Сингапур

Ночь такая же темная, безлунная, как и прошлая. Небо чистое от облаков и видны звезды. Но света они не дают. Море затянулось прохладой и потому вода казалось теплее воздуха. От этого создавалась иллюзия ее неплотности и неспособности удерживать тело на плаву. Навязчивая беспочвенная мысль мешала Тоболину сосредоточенно наблюдать за морем. Надежда увидеть спасительные судовые огни еще продолжала жить в его голове. Он знал, казаться еще будет много чего…

Прошли ночь и снова день, а за ними наступила третья ночь. Почти полностью потерявший силы, Тоболин, смирившись с постигшей его судьбой, уже без особого отчаяния, понимал: надежда на спасение окончательно рушится. Несправедливо? Нелепо? Но что поделаешь…Не за горами тот момент, который даст возможность взглянуть на этот мир в послений раз. И как говорят: «Финита ля комедия». Он сделал усилие улыбнуться. Лицо, покрытое коростой и солью не могло улыбаться. И все ж таки с этой мнимой улыбкой блеснула м-а-л-е-н-ь-к-а-я искорка надежды. Как известно, она уходит последней. Дожить, хотя бы до утра. Ждал, и немного боялся.

Оно наступило. Веки глаз от соли вспухли и открывались лишь на самую малость. Через эти щелочки ощущался только свет и более ничего. Но с ним приходила нестерпимая боль в глазницах. Тепло, исходящее от солнца, чувствовал лицом. Его лучи обжигали кожу щек, лба, что также воспринималось болезненно. Хотелось смочить водой, но сил не было. Появилась еще одна напасть. Откуда-то налетели птицы. Они с гомоном накинулись на одиноко плавающее, беспомощное тело, стараясь клюнуть в лицо. Истошно и громко крича, бросались с высоты словно злые демоны. Человек не мог понять, что за птицы атаковали его. Видеть их не мог и, только заслышав свистящие звуки и хлопки крыльев, прилагая последние усилия, закрывал лицо вялыми руками. В какой-то момент все вдруг стихло. Ни крика птиц ни шума моря. Тоболин не понимая, что с ним происходит, впадал в забытье. И чем дальше уходил от реальности, тем более его захватывало незнакомое чувство блаженства, спокойствия и умиротворения. Тьма сменилась завораживающей картиной. Красное море, красные облака. Небо вдруг разверзлось, словно открылись огромные ворота, и через них величаво выплыла прекрасная дева в белом одеянии. Затем все стало медленно угасать. И только одна крошечная мысль, сохранившаяся в подсознании, не могла угаснуть: «Я хочу жить…Слышит ли кто меня? Я хочу жить…»

Часть третья На далеком острове

33

Моторный баркас с тремя филлипинскими рыбаками шестой час дрейфовал в открытом море. Мотор заглох в то время, когда последний крючок перемета лежал на днище.

Старший в небольшом экипаже рыболовов, мужчина лет пятидесяти, двое других годились ему в сыновья, приказал:

— Ласио, направляй баркас к дому!

Две емкие корзины, с верхом наполненные рыбой, стояли у его ног. Парень, к которому были обращены слова, очень похожий лицом на старшего, тыльной стороной руки смахнул водяные брызги с лица, резко поднял черную, коротко стриженую голову и взглянул в сторону предполагаемого дома. Показывая всем своим видом штурманские познания, что-то покумекал над небольшим магнитным компасом в деревянном ящичке, после чего потянулся одной рукой к штурвальчику, другой — к ручке газа. Двигатель, работавший до этого на холостых оборотах, взревел, и неожиданно заглох.

Понимая, что оконфузился, парень виновато взглянул на старшего и, ожидая нагоняя, увел черные раскосые глаза в сторону. Затем тихо, несмело спросил старшего:

— Отец, что с ним?

Тот незлобно, но раздраженно пояснил:

— Сколько раз тебя учил: не дергай ручку газа, а прибавляй обороты постепенно. А тебе хоть кол на голове теши…

Потом, подвигаясь к движку, закончил более эмоционально:

— У тебя, парень, от солнца, видимо, присыхают мозги.

А пока отец выговаривал свое недовольство, Ласио успел перекинуться взглядом со своим другом, ровесником по годам, сидящим на корме баркаса. И, не решась вторично притронуться к мотору, продолжал молчать. А отец, не глядя на него, прикрикнул:

— Чего сидишь? Крути ручку!

Обернувшись к другому парню, более мягко, сказал:

— Сатаиха, помоги ему.

