новый Сатирикон" накануне закрытия

большевиками. На рисунке пассажир извозчичьей пролетки

обращается к вознице: "Ямщик, не гони лошадей, мне некуда

больше спешить". Соль в том, что у ездока вспорот живот, из

которого вываливаются кишки, а от пролетки убегают грабители.

В том же номере читаем рассказ Аркадия Бухова:

— У нас будит дети, — с загадочной улыбкой сказала

Девушка. — Ребенка можно не кормить, они только легче

умирают от этого, эти самые ребенки. Ах, я люблю детей. Мне

хочется от тебя ребенка.

— Маленького, тепленького, розового, — кинул вдаль свою

мечту Юноша.

— Мягкого, сочного, — взметнулась душа Девушки.