Шпионаж и любовь

В феврале возвращение Фрэнсиса было отложено из-за снегопада. На обратном пути он услышал, как «нечто твердое» ударяет снаружи по самолету [23]. Через мгновение один из двигателей загорелся. Вполне возможно, что причиной был лед, но одинокий британский самолет, летевший над оккупированной Францией, был естественной мишенью для любого настороженного немецкого стрелка. Когда загорелся и второй двигатель, экипаж сбросил груз, и вскоре пилоты и Фрэнсис вынуждены были прыгать с горящего самолета на высоте 10 000 футов, в 100 милях от предполагаемого пункта назначения. Приземлившись на заснеженном картофельном поле, Фрэнсис услышал, как самолет врезался в горы неподалеку.

К тому времени голова Фрэнсиса стоила три миллиона франков, что дало ему повод шутить: немцы, очевидно, «придают ему большую ценность, чем Военное министерство» в Британии, поэтому он шел на осознанный риск, когда направился к ферме и постучал в двери [24]. К счастью, увидев перед собой британского летчика, фермер крикнул жене «достать вино» [25]. В течение следующих нескольких месяцев эта ферма станет одним из самых надежных укрытий Фрэнсиса. Еще одна удача состояла в том, что грузы, сброшенные с горящего самолета, подобрала небольшая группа Сопротивления, которая ждала поставки уже шестнадцать месяцев. Так что все пошло в дело. Однако первой мыслью Фрэнсиса была тревога за пятерых пилотов – офицеров в форме, которые были вынуждены спасаться вместе с ним. Ему потребовалось четыре дня, чтобы найти их, и несколько недель, прежде чем он смог организовать их эвакуацию через Испанию. Между тем не говоривший по-французски 21-летний бортинженер, сержант Лен Гормал проигнорировал четкие указания командира эскадрильи «не высовываться» и принял участие в одной из операций Фрэнсиса, что помогло спасти жизнь четырем французским солдатам Сопротивления [87] .

87

Фрэнсис просил о награде для Гормала, но, вернувшись в Британию с другими членами экипажа, тот погиб за сутки до Дня Победы.

К марту 1944 года Фрэнсис был по уши занят подготовкой к запланированному вторжению союзников. Вермахт продвигал подкрепления в его район, там активно действовали и гестапо, и подразделения «Ваффен-СС», и в результате несколько местных лидеров групп были арестованы. «Это были очень трудные дни, – рассказывал Фрэнсис. – Немцы атаковали всех… наступило царство террора, повсюду сожженные фермы, перестрелки и повешения… картина мрачная» [26]. Гитлеровский призыв претворялся в жизнь, и ситуация становилась все хуже и хуже.

На рассвете 6 июня 1944 года союзники высадились в северной Франции. Бомбардировочные рейды и действия местного Сопротивления уже повредили большую часть немецкой береговой обороны и радиолокационных установок. Более 100 000 военнослужащих прибыли по воздуху и по морю, и дальше к югу группы из сети «Жокей» приступили к новым акциям. Каждый поезд с германскими войсками или припасами, отправлявшийся из Марселя в Лион после «Дня Ди», был хотя бы один раз спущен с рельс группами Сопротивления под руководством Фрэнсиса, только за июнь ими было прервано более 800 линий сообщения. По всей стране работала та же схема: силы УСО атаковали вражеские войска, двигавшиеся к плацдарму в Нормандии. Нацистские репрессии были быстрыми и жестокими. 10 июня эсэсовцы вошли в деревню Орадур-сюр-Глен и убили 642 человека, в том числе 190 школьников. Если цель состояла в том, чтобы подавить дальнейшее сопротивление, результатом стало обратное. Фрэнсис понимал, что его сеть должна поддерживать стабильный уровень атак на военное производство нацистов, войска и средства связи, а также сохранять уважение и преданность более чем 10 000 местных жителей, в основном партизанов-маки в горах; для этого ему нужно было больше оружия, больше боеприпасов и помощь дополнительных офицеров, в частности нужна была новая женщина-курьер. Его запросы в Лондон становились все более настойчивыми, и в конце концов его услышали.

