Сильные не убивают. Книга 2
Шрифт:
Говорю с отчаянием:
— Детям, конечно же, не положено иметь оружие. Детям не положено драться — за друзей, за честь и достоинство… как знать, может, и за жизнь. Но я не могу создать для них мир, где они смогут обойтись без этого, понимаешь? Если они кого-нибудь порежут на кураже — я этого себе не прощу. Но если, наоборот, на них нападут и они не смогут постоять за себя, потому что окажутся безоружны… Этого я тоже себе не прощу. Куда ни кинь — всюду клин.
Токс откладывает в сторону вещи, садится рядом, опускает ладонь мне на плечо:
— Знаешь, Соль, до нас дошли легенды о великих магах и их свершениях. Были те, кто взмахом
Шмыгаю носом:
— Это все, конечно, ужас до чего мудро… Только делать-то мне что?
— Если разумное решение найти невозможно — среди всех возможных решений выбирай самое доброе. Или просто то, что велит сердце. Какого исхода ты бы хотела?
— Такого… чтобы оружие у них было, но использовали они его только в самом крайнем случае. Для защиты себя и друг друга.
— Тогда, может, стоит так им и сказать? Ты ведь сама говорила — они хоть и дети, но проблемы перед ними стоят не детские.
Вздыхаю и тянусь к сумке, отодвинутой в угол нашего закутка. Высыпаю на пол десяток ножей. Рукояти из изоленты, пластиковых бутылок, обрезков дерева. На лезвиях — царапины и следы грубой заточки. Чехлы из автомобильных покрышек и всякого мусора.
Беру каждый нож в руки и аккуратно складываю обратно в сумку. Думала так и оставить их здесь. Но, похоже, в Доме они все-таки нужнее.
— Давай я тебя отвезу, — подает голос Ленни. — Чего ты пешком потащишься с барахлом…
— Итого, — строгим взглядом обвожу наших новых педагогов, — у нас три правила. Первое: детей надо любить. Второе: бить детей запрещено… ну, в смысле, вам это запрещено. Третье: постарайтесь, чтобы дети вас не сожрали. Доступно? Вопросы есть?
На самом деле я могу придумать хоть сотню таких правил. Мне просто нравится число три.
Если честно, так себе из меня директор. Но другого-то нет…
Педагогов трое. Все люди, двое мужчин и женщина. Они смотрят на меня так же скептически, как и я на них. Нам некуда друг от друга деваться. Мне без них придется отправить детей в городскую школу, известный рассадник мелкого криминала… туда и приютские ходят, это уже вишенкой на торте. А у этих людей был выбор — наше богоспасаемое заведение или острог. Они предпочли нас. Интересно, как скоро они в этом раскаются?
Круглолицый усач тянет руку. Припоминаю, что он единственный из них действительно работал школьным учителем — русский язык и история. На каторгу угодил за ДТП с летальным исходом. Если бы преступление было связано с профессиональной деятельностью, я бы
его не взяла, несмотря на лютый дефицит кадров. А так — просто за руль его сажать не станем… хотя чего это я, у нас и транспорта-то нет.— Скажите, понадобится ли адаптировать программу? Я работал в приличной школе, там снага не учились, но я слышал, что они…
Подбираюсь:
— «Что они» что?
— Как бы это сказать… плохо успевают. Вот я и подумал, надо будет упростить материал и задания…
Волевым усилием разжимаю непроизвольно сжавшиеся кулаки:
— Значит так! Выучить намертво, не забывать и повторять, как заклинанье: ваши ученики — такие же дети, как и все прочие! Снага-хай — не слабоумные и не ущербные! Мы просто медленно взрослеем, к этому придется приноровиться. Нам нужна обычная, самая что ни есть стандартная, утвержденная всеми Морготовыми министерствами и ведомствами школьная программа. И если ученики чего-то не поймут, значит, вы объясните снова! И снова! Хоть сто раз, хоть тысячу! Сколько потребуется! Но в итоге они должны понять все, ясно вам это?!
Что-то меня заносит… Круглолицый и женщина втянули головы в плечи. Только третий, бритый наголо, но с пижонской бородкой, по-прежнему сидит в вальяжной позе и смотрит на меня со сдержанным, брезгливым слегка любопытством.
Зря я так с ними — веду себя, как начальственное хамло. Я же видела в личных делах, через что этим людям пришлось пройти. У женщины плотная перчатка на левой руке, а у круглолицего странно перекошены плечи. Здесь практикуются телесные наказания, и очень жестокие — дичь полнейшая, никогда этого не пойму.
Под одеждой не видно, но я знаю, что у каждого из троих на лодыжке — браслет-трекер, прямо как у меня с Токс. Технология другая, а суть, по большому счету, та же.
Откашливаюсь:
— Вот, в общем, что я еще хотела сказать… Вы можете питаться в нашей столовой. Даже в ваши выходные дни. С завтрашнего дня на вас тоже будут готовить. У нас хорошо кормят, дважды в день — мясо. И… ну, короче, насчет премий. Мы их, если честно, в бюджет не заложили пока. Давайте по итогам первого рабочего месяца посмотрим, что сможем для вас сделать… будет зависеть от результата вашей работы, конечно же. Ну и если что-то прям срочно нужно, вы не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне. Что-нибудь придумаем.
Вообще-то платить этим людям мы не обязаны, они получают казенное содержание — но видела я суммы того содержания. Я за пару вечеров в лапшичной мастера Чжана больше оставляю, а это совсем непафосное заведение. Нет уж, эксплуатация рабского труда — с этим, пожалуйста, не ко мне.
— И вот что еще… Да, ваши дела я читала, статьи знаю… Но все-таки хотела бы от каждого из вас услышать, почему вы оступились. Просто чтобы понимать, с кем имею дело. Можно не при всех, давайте я с каждым лично переговорю.
— Мне скрывать нечего! — бодро рапортует круглолицый. — Виновен в дорожно-транспортном происшествии, повлекшем смерть двоих разумных и тяжкие телесные повреждения еще у двоих. Аварию допустил в результате преступной небрежности, повлекшей за собой грубое нарушение правил дорожного движения. Намерения причинить кому-то вред не имел, но вину свою признаю полностью, деятельно раскаиваюсь, наказание считаю заслуженным и справедливым. Готов искупить честным трудом!
Киваю:
— Спасибо. Вы можете идти. Жду вас завтра на уроках. — Обращаюсь к пижону с бородкой. — А вы? Что случилось у вас в университете?