Шпионаж и любовь

Все они были немного не в себе, но Кристина, пожалуй, больше остальных. Анджей работал и накапливал сбережения в Германии. Мосс писал сценарий фильма «Ночная засада» и работал как журналист, он также начал рассматривать возможность превращения рассказов Кристины в нечто, пригодное для публикации. Она дала ему и репортеру из «Дейли экспресс» интервью, якобы о жизни польских эмигрантов, и немало повеселилась. «Как только я стала достаточно взрослой, отец научил меня пользоваться ружьем, хотя в последующие годы я предпочитала ручные гранаты», – позже цитировал ее «Дейли экспресс». «Я могла убить пятнадцать человек одной ручной гранатой… позже я использовала пулемет и гранаты и убила немало людей» [10].

Приправив драму трагедией, она добавила, что ее бывший муж, Ежи Гижицкий, был убит в бою. Должно быть, она решила, что он вряд ли увидит «Дейли экспресс» в Канаде. Но газета не сразу напечатала материал, а Мосс заканчивал свои мемуары. Зофья была беременна первым ребенком, и они нуждались в авансе издателя [117] . Их дочь родилась в июле 1949 года, и несколько дней спустя Кристина посетила увеличившуюся семью друзей в Бейсуотере. Когда Зофья сказала, что они еще не определились с именем, Кристина ответила: «Назовите как меня», потому что Кристина – это «счастливое имя», которое спасло ее во время войны [11]. Зофье понравилась идея, но маленькая Кристина Изабель Тарновская Мосс вскоре не желала отзываться ни на что, кроме «Кошечка» [12].

117

Не ожидая, что ее каирские вечерние платья пригодятся, Зофья отправила их племяннице Анджея в Варшаву, где было невозможно купить одежду, но там бальные платья оказались не востребованы.

У поляков-эмигрантов в Британии были все основания искать талисманы, которые могли бы принести удачу. Клемент Эттли согласился с тем, что демобилизованные войска и их семьи могут остаться в стране, но он все еще надеялся, что многие из них добровольно вернутся в Польшу, где коммунистический режим проводил земельные реформы, национализацию и реконструкцию. В этом Эттли уловил британское общественное настроение. «Поляки, возвращайтесь домой» – все чаще и чаще звучало в британских городах, на стенах появлялись оскорбительные надписи, а бывшие аристократы и награжденные боевыми медалями и орденами военнослужащие, ушедшие в отставку, вынуждены были работать барменами, мойщиками бутылок и малярами [13]. Даже бывший глава 6-го Польского бюро Йозеф Смоленский закончил тем, что мыл посуду в пабе в Хаунслоу [118] [14]. Он, как и многие другие, чувствовал себя глубоко униженным. «Как странно, что человек не боится смерти на войне, а боится такой жизни… – написал один польский полковник. – Друзья и коллеги… когда настанет мой час, как вы поприветствуете меня, работника английской прачечной?» [15]. «Как англичане относятся к нам, полякам!» – с этими словами Кристина обратилась к Йозефу Каспареку в баре «Белый Орел», но она понимала, что и ей нужно найти работу. «Вы думаете, я устроилась в жизни, – вздохнула она. – Нет» [16].

118

Брат Смоленского в Польше был арестован под предлогом, что сам Йозеф работал на американцев.

