Шпионаж и любовь

В Великобритании польские сети привели меня к Мечиславе Вазач, которая любезно поделилась своим фильмом 2010 года о Кристине, необычной графине, для которого она брала интервью у многих друзей Кристины. Это, в свою очередь, вывело меня на Николаса Гиббса, человека с большим знанием привилегированных частных школ и секретных агентов; он щедро уделил мне несколько часов, а пока мы с ним говорили, маленький зеленый попугай бегал по его шее. Автор и коллекционер документов и материалов Второй мировой войны в Испании Ян Сойер, который знал Анджея Коверского в 1970-х годах, пытался помочь мне отследить его работы, не видевшие света в течение почти сорока лет. Мне прислали школьные отчеты Кристины, ее первое свидетельство о браке, освещение в прессе польского национального конкурса красоты 1930 года, неопубликованные мемуары ее второго мужа, Ежи Гижицкого. Граф Анджей и графиня Марыся Скарбек, кузен Кристины и его жена, пригласили меня на ланч и просмотр альбомов семейных фотографий. Дети ее друзей и коллег в Будапеште, Каире, Лондоне и Найроби вытащили письма, фотографии и неопубликованные автобиографии, вспомнили анекдоты и любезно поделились ими, в том числе и через Интернет.

Запросы, сделанные через Клуб спецназа, бюллетени Вспомогательного женского корпуса и группа УСО в Интернете подарили мне воспоминания о военном Каире, встречах с Кристиной и незаконные фотографии секретных зданий. Я говорила с британскими сотрудницами Вспомогательного корпуса, которые работали вместе с Кристиной в Каире и Алжире, и польскими женщинами, которые знали и беспокоились о ней в послевоенном Лондоне. Я выпила по бокалу вина с Кэтрин Уайтхорн, близкой подругой жены Фрэнсиса Кэммертса, Нэн, и пообедала со Збигневом Мечковским, служившим в польских бронеполках и обедавшим с Кристиной в том же ресторане в тот день, когда она была убита. Историки УСО, включая Мартина Кокса и Джеффа Байнса, позволили мне прослушать записанные ими интервью с другими должностными лицами и агентами, которые помнили Кристину. Семья О’Мэлли щедро делилась коллекцией писем, написанных Кристиной и Анджеем к Кейт О’Мэлли, а также рассказами самой Кейт о работе Кристины в Будапеште и о ее похоронах в Лондоне. Записка на сайте семейной генеалогии даже привела к тому, что со мной связался Стивен Малдоуни, племянник человека, убившего Кристину в 1952 году, который поделился историей своей собственной семьи.

Но были и частые случаи, когда я приходила слишком поздно. Бумаги брата Кристины были выброшены, пачки писем и коробки с фотографиями утеряны, их существование подтверждалось только в воспоминаниях. И теперь осталось очень мало людей, которые знали Кристину лично. С течением времени человеческая береговая линия разрушается, и нам повезло, что многие из тех, кто знал Кристину, написали собственные мемуары или согласились дать интервью Имперскому военному музею для их звукового архива, для документального фильма Мечиславы Вазач 2010 года о Кристине и для таких проектов, как «Наша секретная война» Мартина Кокса и «Реальная Шарлотта Грей» Четвертого канала Би-би-си. Но когда я увидела наиболее цельный набор фотографий Кристины, выскользнувший из коричневого конверта в папках архива Министерства внутренних дел в Кью-Гарденз, я почувствовала, что она, в конечном итоге, ускользнула от меня. Это были фотографии с места преступления, настолько подробные, что раскрывали каждую деталь, от единственной капли крови на ее пальцах до щелочек между зубов, и все же по иронии судьбы они показали, что она исчезла.

Остаются секреты, окружающие Кристину, и, пожалуй, это правильно: это буфер, который удерживает ее от реального мира, в котором она всегда обитала на полях. Но я надеюсь, что в этой книге представлена наиболее сбалансированная картина жизни замечательной женщины, которую действительно можно увидеть только в контексте судьбы ее страны, хотя Кристина так долго находилась вдали от нее, и почувствовать ее времена, хотя она во многом опережала их. Я также надеюсь, что это по крайней мере передаст образ совершенно независимой и крайне уязвимой женщины, которая любила и которую любили столь многие, образ мужественной и патриотичной польки, чья самая большая трагедия заключалась в том, что она не дожила до того, чтобы увидеть свою страну свободной.

Клэр Малли

Апрель 2012

Приложение I

Кристина «предпочитала собак детям»: замечание о бездетности Кристины Грэнвил [1]

У Кристины Грэнвил никогда не было детей. Когда речь идет о женщине, которая, кажется, имела все возможности, естественно возникает вопрос, почему нет. Несомненно, случайно или вполне целенаправленно ей удалось вести активную сексуальную жизнь на протяжении всей войны и после нее, когда надежная контрацепция не была доступна. И не иметь проблем – заметное достижение. «Нет ничего плохого в том, что молодые пары делят постель, особенно в военное время», – писал второй муж Кристины, Ежи Гижицкий, поддерживая идею о том, что в романтические времена во время войны существовали более смягченные правила [2]. Однако результаты были предсказуемы. Ежи отметил, что всего за несколько месяцев, что он находился в Каире, более двадцати медсестер пришлось эвакуировать в Англию, потому что они забеременели, хотя у них был лучший доступ к противозачаточным средствам, чем у большинства женщин. Это ставит вопрос о том, было ли отсутствие детей Кристины сознательным выбором, или ее пожизненная страсть к путешествиям и приключениям исключала желание иметь детей, или, наоборот, знала ли она, что не может иметь детей, и это в какой-то степени определяло ее взгляд на жизнь.