Вместе документами на Жаклин Арман и с кодовым именем «Полин» Кристина получила защитный шлем с резиновой подкладкой, заряженный револьвер, острый как бритва нож штурмовика, фонарь и круглую коричневую таблетку цианида с покрытием, зашитую в подол юбки. У Кристины были французские газеты, изготовленные в окрестностях Харлоу британскими и польскими специалистами, и пояс, набитый золотыми соверенами. В некоторых отчетах упоминается, что ей также выдали квадратный кусок шелка с напечатанной на нем местной картой, компас, спрятанный за ее заколкой для волос, и увеличительное стекло, помещенное внутри сигареты.

В роли Жаклин, или «Джо», как называли ее британцы, она облачилась в летный костюм, а надетое снаряжение сильно ограничивало ее подвижность, но согревало и смягчало удары, когда самолет шел через зоны турбулентности и под обстрелом противника. Время от времени она и ее коллеги падали между пакетами с грузом, тщательно закрепленными. Более крупные металлические контейнеры перевозились в модифицированных бомбовых отсеках. Кристина летела вместе с тремя офицерами «миссии Пакетбот» во главе с капитаном Жаном Турнисса, инженером, который руководил строительством новой взлетно-посадочной полосы в регионе Веркор, к юго-западу от Гренобля. В загруженном салоне они чувствовали себя сардинами, стиснутыми в металлическом чреве самолета, а шум двигателей заглушал любую попытку разговора. На протяжении нескольких часов пути чуть маслянистый запах, свойственный военным самолетам, постепенно дополнялся более острыми оттенками пота, вызванного страхом и напряжением, бренди и чая из термоса. 7 июля 1944 года ночь была ветреная и лунная. Кристине было тридцать пять лет, хотя в паспорте значилось двадцать девять, как и Фрэнсису Кэммертсу.

Когда самолет приблизился к посадочному полю, диспетчеры ВВС прикрепили ремни на костюме Кристины к парашюту. Для скрытности и точности она и ее коллеги-офицеры должны были десантироваться на слишком малой высоте, важно было вовремя открыть парашюты, поэтому сумки, в которые они были уложены, подвесили к фюзеляжу самолета. Когда Кристина прыгнула, ее трос натянулся, удерживая сумку и освобождая купол сразу под самолетом. Их встретил сильный ветер. Когда диспетчер открыл выходной люк, пассажиров окатило холодным воздухом и оглушительным ревом двигателей, Кристина увидела внизу освещенную луной землю. Огней, которые можно было бы спутать с посадочными фонарями, было совсем мало. Кристина не беспокоилась, сможет ли быстро найти принимающую группу и начать работу в оккупированной нацистами Франции; она даже не беспокоилась о том, что может разбить лицо о круглое выходное отверстие при прыжке или сломать ноги при приземлении. Она была просто взволнована. Что-нибудь менее драматичное, чем этот бурный полет, казалось неуместным после мучительной задержки в Алжире. Смеясь, она прослушала «чрезмерно грубое» сообщение азбуки Морзе на старом ламповом аппарате Алдиса в самолете, прежде чем качнуть ногами в люке, наблюдая за изменением красного сигнального света на зеленый и падая в пустоту, как жертва повешения, всего в 150–200 метрах над обустроенной зоной высадки.

