Шпионаж и любовь

В день, намеченный для освобождения, ей удалось договориться о разговоре с эльзасским жандармом по имени Альберт Шенк, которого считали двойным агентом и связником гестапо, он знал почти всех. Кристина отдавала себе отчет в том, что за ее голову была назначена цена, и все же она направилась прямо в контору гестапо в тюрьме, чтобы встретиться с Шенком. От одной мысли о такой встрече у большинства людей пересохло бы во рту. Но это была именно та ситуация, в которой Кристина чувствовала себя уверенно, почти упиваясь моментом, и чуть не перестаралась.

Чтобы оправдать свой интерес к Фрэнсису, не раскрывая его стратегическое значение для Сопротивления, Кристина притворилась его женой. Такая возможная история для прикрытия всегда предусматривалась, и теперь естественно было ею воспользоваться. Более того, вспомнив о влиянии, которое имели в Венгрии ее рассказы о якобы существующем родстве с генералом Хорти, она теперь совершенно бесстрастно заявила, что является племянницей фельдмаршала Монтгомери и, в некоторой степени, родственницей лорда Ванситтарта, с которым она, по крайней мере однажды, встречалась в Лондоне в 1939 году [100] . По ее словам, она могла достоверно сообщить Шенку, что высадка союзников неизбежна и что ему грозит перспектива «попасть в руки толпы» [33]. Это, как она позже призналась, был «выстрел вслепую», но это сработало [34]. Шенк ответил, что единственный, кто мог бы помочь ей, Макс Вэм, бельгиец, который выполнял роль переводчика в гестапо. Вэм был молодым милиционером, воинственно настроенным офицером из Виши, именно он арестовал Фрэнсиса, Соренсена и Филдинга, так что это не казалось подходящим решением. Шенк запросил огромный выкуп в два миллиона французских франков, больше, чем он бы заработал за двадцать лет службы жандармом, якобы чтобы подкупить Вэма. Кристина согласилась, хладнокровно сказав ему, что, если он откажется от сделки, она лично пристрелит его. Затем она поехала обратно в Сейн. В тот вечер, по радио Альбера, Брукс Ричардс в Алжире договорился доставить деньги в течение сорока восьми часов; это было бы «самым быстрым ответом на запрос» [35]. Затем он установил связь с Лондоном. «Возможно, на следующее утро в британском офисе УСО можно было услышать, как упадет булавка», – вспоминает один из секретарей [36].

100

Пэдди О’Риган не удивился, что немцы поверили этим довольно диким заявлениям. «Я бы поверил всему, что сказала мне Кристина, и сделал бы все, о чем она просила. Так бы сделал любой, кто знал ее», – писал он. Его жена, однако, заметила, что нужно было только заговорить по-английски, чтобы сбить Кристину. См. Архив Лидделла Харта, документы Пэдди О’Ригана; и Mieczyshawa Wazacz (директор), No Ordinary Countess (2010), интервью с Энн О’Риган.

Два дня спустя Кристина вернулась со спиртным для стражников; она снова поехала на велосипеде в Динь, чтобы встретиться с Шенком, который, как она вспоминала с презрением, «ничего не сделал» [37]. Когда, наконец, началась высадка союзников, она смогла насладиться его ужасом от преувеличенных историй об их быстром продвижении вверх по долине Роны, от блефа о близости американских войск и неизбежности тяжелых бомбардировок, а также успешно сыграла на его страхах по поводу возмездия после поражения Германии. Только убедившись в его панике, она отдала деньги, десять пачек свернутых банкнот, перетянутых резинками. Затем Шенк договорился о встрече с Вэмом в тот же день.

Согласно договоренности, Кристина пришла сначала на квартиру Шенка, с трудом скрывая нетерпение, пока около четырех часов не услышала снаружи рев автомобиля. Услышав громкие голоса говоривших по-немецки, она вдруг подумала выбросить сумку в окно и сбежать, но все же сохраняла самообладание. Вскоре вошел Вэм в гестаповской форме.

