Шпионаж и любовь

Шенка вскоре нашли убитым, как предполагали, из-за денег, хотя Кристина подозревала, что в действительности из-за его роли в арестах и передаче людей в гестапо [52]. Любопытно, что Кристина не упомянула в официальном отчете два миллиона франков, вероятно, желая скрыть выплату взятки или невозможность впоследствии получить сумму назад. Однако в следующем году Вера Аткинс, «бесценный помощник» Мориса Бакмастера, выследила г-жу Шенк, которая, очевидно, не имела представления о поведении мужа во время войны, но испытывала трудности с обналичиванием крупных банкнот в послевоенных банках, хотя и не могла объяснить, как получила эти деньги. Фрэнсис предупреждал Шенка не возвращаться к себе домой; совет, который, как оказалось, тот проигнорировал, что и привело к его быстрой казни членами Сопротивления. С типичной для них честью Фрэнсис и Кристина помогли г-же Шенк вернуться в Эльзас к ее родственникам и даже снабдили ее некоторыми деньгами, чтобы она избежала «преследования», как выразилась Кристина, за работу своего мужа сначала с немцами, а затем с британцами [53].

История смелой спасательной операции Кристины быстро стала легендой УСО. «Хорошее решение, – написал один из офицеров УСО на сопроводительной записке к докладу Фрэнсиса. – Я позабочусь о том, чтобы в будущем оставаться на стороне Кристины». «Я тоже, – приписал другой. – Она пугает меня до смерти» [54]. Несмотря на довольно скромный официальный отчет Кристины, она позволила себе немного приукрасить историю для своих друзей. Сначала Вэм был «возмущен», говорила она Биллу Стэнли Моссу, «затем угрожал, а затем просто напугался» [55]. Вскоре генерал Стауэлл был убежден, что Кристина столкнулась с восемью вооруженными офицерами гестапо, которые «намеревались ее арестовать» [56]. В изложении Фрэнсиса она гордо заявила немцам, что союзники «в скором времени займут весь регион, и что они и их семьи погибнут под бомбами» [57]. Дуглас Доддз-Паркер приписал ей выступление от имени короля, а Брукс Ричардс уверял, что Кристина называла Фрэнсиса племянником Уинстона Черчилля* [101] . Тот же Брукс Ричардс объяснил спасение удачной комбинацией денег, «решительности Кристины и ее женских чар» [58]. Морис Бакмастер официально превозносил этот «превосходный пример храбрости и надежности» Фрэнсиса и «отважную хитрость» его «леди-курьера», восхваляя «великолепную службу» Кристины и ее «блестящую работу» по освобождению Фрэнсиса, благодаря ее «инициативности и целеустремленности» [59]. Он позже включил романтизированную версию событий в одну из опубликованных историй о работе УСО. В этом рассказе Кристина становится свидетелем ареста Фрэнсиса, когда тот «покидал кафе». Позже они якобы мельком увидели друг друга через открытую дверь в штаб-квартире гестапо. «Мой дорогой полковник, – застенчиво сказала Кристина, по словам Бакмастера, – все знают, что, если вы не отпустите своего заключенного, это будут ваши похороны. И я говорю вполне серьезно…» [60].

101

Эта уловка уже была успешно использована едва ли с большими основаниями Одеттой Сэнсом. После ареста Сэнсом заявила (ложно), что является женой агента Питера Черчилля, который (как ни странно) родственник британского премьер-министра. Это был блеф, который, возможно, помог спасти ей

жизнь.

Однако правда была гораздо эффектнее. Зная, что она рискует, будучи британским агентом, чье лицо и имя уже были в немецких файлах, женщина, которая когда-то стеснялась заговорить с красивым другом своего брата и его ослепительной невестой в британском Каире, пошла прямо в штаб-квартиру гестапо в контролируемой немцами области Франции и потребовала освобождения трех арестованных британских и французских офицеров, не имея за душой ничего, кроме собственной бравады и нескольких разбитых радиокристаллов в кармане. На бумаге это выглядит самоубийственным. «То, как она обращалась с убийцами, с которыми мне приходилось встречаться и которые были совершенно лишены нормальных человеческих реакций, было невероятно умелым», – свидетельствовал Фрэнсис два месяца спустя [61]. «Это был огромный блеф очень, очень смелой женщины… она добровольно рискнула использовать один шанс из ста. Несомненно, если бы это не сработало, ее бы застрелили вместе с нами» [62]. На что Филдинг, который позже посвятил Кристине свои военные мемуары, добавил: «К счастью, ее отваге соответствовала и острота ума» [63]. По словам генерала Стауэлла, сказанным в обоснование награды Кристины за храбрость, ее «выдержку, хладнокровие и преданность долгу и огромную смелость… безусловно, следует рассматривать как один из самых замечательных личных военных подвигов» [64].