По ней немедленно ударил поток воздуха. Пролетев на четыре мили в сторону от курса, она в конце концов упала на землю с такой силой, что револьвер сломался, а копчик и лодыжка были ушиблены, но, к счастью, уцелели. В то время как другие агенты говорили о красоте раскрывшихся над ними парашютов, как о цветах, качающихся в небе по сокращающимся дугам, напоминающим колебания маятника, о тишине и ярком лунном свете, Кристина просто сказала, что упала, «как мокрая тряпка» [27]. Позже она приукрашивала историю своего приземления, утверждая, что летела прямо на церковный шпиль и только «огромным усилием» сумела уклониться от него, и что голова ее все еще «чувствует удар» о надгробие на церковном дворе [28]. Но если правда была менее драматичной, то все же более впечатляющей. Штормовой ветер отделил Кристину от ее спутников, один из которых, как потом выяснилось, сломал руку и сильно разбил голову при падении. Приземлившись в одиночестве посреди пшеничного поля, Кристина сразу спрятала парашют и сломанный револьвер в твердой летней земле, а на следующий день встретила свою команду, как будто бы во время обычной утренней прогулки по лесу. Ее повседневная одежда выглядела совершенно по-французски, манера держаться казалась непринужденной, несмотря на жгучую боль в ушибленной лодыжке. Однако когда она убедилась, что встреченные ею люди действительно являются ее контактом, «ее выражения шокировали нескольких наиболее консервативных соратников» [29]. В тот же день Кристина воссоединилась с Жаном Турнисса.

Вместе они вызвали настоящий переполох, когда присели под яблоней, затеняющей вход в ратушу в Вассьё-ан-Веркор, самом большом городе на внушительном плато Веркор. Здесь им выдали документы региональных французских властей, что наглядно показывает, насколько мощным было движение Сопротивления в этом районе [30]. Хотя оба бегло говорили по-французски, акцент у них был явно не местный, и жители деревни были заинтригованы тем, откуда прибыли эти «коммандос». Турнисса приняли за канадца, а вскоре пошел слух, что симпатичная «Полин» была ирландкой. Все предпочли составить мнение, не задавая ненужных вопросов, но школьная учительница Жанна Барбье, которая пекла «победный пирог» вместе с подругой Сюзи Блан, не смогла удержаться и сделала запись в своем дневнике о единственной молодой женщине в группе десантировавшихся мужчин [31]. Кристина сумела сразу произвести впечатление.

Она встретила Фрэнсиса, ныне известного как майор Роже, несколько дней спустя, когда собирали канистры с взрывчаткой и прочие припасы, сброшенные накануне вечером. «Я увидел красивую стройную темноволосую молодую женщину, – вспоминал Фрэнсис позднее. – Даже в тех суровых условиях я был впечатлен ее обликом и манерой держаться. Ее лицо было чувственным и настороженным…» [32]. Позже он уточнил первое впечатление, описывая ее как «красиво сложенную», но в то же время «актрису», которая могла при желании «оставаться совершенно незаметной» или притягивать взгляды за счет «колоссального магнетизма» [33]. Стройная, свежая, загорелая после месяцев в Египте и Алжире, она была спортивной и привлекательной и, несмотря на поврежденную лодыжку, двигалась с плавной грацией – наследием монастырского воспитания.

Что касается Кристины, она увидела молодого красивого мужчину, чьи аккуратно подстриженные, военного образца усы удивительно напоминали усы Анджея, при том что рост – и огромный размер ноги – далеко превосходили физические параметры ее польского друга. На самом деле среди полевых имен Фрэнсиса были и такие, как «Английский дьявол» (Le Diable Anglais) и более ласковое «Большеногий» (Grands Pieds) [34]. Размер его обуви был предметом бесконечной заботы, так как одежда и туфли всех агентов должны были иметь исключительно французское происхождение. Костюмы и нижнее белье французского покроя, ко всем вещам аккуратно пришивались ярлыки французских производителей, ленты на шляпках сняты, и даже пуговицы пришиты «во французском стиле». Но Фрэнсис не мог найти французскую обувь своего размера, так что постоянно беспокоился, что его башмаки, стиль и цвет которых редко встречались во Франции, могут его выдать.