«Войдя в комнату, он сначала прицелился в меня из револьвера», – писала Кристина в официальном отчете, но вскоре Вэм положил оружие на стол между ними [38]. Когда жена Шенка принесла кофе, настоящий кофе, даже без примеси молотых желудей, Кристина прямо сказала Вэму, что она британский офицер, что была десантирована во Францию двумя годами ранее. Затем из кармана достала (разбитые) беспроводные кристаллы, тщательно откалиброванные кусочки кварца, с помощью которых настраивали радио на определенную частоту, в качестве доказательства того, что может вступить в непосредственный контакт с Верховным командованием союзников. В отличие от вермахта, который был все более изолированным, она явно имела доступ к деньгам и средствам связи. «Я начала работать с его страхами, рассказав о чрезвычайной опасности, в которой находились он сам и другие сотрудники», – продолжала Кристина. Поскольку все линии отхода были заблокированы силами Сопротивления, она утверждала, что гарнизон в Дине должен сдаться. Вэм прекрасно понимал, что между Динем и приближающимися войсками союзников не оставалось серьезного заслона из немецких войск. Он также знал, что солдаты вермахта будут отправлены в лагеря для военнопленных до окончания войны, а потом могут рассчитывать на освобождение. Однако человек вроде Вэма, как ему ясно дала понять Кристина, может быть передан партизанам-маки, которые были осведомлены, что он являлся «главой гестапо и одним из главных мучителей», и у них «был особый способ обращения с теми, кто признан виновным в предательстве» [39].

Через некоторое время руки Вэма дрожали так сильно, что он не мог наполнить чашку, не пролив кофе, и в какой-то момент он извинился и предложил Кристине перелить выплеснувшийся на блюдце напиток в ее чашку. Добившись преимущества, она спокойно продолжила: Шенк и Вэм могли пользоваться защитой немецких войск не более нескольких дней, а вот освобождение Фрэнсиса и его товарищей-офицеров гарантировало бы им безопасную доставку на ближайшую базу союзников за пределами Франции. «После трех часов такого разговора, – докладывала она, – он явно испугался» [40]. Наконец Вэм решительно заявил, что освободит всех троих. Было семь вечера. Казнь была назначена на девять, всего через два часа.

Вэм поставил три условия. Его должны были спасти от мести французского населения; его должны были оставить на свободе и не сажать в тюрьму или лагерь; и представители британского правительства проинформируют французские и бельгийские власти, что он оказал союзникам важную услугу. Далее он заявил, что после войны хотел вернуться во Францию, чтобы убедить всех в своей невиновности и даже в том, что выполнял опасную единоличную миссию для британцев, направивших его в Германию или оккупированную Голландию или Бельгию. Кристина не сомневалась, что было бы исключительно трудно устроить все это. Точные условия сделки едва ли когда-нибудь станут известны, но, что самое важное, она была заключена от имени британских властей, Кристина дала слово, что, как только прибудут союзники, она и ее соратники позаботятся о его защите. Вэм кивнул в знак согласия.

Вечером 17 августа, после «пугающе хорошей еды», состоявшей из овощного супа и черного хлеба, Фрэнсис, Соренсен и Филдинг прошли по тюремному двору под мелким моросящим дождем в сопровождении Вэма, у которого снова был наготове револьвер [41]. Фрэнсис был последним в очереди; он подумал: «Вот и все. Вот это будет последним, на что ты смотришь, с тех пор как пел жаворонок. Если это произойдет сейчас, значит сейчас» [42]. Затем, к его «молчаливому изумлению», Вэм похвалил жену Фрэнсиса, сказав: «Какая у вас замечательная женщина» [43]. Тем не менее все трое арестованных еще были уверены, что идут на место своей казни, тем более что Вэм надел китель вермахта, несмотря на штатские брюки, и сохранял прежнюю формальность и церемониальную серьезность манер; Филдинг представил себе на его голове «черную судейскую шапку, которую надевают, объявляя смертельный приговор» [44]. За воротами тюрьмы их ждал поворот на футбольное поле, где обычно расстреливали, и они были сильно удивлены, когда их повели в другую сторону. Летнее небо потемнело от надвигающейся ночной грозы, и Фрэнсис понял, что если у них есть шанс сбежать, то вот он, однако после трех дней голода, бессонницы и постоянной угрозы смерти у них не хватило сил, чтобы предпринять скоординированные усилия. Для Филдинга происходящее определенно казалось странным, словно не имело к нему никакого отношения, как будто он был «незаинтересованным зрителем» [45].