Соотечественники Кристины мало чем могли ей помочь с поисками работы, но британские друзья, такие как Фрэнсис Кэммертс, Гарольд Перкинс и Эйдан Кроули, никуда не делись. Было создано агентство с целью помогать бывшим сотрудникам УСО в трудоустройстве, но, предложив Кристине несколько мест секретарши, оно отказалось от попытки устроить ее на должность. Кристина все еще «не выносила работу в офисе», – так говорила она своим друзьям в «Шелбурне», она «хотела жить» [17]. По мнению Фрэнсиса, загвоздка заключалась в том, что «на самом деле никто не взял на себя труд найти такую работу, с которой она бы очень хорошо справилась» [18]. Кристина сказала Фрэнсису, что хочет работать с людьми, но в остальном могла только указать, чего надеется избежать. Никаких долгосрочных учебных курсов, и «она определенно не хотела служить в администрации» [19]. Он предложил поискать место в отелях через туристическое агентство, но в этом направлении вариантов было не так уж много. Она сохраняла надежду, что, возможно, еще будет шанс вернуться к разведывательной работе, и записала адреса лорда Ванситтарта и Фредди Фойгта в конце своего дневника, но в этой сфере для нее тоже ничего не было, и сэр Оуэн не смог найти ей должность в дипломатическом мире. Несколько недель спустя Кейт О’Мэлли появилась в Лондоне, возвращаясь с работы в британском посольстве в Риме, с новой фамилией и ребенком. Кристина навестила ее, поворковала и никогда больше не возвращалась. Казалось, что все женщины из недавнего прошлого Кристины погрузились в материнство. Вместо этого перед Кристиной открывался лишь ряд невдохновляющих, низкооплачиваемых и недолговечных рабочих мест.

Принимая во внимание ее опыт работы на коммутаторе в Каире, первая должность Кристины была телефонный оператор в Доме Индии, где располагалась Верховная комиссия Индии. Подруга, Изабела Мушковская, работала там в ресторане, и в обеденный перерыв они встречались, чтобы посплетничать, Кристина шутила по поводу своих сократившихся обстоятельств и «смеялась как сумасшедшая» над любой историей [20]. Размер зарплаты также помогал поддержать их настроение, и вскоре Кристина смогла купить платье и приличные кожаные туфли и сделать прическу в салоне «Альфонс» на Пикадилли, который гордо объявлял себя «придворным парикмахером» [21]. Несколько коротких недель она была счастлива, живя сегодняшним днем, и обе женщины соблюдали молчаливое согласие не говорить о прошлом или будущем. Поэтому Кристина была шокирована, когда Иза сообщила, что она тоже беременна. «Боже мой! Что ты наделала!» – воскликнула Кристина [22]. Мало того, что Изе и ее мужу едва удавалось на две зарплаты покрывать счета за аренду и еду, семейная жизнь забирала у Кристины еще одного друга.

Хотя у нее не было собственных детей, Кристина не без симпатии относилась к некоторым чужим. В Найроби она охотно проводила время в компании дочери своих друзей, а в Каире собиралась навестить одинокую пятилетнюю дочь своего коллеги, который учился в католической школе. Она проявляла умеренный интерес и к маленькой дочери своего двоюродного брата Анджея Скарбека, однажды заказала для нее копию семейного герба Скарбеков у польского кожевника, работавшего в Лондоне, чтобы повесить над ее кроваткой. Но она редко приветствовала намерение завести ребенка, и когда Иза бросила работу, Кристина общалась с ней по телефону, но никогда не посещала.

Без Изы Кристина недолго продержалась в Доме Индии. Ее следующие рабочие места предполагали более активное общение, но все же она неизменно испытывала скуку и разочарование. Она продавала женскую одежду в «Хэрродс», где быстро подружилась с другой продавщицей, пересказывала свои самые диковинные военные истории и сплетничала об их начальниках: «Дамы с грудями и задами, так симметрично расположенными вокруг талии, – однажды бросила она, – что переворачивание их вверх тормашками не особо изменит общий силуэт» [23]. Подобная резкая откровенность быстро сделала ее безработной. «Клиенты посчитали меня слишком грубой», – призналась она [24]. Роль заведующей бельевой комнатой в отеле «Пэддингтон», где «делай и исправляйся» была обычным делом, длилась немногим дольше; еще меньше она продержалась на посту девушки, проверяющей шляпы. Иногда ей даже не удавалось пройти собеседование. Подруга познакомила ее с менеджером сети отелей. Услышав, что на работу принимают только замужних женщин, она спросила, распространяется ли на мужчин такое же правило. И когда ей сказали, что это не так, она улыбнулась и попросила список не состоящих в браке сотрудников, заявив: «Хорошо, я выйду за одного из них». «Меня выгнали», – сообщила она больше с гордостью, чем с сожалением [25]. Наконец она устроилась официанткой в маленькое польское кафе «Маринка» на Бромптон-роад в Найтсбридже, где ее чувство юмора, семейное положение и акцент не имели значения. Здесь она подавала крепкий черный кофе всем демобилизованным польским военным, бывшим государственным служащим и бывшим министрам. Большинство из них были обижены на британское правительство и часто вспоминали прошлое или ворчали, периодически восклицая: «Я еще докажу этим ублюдкам!» [26]. Однако многие узнавали Кристину, галантно кланялись, норовили поцеловать ей руку, прежде чем сделать заказ. Вскоре друзья военного времени, коллеги из УСО, парашютисты, которые встречали ее в Египте и Палестине, а также женщины из Вспомогательного корпуса и агенты из Италии приходили поболтать с ней, приглашали ее на обед в «Огнишко», на ужин в Клубе специальных сил или на танцы в «Белый Орел».

