Симпатия

В восьмидесятые, во время одного из самых долгих простоев канатки, когда немногочисленные туристы поднимались в отель на внедорожниках, способных карабкаться по крутым склонам, Пако подарили двух собак породы мукучиес, мальчика и девочку. Подарок был от генерала в отставке Хосе Эмилио Пинсона, в благодарность за какую-то услугу. Пако так никому и не признался, за какую именно. Даже собственному брату.

— Я обо всем этом узнал гораздо позже. В «Ар-гонавты»-то я попал уже после смерти сеньоры Альтаграсии. До этого работал охранником в Музее искусств, но меня отправили на пенсию, а Пако попросил за меня сеньора Мартина.

Генерал Пинсон в те времена, рассказывал Сеговия, как раз продал усадьбу возле Рубио, в штате Тачира. Герилья похитила его двоюродного брата, управляющего, и генералу пришлось выложить целое состояние в качестве выкупа. В усадьбе как раз и жили эти две собаки, им тогда было лет пять-шесть. Генерал хотел подобрать для них место с таким же холодным климатом, как в Андах.

— На жаре этой породе плохо, и она вырождается, — пояснил Сеговия.

А в Каракасе холодно бывает только на вершине Авилы, между отелем «Гумбольдт» и селением Га-липан.

— Вам, наверное, интересно, почему генерал Пинсон не оставил собак в усадьбе или не отдал какому-нибудь тамошнему соседу? — сказал Сеговия, с хитрецой посматривая на Улисеса.

Улисесу, в общем, было не так уж интересно, но Сеговии явно хотелось рассказать историю до конца. «В конце концов, — подумал Улисес, — разве книга — это не дерево, желающее взять слово?»

— В этом вся соль, сеньор Улисес. Когда генерал отдал их моему брату, то посоветовал всегда оставлять себе всех кобелей в помете, потому что эти мукучиес — прямые потомки Невадо, пса, принадлежавшего Освободителю. — Дальше речь Сеговии перешла в бормотание. Он то вздымал руки, то снова медленным жестом укладывал на грудь. Улисес тщетно пытался следить за нелепой историей потомка Невадо, любимца Симона Боливара. «Старик, видно, тоже не в ясном уме», — думал он.

Сеговия что-то говорил про ошейник, пятно крови, генерала Пинсона и Чавеса. Новый мощный вихрь слов — и вдруг тишина. Пять секунд молчания упали как занавес, после чего раздался медвежий храп.

Улисес встал, стараясь не шуметь, и вышел из комнаты.

13

В кухне Хесус и Мариела сидели за ноутбуком.

— Что нового? — спросил Улисес.

— Смотрим цены на корм.

— Окей.

— Придется заказывать из-за границы. Единственному остававшемуся продавцу больше нельзя доверять.

Им только что сообщили, что три из девяти собак, содержавшихся в их доме в Эль-Параисо, внезапно умерли.

— Отравились. Нам позвонили из приюта, куда мы их отправили, когда переехали сюда. Говорят, что, возможно, и кормом. Паленый оказался. Или просроченный.

Вместе с собаками они отдали в приют последние мешки корма. Покупали их у нового поставщика, потому что всегдашний уехал из страны.

Вошла сеньора Кармен.

— Сеньор Улисес, там вас спрашивают. Какой-то солдат пришел.

— Солдат?

— Или сержантик. Ему вообще-то доктор Апонте нужен.

Улисес выглянул в переднюю, где действительно обнаружился солдатик. На нагрудном кармане формы цвета хаки было черными нитками выткано имя «М. Родригес».

— Чем могу помочь? — сказал Улисес.

— А доктор Апонте здесь? — спросил солдат. По лбу у него текли капли пота. Парень то и дело оглядывался на джип с номерами Боливарианской национальной гвардии.

— Кто вам сказал, что его можно здесь найти?

— Он сам. Велел сюда приехать.

Улисес смерил его взглядом. Совсем молодой парнишка. Лет восемнадцать-девятнадцать, не больше.

— Проходите. Подождете в доме. Сейчас мы ему позвоним.

Солдат быстро и с облегчением кивнул, но тут же снова принял обеспокоенный вид и не посмел сдвинуться с места.

— Что?

Он еще несколько секунд поколебался, но в конце концов сказал, указывая на машину:

— А собаку выгружать? Я только собаку привез. Мне вообще-то нужно возвращаться поскорее.

— Какую собаку?

Солдат утер тыльной стороной ладони потный лоб.

— Это разве не ветеринарная клиника? Доктор Апонте разве не предупреждал, что я приеду?

— Нет, он ничего не говорил. Погоди минутку, я ему позвоню.

Улисес вернулся в кухню и набрал номер Апонте, адвоката.

Хесус, Мариела и сеньора Кармен молча слушали разговор. Как только Улисес закончил звонок, Мариела быстро спросила:

— Нам привезли собаку? Где она? — И, не дожидаясь ответа, пошла к выходу. Остальные последовали за ней.

— Где собака? — спросила она у солдата.

Тот махнул в сторону машины.

Все кружком выстроились у задней дверцы, на которой была укреплена запаска. Солдатик открыл дверцу.

— Господи боже! — выдохнула Мариела.

Хесус подскочил к ней. Сеньора Кармен ухватилась за ограду, чтобы не упасть. Улисес спокойно стоял чуть поодаль. Мариела и Хесус взялись за концы серого одеяла, на котором лежал умирающий пес. Проходя мимо, Хесус не грубо, но решительно отодвинул Улисеса в сторону. Было совершенно ясно, что в руках этих двоих фонд будет работать отлично. Неясно другое: что он, Улисес, тут делает? Пока собаку заносили в дом, он с болью и некоторым стыдом осознал, сколько световых лет отделяли его оттого края безоблачной ясности, где жили такие люди, как Хесус с Мариелой.

— Крайняя степень истощения, — сказал Хесус, стоя на коленях над одеялом и осматривая костлявую морду.

— Эти ожоги от сигарет, — в ярости заметила Мариела.

— Это не я. Клянусь вам, это не я. У меня, наоборот, неприятности будут из-за того, что я его увез. Поэтому и доктору позвонил.

— Откуда ты его знаешь?

Парень сбивчиво пояснил:

— Да не знаю я его. В смысле, сына. Я того доктора Апонте знаю, который отец. По форту Тьюна^[5]. Это он лучше расскажет. Мне надо назад, пока командование не заметило.

Он смотрел с мольбой, как будто вся его жизнь зависела от одобрения Улисеса. Улисес кивнул, и солдатик тут же исчез.

— Что сказал Апонте? — спросил Хесус.

— Чтобы мы взяли пса. Он вечером подъедет и все объяснит.

— Собаку нужно везти в ветклинику, — сказала Мариела.

— Нет, нельзя. Он настаивал, чтобы в клинику не возили. Уж не знаю почему.

Хесус с Мариелой переглянулись.

— Тогда к нам. У нас хоть какие-то условия, — предложила Мариела.

— И на ночь придется там остаться, — сказал Хесус, глядя на часы.