Наконец, они дошли до «ситроена» и получили приказ сесть внутрь. Захлопнув за ними дверцу, Вэм сел рядом с водителем, и машина быстро свернула за ближайший угол и направилась прямиком к блокпосту на краю Диня. Увидев приближавшуюся на высокой скорости официальную машину с Вэмом в форме, часовые автоматически отступили, и машина пролетела мимо, оказавшись вскоре в открытой сельской местности. После первого поворота «ситроен» остановился, чтобы подобрать одинокую фигуру, стоявшую на фоне белой стены отдельно расположенного фермерского строения. Это была Кристина. По ее измученному лицу, когда она втиснулась на переднее сиденье, в сочетании с отсутствием зрительного контакта, Фрэнсис на мгновение подумал, что ее тоже поймали, и пытался не выдать знакомство ни малейшим словом или жестом. В следующий раз машина остановилась на высоком берегу реки, Вэм вышел и жестом приказал Филдингу выйти следом. Только после того, как Филдинг помог закопать форменный китель Вэма, а Кристина обернулась, чтобы улыбнуться ему, когда они возвращались к машине, его осенило, что это спасение.

«Мы что-нибудь говорили тогда друг другу? – позже спрашивал себя Фрэнсис, вспоминая ту встречу с Кристиной. – Я не помню никаких разговоров. Просто держал ее за руку. Это было частью отношений… Думаю, что она была очень влюблена в меня. И я чувствовал к ней то же самое». Но, как и у Джонни в песне, у Фрэнсиса была другая женщина – его жена в Англии только что родила вторую дочь. Как уже понимала Кристина, а теперь понял и Фрэнсис, «возможно быть полностью влюбленным в двух людей одновременно». Так что разговоры были излишними. Они просто разделяли «очень сильные чувства, глубокие эмоциии…» [46].

Все бурно праздновали возвращение Фрэнсиса, Кристины, Соренсена и Филдинга в Сейн – с Вэмом и Шенком в качестве груза. «Мы все по очереди обняли ее», – с гордостью рассказывал Филдинг, а Фрэнсис похвалил ее «мужество и мудрость» [47]. Мало того, что они были живы и свободны, на юге разворачивалось наступление союзников, и американские войска теперь контролировали огромные территории, приближаясь к побережью. Фрэнсис был в эйфории и сразу же вернулся к поиску наилучшего использования для новых команд офицеров, десантировавшихся с парашютом за время его отсутствия. Тем не менее все они настроились в тот вечер на поток личных сообщений по каналу Би-би-си, и среди множества закодированных призывов к действию на юге Франции – «В саду есть кролик», «Жан любит Терезу», «Моя мама плохо себя чувствует» – все же удалось найти замечательные слова: «Роже свободен, поздравления Полин» [48].

Кристина завершила официальный отчет важной просьбой «о том, чтобы мое обещание Вэму было выполнено», добавив: «Я очень серьезно отношусь к этому, так как Вэм, несомненно, спас жизни Роже, Шазюбля и Собора» [49]. Но ее просьба об амнистии вызвала трудности. Дуглас Доддз-Паркер пытался объяснить, что Вэм «был одним из наиболее востребованных союзниками», и отметил: «Кристина, понятное дело, взорвалась» [50]. Не в состоянии выполнить условия, на которые она согласилась, Доддз-Паркер сказал ей – лучшее, что он мог сделать, это назвать Вэма главным приоритетом для ежедневной переброски во Францию и дать ему сорок восемь часов, Кристина так никогда и не простила его за это решение. Существуют разные версии истории о том, что случилось с Вэмом. Согласно одной из них, он был «казнен французами». Согласно другой, он был передан британской парашютной бригаде и отправлен в Бари на юге Италии, где, как сообщается, он предложил принять участие в боевых действиях на Дальнем Востоке, а затем был репатриирован в Бельгию после войны. По иным сведениям, он был «захвачен американцами» или доставлен в Каир для допроса по секретному приказу генерал-майора Стауэлла, главы спецопераций в Средиземноморье [51]. Французские коммунисты даже обвинили Кристину в том, что она обеспечила побег Вэма, и в любом случае эта история была для нее очень горькой. Она дала свое слово, и оно было обесценено.