Кристина справлялась, но, поскольку война отступила и жизнь для многих вошла в норму, она обнаружила, что ей далеко не по душе это более безопасное, маленькое, гражданское существование. Ей не хватало волнения прежних лет, когда она была специальным агентом, и ее постоянно тянуло к конфликтам, переменам или любым спорам, которые могли разогреть кровь. «Она считала послевоенную Британию унылым местом», – понял Патрик Говарт, и Вера Аткинс, теперь работающая с Фрэнсисом, заметила, что «она совершенно не могла приспособиться к скучной повседневной рутине… она жила действием и приключениями» [27]. Даже Фрэнсис с некоторой болью признал, что Кристина «была глубоко несчастной и разочарованной женщиной» [28]. Однажды днем ее сбила машина на углу Гайд-парка. Больше потрясенная, чем серьезно раненная, она, возможно, сильнее всего пострадала от слухов о ее душевном состоянии. Верный старый друг Анджея, Стас Тарновский, видел в ней худшее: женщину, которая слишком много пила и, как он догадался, принимала болеутоляющие и снотворное. Его новая молодая жена, Ада, также думала, что Кристина была «очень несчастна, всегда грустна и горька» [29]. Однако другие друзья, такие как Иза Мушковская, вспоминали ее как «всегда смеющуюся и шутливую… здоровую, прямолинейную, благородную и энергичную», и ее друзья в отеле «Шелбурн» считали, что она живая, общительная и не более грустная, чем любой другой политически осведомленный польский эмигрант в то время [30]. Ее часто можно было застать в центре вечеринки, рассказывающей свои истории и всегда окруженной мужчинами, «похожими на телохранителей» [31]. Но Билл Стэнли Мосс позже скажет, что никогда не слышал, чтобы она говорила о себе, и чувствовал, что она уклонялась от его вопросов с «самоуничижительной улыбкой» и принимала светские приглашения, только если знала, что других гостей не будет. «Она создавала незаметный барьер против глубоких личных отношений с кем-либо», – заявил он позже [32].

Лондон подавлял Кристину. Она не могла вынести мысли о том, чтобы провести остаток жизни в качестве зрителя, обреченного навсегда оставаться за кулисами с растущим чувством уныния, скуки и изоляции вместо целенаправленной деятельности. Она не совсем отказалась от надежд переехать в Африку и все еще иногда мечтала о том, как будет управлять своим хозяйством, следила за новостями о Кении в британской прессе. Когда она могла себе это позволить, Кристина удовлетворяла потребность в действии и свободе, путешествуя главным образом, чтобы увидеть Анджея в Бонне или Люцерне, где наслаждалась хорошей едой, которую трудно было найти в строгой Британии, и посещала салоны красоты. В какой-то момент она взяла симпатичную записную книжку Элизабет Арденн в серебристой обложке, внутри которой неизвестный поклонник на несовершенном немецком языке написал карандашом: «Christiana: Mein liebling, ich leiber ich» [119] . Кем бы ни был автор, Кристина оставила страницу, хотя многие по соседству вырвала. Она навещала друзей в Париже или Ницце, посещала и свою тетю, которая, несмотря на свои восемьдесят с лишним, активно содействовала благосостоянию поляков на юге Франции. Кристина даже подумывала устроиться на местную работу в агентстве по недвижимости там; Анджей считал, что, если бы у нее было достаточно денег, она могла бы купить себе старый фермерский дом в горах, без электричества и с заведомо недостаточным количеством мебели, зато с «семьей бездомных собак, кошек и птиц» и «всю оставшуюся жизнь она бы пролежала на солнце» [33].

