Сильные не убивают. Книга 2

— Первый — за то, что вы в драку влезли, — поясняет ротмистр. — Второй…

В это время во внутреннюю стену КПП раздается стук. Кто-то лупит рукой в перчатке, не заботясь тем, чтобы отворить дверь.

— Новобранцы, прибывшие из увольнительной, — немедленно к полковнику Ожегину!

Рокот сбивается. Его взгляд на мгновение расфокусируется, в глазах загораются огоньки, как было у Хлынова. Потом они гаснут, и ротмистр щурится раздраженно:

— Хрен с вами… Князь вас сам разберет. Но я бы на вашем месте радоваться не стал. Бегом марш, нах!

А ведь не снага.

Федька выметается с КПП прочь, едва не забрав с собою дверной проем, за ним летит пулей Сицкий. За этим — уже не пулей, а двумя, скажем, фугасами — Мирослав с Вячеславом. Я последний.

Спешим мимо плаца, по которому вяло бродит фигура с «главным орудием опричника», потом мимо тех самых Сот — густой запах машинного масла, разносящийся от ремонтного крыла, раскрывает всю глубину выражения «банька по-опричному». Наверняка же вручную заставят драить.

И вот «Ковчег». Пафосное название штаба вроде как объясняется наличием подземных ярусов.

Снаружи бетонное здание впечатления не производит: два этажа из четырех над землей, на крыше торчат антенны и какие-то выцветшие флажки. Под крышей штаб опоясывает то ли декоративный орнамент — квадратно-гнездовой, как и все тут — то ли круг из каких-то защитных рун. Правда, местами он облупился.

Под козырьком на крыльце вялятся караульные — один с винтовкой, второй — э-э… с темным металлическим жезлом, напоминающим болт для крепления шпал. Понимаю, что магия, но выглядит все равно странновато…

Федька, став напротив крыльца, отдает честь… Следую его примеру, как и остальные. «Курсанты учебного резерва по приказу полковника Ожегина!» — гулко басит Суворин.

Миг ожидания — и боец с жезлом лениво машет рукой.

«Контроль допуска пройден», — пищит наушник. Ну надо же: а могли бы и не пройти?

— И не торчать в коридоре, — мрачно советует нам караульный, дернув уголком рта.

Перед полковничьим кабинетом Суворин робеет, и мяч переходит к Сицкому, который стучит, входит первым и, вытянувшись во фрунт, рапортует о нашем прибытии. Я просто повторяю все, что делают парни. Чувствую себя странно. Надо было мне в школе лучше ОБЖ-шника слушать, а не гоготать над ним после уроков. Наш Петр Федорович, также известный как Петя-Федя, был отставным прапорщиком и воевал; правда, из магии он владел только даром крепкого слова и умением сохранять чистоту обуви, в каком бы там состоянии ни было все остальное.

Ожегин не поворачивается от монитора минуты две, пока мы — ну да, опять! — стоим навытяжку. В кабинете накурено — не то чтобы я разбирался в сортах, но кажется, табак недешевый.

По дороге я успел выяснить, почему ротмистр назвал полковника Князем — это не титул, а прозвище, «Князь Поронайский». Командир здешнего гарнизона — человек, не чуждый гражданской жизни: имеет квартиру в городе (а может, и не одну!), частенько наведывается в Поронайск, дружит с городским головой, и вообще — лицо опричнины в регионе! А вторая ключевая фигура здесь — госпожа Челядникова, глава СБ. Только эта, в отличие от Ожегина, серый кардинал. Ну а оставшийся комсостав можно и не запоминать! — все равно эти двое решают (а ведь всего лишь про «Князя» спросил у Гани, пока шли от КПП до Штаба).

Полковник молча глядит на нас поверх узких очков с дымчатыми тонированными стеклами, взгляд медленно переползает с одного на другого.

— К каждому у меня будет два вопроса, — наконец говорит он. — Сицкий. Почему позволил втянуть себя в словесный конфликт?

Дворянчик мнется, однако выдавливает тот же ответ, что дал мне:

— Была задета дворянская честь, ваше высокоблагородие.

— Второй вопрос. Для тебя дворянская честь главнее устава?

Вижу боковым зрением, что Ганя идет пятнами.

— Никак нет, ваше высокоблагородие.

— Это правильный ответ, Сицкий.

— Ваше высокоблагородие, разрешите…

— Цыц. Суворин. Почему не сделал попытки вмешаться в диалог Сицкого с этими… снага?

Молчим.

— Проявил безынициативность, ваше высокоблагородие, — наконец выдает Федор.

— Застремался лезть поперек дворянина? — жестко произносит Ожегин.

— Так точно.

Боковым зрением вижу, что Федору стоит больших усилий не опустить подбородок. Но толстяк держится.

Князь кивает.

— Братья Мамонтовы, два вопроса на двоих. Первый — Вячеслав. Что заметил перед потерей сознания?

От Славика буквально волнами расходится чувство стыда.

— Не могу знать, ваше высокоблагородие, — сдавленно отвечает он.

— Тогда тот же вопрос ко всем. Перед тем, как упал Вячеслав — что увидели… любопытного?

— Разрешите… — неуверенно басит Федор. — Заметил тень, ваше высокоблагородие.

— Тень?!

— Ну… да… Так точно! — спохватывается толстяк. — Заметил мелькнувшую странную тень, размером с кошку! Тень совершила перемещение от ствола тополя душистого в сторону курсанта Мамонтова — в обход оптических законов физики! После чего курсант Мамонтов совершил падение на асфальт! Э… непроизвольное.

В кабинете вновь повисает пауза — еще непонятнее предыдущих. Федя, ботаник хренов! Физик!

— Тополя, значит… душистого? — наконец, уточняет полковник.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Также известен как тополь Максимовича, также известен как осокорь.

Лицо полковника являет сложную гамму чувств. Это как если бы кролик перед съедением рассмешил удава, рассказав тому неожиданный анекдот. Уже как-то и глотать его неловко… сразу.

— Достаточно. Кроме Суворина, кто-то заметил… тень?

Звучит наше слитное «никак нет» — мое чуть-чуть с опозданием. Лицо Князя снова становится непроницаемым.

— Второй вопрос. Мирослав. Когда ты обнаружил, что брата срубил тихушник, почему сразу не ударил по площади?

Славик скрипит зубами:

— Не могу знать…

Я жду рыка «А кто может знать, млять?!» — но нет. Просто еще одна очень долгая пауза, пока Ожегин не отводит взгляда от Славика.

А потом наступает моя очередь.

— Усольцев. Применял магию целенаправленно или спонтанно?

Я хочу ответить «спонтанно» — чистая правда же! — но вдруг повторяю за Славиками:

— Не могу знать, господин полковник. Вроде бы и спонтанно — ребятам опасность грозила. А с другой стороны — хотел ее применить. Просто решил это как-то… мгновенно. Словно не головой.

Ожегин усмехается:

— А чем, Усольцев? Жопой решил? Или сердцем? Сам ты как думаешь?

— Будто бы… животом, господин полковник.

Тот кивает:

— Это был вопрос вне зачета. А вот тебе, Усольцев, второй… Ты почему эту снага не вырубил?