Как только союзники преодолели линию обороны южного побережья после высадки 15 августа, они быстро продвигались по стране. Некоторые подразделения следовали за Говардом Ганном, сидевшим за рулем маленького «фиата» в полной форме и в неизменном килте либо располагавшимся в кафе, положив ноги на стол и ожидая, пока колонны его догонят. «Реального сопротивления не было», – сообщал Ганн. Успех союзников был в значительной степени обеспечен работой маки, которые успевали удалять с посадочных полос колья против приземления, известные как «спаржа Роммеля», и постоянно атаковали отступающих немцев и даже захватывали отдельные гарнизоны, не слишком большие и оставшиеся в изоляции. Различные группы войск начали капитулировать. Мальчики лет четырнадцати и местные бабушки в платках вели порой человек по двадцать немецких заключенных сдаваться. Люди Фрэнсиса прикрывали более опасный правый фланг войск, наступавших к северным границам Италии, и вскоре взяли под контроль чрезвычайно важный стратегический «маршрут Наполеон» из Канн в Гренобль. Организация Фрэнсиса имела «невероятную ценность для союзных армий», как позже записали в отчетах УСО [65]. К 17 августа американский генерал Патч без сопротивления вошел в Сен-Тропе с корпусом в 100 000 человек и 10 000 транспортных средств и двинулся на север, быстро вытеснив остатки немецких частей. «По сути, – сказал Ганн, – немцы поняли, что война окончена» [66].

Динь был освобожден через два дня после спасательной операции Кристины, и она, Фрэнсис и Филдинг присоединились к празднованию, когда город встречал американцев: некоторые из них ехали в машинах стоя, радуясь теплому приему. Леззард, теперь уже жертва войны, сидел на стуле на главной улице, и целая очередь женщин хотели поцеловать раненого героя. Через несколько улиц далее Филдинг заметил другую процессию, за которой следовала глумившаяся толпа. Головы тех, кого гнали в этой процессии, были выбриты, и он не мог понять, это мужчины или женщины: «угрюмые создания…они выглядели, как испуганные сумасшедшие» [67]. Но полуодетые фигуры были определенно женскими, их наказывали за то, что каждая провела несколько ночей с немецким солдатом. Это была удручающая сцена, подобные вскоре разыгрались по всей Франции, иногда еще ужаснее: со свастиками на щеках, которыми клеймили женщин, когда в первые недели после освобождения вырвались наружу давно подавленные страхи, горе, политическое соперничество и мелкое желание свести счеты.

20 августа Фрэнсис и Кристина, довольно неряшливо выглядящие в импровизированной униформе «с всевозможными знаками отличия и с погонами лишь на одном плече», на заимствованном джипе отправились представиться американскому генералу Батлеру в Систероне [68]. Их облик не был чем-то необычным среди их коллег, британских офицеров, которых зачастую присылали лишь с одной парой сапог, синими брюками и в кителе с воротником и подкладкой, сделанными из армейской простыни, чтобы, когда это необходимо, можно было носить его на голое тело; впрочем, и это обмундирование утрачивалось уже через несколько недель работы в полях. Американцы, напротив, прибывали в «великолепной форме», в кепках с козырьком, «загорелыми» рубашками, дождевиками [69]. На их взгляд, Фрэнсис и Кристина не выглядели как люди, за которыми стояла большая часть боевой силы, и их предложение о дальнейшей помощи встретило краткий ответ. «Он велел мне уйти, он не хотел иметь ничего общего с частными армиями [или] бандитами и вернулся к своим картам», – в ярости докладывал Фрэнсис [70]. Его и Кристину, при ее вспыльчивом характере, всегда чувствительном к оскорблениям, удалось успокоить одному из разведчиков генерала, который извинился, объяснив, что, поскольку до сих пор так мало официальных сообщений о роли, которую играет Сопротивление, генерал предпочитает иметь дело только с французскими официальными военными. В итоге генерал Батлер потерял поддержку боевого офицера союзников, обладавшего многолетним опытом работы во Франции и непревзойденными знаниями о регионе и его населении.