119

«Кристиана, я люблю тебя». Почерк не принадлежит ей, и инициалы под сообщением не поддаются расшифровке. Польский институт и музей Сикорского, документы Кристины Грэнвил (1949–1950).

Но Кристина отказалась осесть в каком-то определенном месте, даже когда возможность подносили ей на тарелочке. Через некоторое время после войны фирма дипломированных бухгалтеров уведомила ее, что полковник, с которым у нее была романтическая история в Каире до того, как он погиб на действительной службе, упомянул ее в своем завещании и оставил лондонский дом [120] . Насколько известно, Кристина отказалась от подарка, даже не проверяя адрес и не указывая причины. И когда Ливия «Пусси» Дикин, с которой она когда-то сплетничала у бассейна клуба «Джезира», спросила, почему она просто не вышла замуж за Анджея, заметив, что Кристина не становится моложе, а он не может ждать вечно, та засмеялась и отмахнулась, сказав, что ее единственный план – отправиться в путешествие и рассылать «мешки красивых открыток» [34]. Она искала работу, связанную с поездками. Дальняя роственница по имени Ханка Николь, сестра польской журналистки, которую Кристина знала еще до войны, работала стюардессой на пассажирском лайнере, доставлявшем польских эмигрантов в Аргентину, и привозила отличное мясо [121] . Кристина встретила ее за обедом, когда та была на берегу между рейсами в Лондон, но мысль о смене простыней и уборке ванных комнат отвратила Кристину от идеи подать заявление на должность корабельной стюардессы. В январе 1950 года Фрэнсис подкинул ей блестящую информацию о работе в туристическом агентстве, а в марте с помощью Эйдана Кроули, наконец, ей предложили место секретаря, но в офисе авиационного атташе в Париже. К тому времени, однако, появилась еще одна, более захватывающая возможность.

120

Возможно, полковник Кукэм.

121

Ханка Николь была сестрой дипломата, журналиста и писателя Тадеуша Врезы.

В начале 1950 года Кристина получила вести от Георгия Михайлова, сербского пилота, с которым была знакома в Каире. Поселившись в Австралии, Михайлов объединил усилия с местным летчиком с хорошими связями по имени Норман Гамильтон, вместе они решили создать сеть автосалонов по всему континенту. В Великобритании было почти невозможно купить новый автомобиль, так как почти все произведенное было отправлено в США, чтобы помочь погасить британский военный долг, но Кристина сразу же подумала об Анджее, который все еще жил в Германии и теперь изменил пристрастия с «опеля» на «порше», первый спортивный автомобиль этой марки, появившийся двумя годами ранее. Начались переговоры о возможности создания совместного предприятия по продаже автомобилей, в котором Анджей отвечал бы за поставки, а Михайлов и его партнер организовали бы отдел продаж в Австралии. Кристина и Анджей провели следующие несколько месяцев, развивая автомобильные контакты в Великобритании и Германии, добиваясь права создать агентство «порше» в Австралии. Анджей был на небесах от счастья. Тем летом они вместе поехали по Франции, якобы на работу, а также на экскурсию по старым прибежищам Кристины, Анджей познакомился с Сильвиан Рэй и другими друзьями, которые все еще знали Кристину как «мисс Полин», и в конечном итоге оказались на ежегодной церемонии поминовения погибших в Веркоре. К концу поездки Анджей почувствовал, что их отношения вернулись на правильный путь, и они приехали в Лондон в приподнятом настроении.