И теперь уже вдвоем, поочередно, парни попытались оживить мотор. Промучились не меньше часа, никакого успеха. Солнце показывало на полдень, а тем временем баркас по воле волн дрейфовал все дальше и дальше в открытое море. Тогда за дело принялся сам отец. Орудуя одним единственным универсальным ключом, других присоблений не было, молча стал разбирать детали, в которых, как ему казалось, сокрыта причина остановки мотора. Парни, боясь еще более прогневить своего капитана, также принялись помогать. Откручивали свечи, чистили, промывали в солярке, ставили все на место и с его согласия, крутили ручку. А двигатель, будто бы назло им, не хотел запускаться.

Наконец, первым нарушил молчание Ласио:

— Отец, как ты думаешь, сколько до берега?

Тот косо взглянул на сына, сплюнул в воду и, отвернувшись в сторону, негромко ответил:

— Миль двадцать, не меньше.

Сказав, он притронулся ладонью к горячему мотору и, словно догадываясь о причине его капризности, а вероятней всего, для собственного успокоения, уверенным голосом заявил:

— Перегрелся. Долго работал на холостых оборотах. Поостынет, заведется.

Сын поверил его словам и с надеждой взглянул на железяку, как на живое существо. А сам подумал: «Хорошо бы так. А то ведь унесет черт те знает куда…»

Его отец был опытным рыбаком и знал этот район, как свои пять пальцев. Некоторое время приглядывался к горизонту, затем окинув глазами синь морского простора, перевел взгляд на воду в непосредственной близости от баркаса. Наморщил лоб, видно, неспроста что-то соображал. Действительно, по цвету воды, температуре, по направлению течения, можно судить о многих факторах, способствующих удачной рыбалке. И не только ей, но и примерно ориетироваться в открытом море, когда не видно берегов. В данном случае он прикидывал, в какую сторону понесет баркас. Выводы на основании собственных наблюдений, не давали ожидаемых результатов. Баркас будет дрейфовать и далее в отрытое море. Тогда, все-таки, надеясь на мотор, старший на всякий случай стал искать выход из сложившейся ситуации. На баркасе имелся небольшой парус и весла, на него он наделся в большей мере. А вот, беда… Отсутствовал ветер.

Между тем парни занимались всяк своим делом. Сатоиха, выполнявший обязанности впередсмотрящего, вглядывался в голубую даль. Неожиданно его внимание приковал оранжевый предмет, поблескивающий на солнце светоотражающими полосками. Появляясь на гребнях волн, предмет удлиненной формы, как бревнышко покачивался. В некоторый момент Сатоихе показалось, что бревнышко, не что иное, как плавающий человек. Однако, боясь рассердить старшего, незаметно дернул за ногу своего приятеля. И когда тот на четвереньках к нему подполз, шепнул на ухо:

— Погляди вон туда…

Показывая рукой, добавил:

— Может, мне почудилось, но кажется, там человек…

Ласио с минуту вглядывался, после чего с непонятным восторгом, прокричал:

— Отец, в море человек! Давай подгребем поближе!

Занятый своими мыслями, отец недовольно пробурчал:

— Не хватало нам еще и утопленника поймать.

Впрочем, Ласио трудно уже было унять.

— Отец, он — живой! Я видел, как он пошевелился.

Голос сына окончательно вывел его из состояния глубокой задумчивости. А по выражению лица можно было судить — неожиданное событие не столько его заинтересовало, сколько насторожило. Поднявшись на ноги, озабоченным голосом он обратился к обоим:

— Что вы там увидели?

Парни заговорили одновременно:

— Смотри вправо! Ближе к носу баркаса!

Старший, заметив предмет, не то с удивлением, не то с недовольством, проговорил:

— Что-то действительно плавает. Может быть, и человек. Но откуда здесь ему взяться?

Парни, с нетерпением ожидая его решения, не спускали с него своих внимательных глаз. А он, некоторое время покручивая пальцем черный, как смоль длинный ус, сосредоточенно думал. Решал, двигаться ли в сторону человека или остаться на месте. И когда прозвучал его голос, по его тону можно было догадаться — решение принято вопреки собственному желанию.

— Берите весла. Подойдем поближе. Если живой, значит, ему повезло. А для нас-примета к благополучному возвращению. А нет…

Он почесал затылок и догаваривать не решился. Зато, Ласио хитро взглянув на отца, поинтересовался:

— Почему, отец, ты так сказал?

На этот раз не грубо, а даже как-то важно и глубокомысленно ответил:

— Человек не может умереть дважды в одно и то же время. И не зря мы, выходит, здесь оказались.

Парни из сказанного совершенно ничего не поняли. А если разобраться, то, очевидно, в словах отца, человека немолодого и умудренного жизненным опытом, своебразная логика имела место.