Шумерские ночи. Том 3

— Я тебя сейчас убью.

— Каджи пришли!.. — крикнул из-за куста альраун, тут же ныряя в землю, как в воду.

— Вижу, — встал Креол. — Их я тоже убью.

Из-за деревьев уже выезжали верховые. На благородных оленях скакали вооруженные каджи. Мельче и костлявей людей, косматые и усатые, они были в мерцающих накидках, и на поясах висели серповидные мечи.

Во главе их был человек… ан нет, не человек. Тоже каджи, только дивный обликом. Он словно светился изнутри, в смоляных волосах пылали неземные цветы, а его олень мог зваться даже не благородным, а царственным.

Он не спешился. Подъехав ближе, он обозрел всех из-под густых бровей и молвил:

— Я саким Седьмого Царства, признанный и объявленный. Где дочь моя?

— Я Креол, — ответил маг, почти толкая грудью морду оленя. — Твоя дочь вон, под плащом спряталась.

Саким по-прежнему не спешился. Глядя на людей, как на грязь под ногтями, он проронил:

— Утратив дочь, я обещал небу и земле, что если спасет ее муж простого рода, либо дева, либо старец, то получит титул, награду деньгами и меч древней работы. Если же спасет ее муж знатный, то получит ее в жены, а в приданое — богатую часть моих земель. Говорите теперь, кто ее спаситель.

— А вот он, бесстрашный Лугальбанда, царского рода юноша! — воскликнул Кащей, приобнимая царевича за плечи. — День и ночь он бился за царевну с тремя дэвами, а затем еще и чистым своим сердцем освободил ее от проклятья!

— Человек, — произнес старый каджи так, словно сплюнул. — Шумерианец. Что же, клятва есть клятва. Я отдаю тебе в жены мою Камари, а в приданое даю золотой рудник в горе Шенгаль, а также город Шенгаль, что при нем. Благодари меня.

— А… э… — растерялся царевич.

Все слишком быстро происходило.

А Кащей рассмеялся. Заливисто, весело, сверкая лучистыми глазами.

— Над чем смеешься, сын Свергнутого? — холодно спросил саким.

— Тот же вопрос, — кивнул Креол.

Кащей поманил его с Мей’Кнони и Лугальбандой пальцем и вполголоса сказал, что Шенгаль — город мертвый. Брошенный, покинутый, опустевший. Дома там хорошие, добрые, но никто в них не живет. Что же до рудника, то он хоть и богат золотом, но находится на самом севере Седьмого Царства — и что шумерскому царевичу с ним делать?

— Да пусть себе оставит, пусть подавится, — широким жестом отмахнулся царевич. — А вот дочь его, коли согласна будет, моею станет.

Царевна невольно зарделась, но страх с ее лица никуда не исчез. Стиснув ладонь Лугальбанды и косясь на отвернувшегося отца, она зашептала, что батюшка ее горд и своенравен, как тысяча простых каджей. Что даже имени своего он никому не открывает, дабы не марали его языки низших созданий.

— Это кто тут низшее создание? — осведомился Креол.

— Все, кто не альв, — ответила Камари. — Моя мать была низкородной, она была человек, сам же он — из царствующих альвов, хоть и побочная ветвь. Тех пресветлых одаренных, что царствуют над пещерными эльфами…

— Кем?.. — переспросила Мей’Кнони.

— Каджами. Они низкородные и малоодаренные, поэтому над ними властвуем мы. Но моя матушка была человек, и я родилась наполовину смертной…

И, не отрывая глаз от сакима Седьмого Царства, царевна быстро добавила, что окажись здесь один только Лугальбанда, батюшка и первую часть клятвы сдержал бы так, как принято в истинном Каджети. Поженил бы человека со своей дочерью, а после того сразу и голову бы ему с плеч, пока не осквернил альвийскую дщерь своими руками, своим дыханием. Но тут, к счастью, целых три искусных волхва, так что легко такое не выйдет.

— Скорее всего, — согласился Кащей, насмешливо скалясь. — Сакимы Каджети коварные… и жадные.

— Зачем тогда он вообще клялся? — не понял Креол.

— Обычай такой. Иначе нельзя.

Креол смерил сакима Седьмого Царства холодным взглядом. Вот так, значит. Какой-то вонючий каджишка считает себя выше шумерского аристократа. Сына императора Энмеркара. Потомка бога Шамаша.

— Где эти сраные город и рудник? — спросил маг.

…Архимаг Креол восемнадцатый день пахал землю. Он в одиночку сковал магический плуг, он впрягся в него вместо ишака и пахал, очерчивая на земле линию, обходя подаренные сакимом город и рудник. Мей’Кнони немного ему помогала, сыпля в землю соль и присовокупляя свои заклинания, но всю основную работу Креол делал сам, потому что Длань Ану требует единственной воли, единственного мага.

Линию пришлось чертить извилистую, проходящую по горным склонам и разорванную в одном месте ущельем. А дар вонючего каджи оказался обширен, и Креол уже не раз проклял себя, что вызвался такое проделать.

Но теперь бы он скорее сдох, чем отступился, так что каждое утро вновь впрягался в плуг.

Кащей наблюдал за ним с ленивым интересом, чиня свою палицу. Та треснула, врезавшись в каменный лоб дэва, но хозяин заделал трещину смолой и опилками, а для верности еще и обил чудо-оружие медным обручем. Богорожденный оказался недурным ковачом и знал толк в артефакторике.

Они с Мей’Кнони целыми днями играли в шек-трак и беседовали с царевичем и царевной, а иногда и с ее отцом, который выезжал из зарослей на своем олене, тоже смотрел на впряженного в плуг архимага. Он ни разу не вымолвил ни словечка, но взгляд его был холодней горных вершин.

Окружность почти замкнулась. Она вышла не такой уж и окружностью, а скорее кривым бугристым овалом, но главное — ее замкнуть. Угрюмо глядя перед собой, Креол шагал и шагал, пока Лугальбанда миловался со своей нареченной.

Они давно все обсудили между собой и с магами, а Креол еще и связался переговорным зеркалом с Менгске, а через него — с императором. Тот одобрил решение придворного мага и возрадовался, что сын и наследник нашел себе супругу. Местом назначения выбрали голую безлюдную пустыню на окраине Шумера, и туда уже послали лугалей и гугалей, чтобы все подготовить.

Креол закончил на закате. Плуг вошел в борозду, маг остановился и утер пот со лба. Он встретился взглядом с сакимом Седьмого Царства, который в этот раз подъехал почти вплотную и как-то нехорошо смотрел на мага. Ему как будто хотелось огреть Креола чем-нибудь тяжелым.

— Ну и задал же ты мне работу, саким, — устало сказал маг.

— Тебя никто не заставлял ее выполнять, — бесстрастно произнес каджи. Его бледное лицо сегодня стало еще бледней.

— Да ладно уж, — великодушно произнес Креол. — Не вас же озадачивать.

Он почти услышал, как у сакима крошатся зубы. Тот стиснул их так, что рот превратился в тончайшую нить. Но больше каджи ничего не сказал — лишь коснулся шеи оленя и отъехал.

— Все пройдет нормально, абгаль? — с беспокойством спросил Лугальбанда, оглядывая этот грандиозный труд. — Это все-таки рудник, он глубокий.