Кузен Кристины, Анджей Скарбек, сказал мне, что не в ее природе было иметь детей, у нее не было материнских чувств. Ее тянуло к людям ее возраста и поколения, но не к малышам [3]. Конечно, правда то, что Кристина наслаждалась свободой, проявляла мало интереса к младенцам и редко навещала друзей после того, как они заводили семью. Тем не менее, едва ли удивительно находить ребенка друзей скучным или трудным в общении, если у вас нет своего. Наибольший интерес, который она проявила к маленькому ребенку, можно заметить, когда она заказала вариант герба семьи Скарбеков, изготовленный из кожи польскими ремесленниками, чтобы повесить над кроваткой маленького нового Скарбека, и это больше похоже на желание передать гордость за семью, чем развлечь ребенка. Даже дети некоторых ее друзей, например, Диана, дочь Ричарда Трушковского, которая встречалась с ней несколько раз, чувствовали, что «Кристина не любила детей, она не одобряла их», и даже что она «предпочитала собак детям» [4].

И все же иногда Кристина старалась изо всех сил проводить время и налаживать отношения с довольно маленькими детьми, что часто идет вразрез с ожидаемым от нее поведением. В Каире она навестила одинокую дочь чиновника, чья жена умерла, вследствие чего девочка попала в интернат при католической школе, во многом схожей с той, которую посещала сама Кристина. Кроме того, дочь Анны Чижевской, Сюзанна, с которой она подружилась в Найроби, вспоминала, что Кристина была «очень мила с детьми», и единственная из многих гостей ее родителей искала ее, рассказывала ей истории и приносила небольшие подарки [5]. Интерес Кристины к детям может быть описан как противоречивый или эпизодический, но она определенно не была против детей в принципе и вполне способна устанавливать контакт с отдельными детьми. Единственный вывод, который можно смело сделать из всего вышесказанного, заключается в том, что она не была склонна говорить о своих чувствах к детям со своим младшим двоюродным братом – мужчиной, у которого было четверо собственных детей.

Другие собеседники во время моего исследования предположили, что Кристина не столько не желала, сколько не могла иметь детей. Одна из теорий заключалась в том, что в довоенной Польше у нее был тайный аборт, который не позволил ей забеременеть позже. Если это так, секретность сохранялась надежно: нет никаких доказательств в поддержку этой теории. Другие предположили, что женщины, испытывающие большие стрессы, например при проведении тайных операций во время войны, обычно вообще перестают иметь цикл. Тем не менее коллега по операциям Кристины Джон Ансти сообщил, что, когда она столкнулась с неизбежным отъездом из Алжира, «у нас была ужасная дилемма, когда в определенное время месяца ее физическое состояние и луна совпали», что заставило их отложить ее десантирование, и она была сильно разочарована [6]. Это означало, что цикл у Кристины сохранялся.

Когда Деннис Малдоуни находился в тюрьме после убийства Кристины, он прошел медицинское обследование, чтобы определить, способен ли он предстать перед судом. Во время этого процесса он спросил одного из врачей, может ли женщина сделать восемь абортов. Объясняя свою заинтересованность, он сказал, что «половой акт часто происходил между ним и Кристиной» и никогда не применялись меры контрацепции, «потому что она заверила его, что после восьми абортов она знала, что не забеременеет снова» [7]. Несмотря на то что у него был сын, Малдоуни задавался вопросом, кто из них был бесплоден, Кристина или он сам. Польское слово «poronienie» переводится и как аборт, и как выкидыш. Учитывая несовершенный английский Кристины, вполне возможно, она имела в виду серию выкидышей, после чего пришла к выводу, что не сможет родить ребенка. Если так, это могло бы способствовать ее более беззаботному отношению к сексу, чем было обычно для ее времени, и, возможно, также к ее желанию сохранить свободу, а не выходить замуж и оказаться неспособной создать настоящую семью.

После смерти вскрытие Кристины показало, что, будучи в остальном здоровой, она страдала фиброзом матки, то есть в ее мышечном слое были доброкачественные опухоли, что иногда бывает вызвано высоким уровнем эстрогена. Существует корреляция между этим состоянием и репродуктивными проблемами, такими как бесплодие, выкидыши и преждевременные роды, хотя задержка с первой беременностью также может способствовать возникновению фибромиом матки. Таким образом, возможно, она и не знала о своем состоянии, но действительно могла пережить серию ранних выкидышей и, обнаружив эту закономерность, чувствовала себя более способной рисковать отношениями.

Реакция Кристины на беременность ее подруг была зафиксирована только дважды. Когда ее послевоенная лондонская коллега Изабела Мушковская сказала ей, что ждет первого ребенка, Кристина с тревогой воскликнула: «Боже мой, что же ты наделала?» [8]. Ее непосредственная мысль была о подруге, о ее благополучии. Но когда Зофья Тарновская Мосс сообщила ей о рождении своей первой дочери, Кристина посоветовала только назвать ребенка «Кристина», потому что это «счастливое имя», которое спасло ее на войне [9]. По какой-то причине Кристина, возможно, знала, что никогда не передаст имя собственной дочери. Если так, то ей было бы приятно узнать, что Скарбеки до сих пор гордятся своей фамилией, а Кристина Изабель Коул, урожденная Мосс, до сих пор с восхищением вспоминает о своей тезке.