Узнав, что следующим шагом американцев было освобождение Гэпа, Фрэнсис и Кристина решили добраться туда первыми. Они опередили американские войска лишь для того, чтобы обнаружить, что части вермахта уже сдались агенту сети Фрэнсиса и были собраны в кинотеатре, где их охраняли бойскауты, в то время как группы Сопротивления собрались на празднование на главной площади. Фрэнсис и Кристина присоединились к вечеринке и поздно вечером забрались в свой джип, сняли ручник и покатились по крутому склону холма, смеясь всю дорогу, как пара детей. Когда американские танки прибыли на следующий день, им было нечего делать, кроме как организовать парад.

Последняя немецкая контратака на следующее утро длилась менее пятнадцати минут. Триста человек были захвачены в плен, в результате чего местное население превысило тысячу человек – это был логистический кошмар. Узнав, что несколько сотен из сдавшихся были поляками, Кристина с энтузиазмом взяла мегафон у капитана армии США и выступила перед солдатами, сидевшими на берегу реки, на их родном языке. «Она спросила их, готовы ли они сражаться вместе с нами», – вспоминал Фрэнсис, а затем сказала им, что, согласно Женевской конвенции, они не могут сражаться в иностранной форме, и тогда сотни солдат стали срывать с себя жилеты и рубашки. «Они буквально ликовали! Повторялась история в Коль-де-Ларш снова и снова» [71]. Но генерал Батлер не согласился с таким подходом и пригрозил, что Кристина и Фрэнсис будут арестованы и преданы военному суду, если не уйдут немедленно. «Возможно, Батлеру просто не понравились наши лица», – размышлял Фрэнсис, но, поверив ему на слово, они отправились дальше, к генералу Патчу вДрагиньян [72].

По мере дальнейшего наступления союзников, 25 августа началось освобождение Авиньона, причем отступление немцев было крайне затруднено действиями групп Сопротивления. Сеть Фрэнсиса теперь не только успешно поддерживала весь «маршрут Наполеона», но и закрыла доступ немцам к альпийским пограничным проходам. Союзники дошли до Гренобля за семь дней, почти без боя. Капитуляция местных частей вермахта была принята французским командующим Юэ, бывшим военачальником Веркора. Признавая это экстраординарное достижение, генерал Патч попросил Фрэнсиса и Кристину выступить в качестве его группы связи с силами Сопротивления в регионе.

Исход вторжения больше не вызывал сомнений, в первую очередь у нацистов. Фрэнсис и Кристина колесили по дорогам на джипе с открытым верхом, мимо сгоревшей и брошенной военной техники. Никто из французов, охранявших колонны с сотнями заключенных, которые встречались на пути, не встречал угроз от вражеских частей, движущихся в другом направлении, и не было никакой информации о перемещениях войск в районе крупных городов на их маршруте. Примерно за две недели французская секция Вспомогательного женского корпуса с базы Мэссингем, которая пела «Марсельезу» в Алжире, когда первые союзные войска высаживались на юге Франции, направлялась к взорванной бомбой взлетно-посадочной полосе в городе Экс-ан-Прованс. Отсюда они переехали в Авиньон, новый штаб международных сил. «На протяжении всего маршрута нас постоянно останавливали взволнованные группы бойцов Сопротивления, большинство из которых были вооружены пестрым набором оружия, и все готовы были стрелять, если ответы вызывали у них подозрение», – отметила одна из служащих Вспомогательного корупса. «Это был потрясающий прогресс» [73]. Но для Фрэнсиса и Кристины непосредственые действия во Франции закончились, и они знали, что их собственное тесное партнерство также скоро уйдет в прошлое.

Приехав в радостный, освобожденный Лион, Кристина была рада встретить старых друзей, в том числе Джона Роупера, который все еще был глубоко влюблен и счастлив видеть ее целой и невредимой, и Питера Сторрса, который описал ее как «очень привлекательную, в стиле поджарой борзой» [74]. Даже Сильвиан Рэй была там, получив свободу и снова ухаживая за ранеными партизанами из Веркора. Несмотря на долгие летние месяцы работы под открытым небом, бледная кожа Сильвиан казалась нетронутой солнцем, но у нее появилась «грустно-насмешливая улыбка», столь характерная для многих ветеранов Сопротивления [75]. Теперь она со смехом подметила, что Кристина и Фрэнсис прибыли на машине с номерным знаком «М15» – как британская разведка МИ5. Но многие друзья не могли присоединиться к ним, и оттого праздники были неизбежно смешаны с печалью. Габбинс подсчитал, что одно только Сопротивление потеряло 24 000 человек, но, сидя у себя на Бейкер-стрит, он пришел к точному выводу, что «Франция вернула себе душу» [76].