Синие звезды

Но это не помогало…

— Пап, когда ты уже будешь свободен? Когда все будет как раньше? — грустно спрашивал Гай.

— Подожди, сынок, — отмахивался от него отец. — Антони Маклингер должен натерпеться страху, прежде чем я до него доберусь. И по-другому быть не может! — говорил Луций с блестящими от ненависти глазами. — Он сполна ответит за то, что сделал с нами!

Лионджа чувствовал приятное тепло лютого безумного страха, испускаемого Маклингерами, и с наслаждением впитывал его в себя.

Наступил день, когда в этом мире остался лишь Антони Маклингер, лишенный всех, уставший бояться, смиренно ожидающий своей смерти.

Он проснулся посреди ночи, услышав легкий скрип половиц и встретившись с ледяным синим взглядом лионджи, Антони побледнел и поежился, но не отвернулся.

— Луций? Ты? Ты? — не имея сил выговорить, прошептал старик. — Чур, меня, чур!

Заблестел вытащенный Луцием кинжал.

Маклингер заерзал на кровати и с нехарактерной для его возраста быстротой схватил стоящий на прикроватном столике графин, наполненный прозрачной водой, и, размахнувшись, со всей силы кинул его в приближающегося убийцу, закричав:

— Уйди, демон, туда, откуда пришел!

Прозрачная жидкость вылилась на лионджу, заставив содрогнуться его нутро. Луций остановился, и на несколько секунд в его неживых глазах заиграл страх.

Старик истерически захохотал:

— Ты меня сам боишься, нечистый! Убирайся отсюда! — и, схватив лежащие под рукой защитные амулеты, он начал шептать наученные жрецами молитвы, с безумным восторгом от этой победы смотря на Луция.

Разумеется, это не могло остановить убийцу — лишь воды, а не сделанных жрецами амулетов боятся лионджи. Но старику было не суждено узнать, что на несколько секунд задержало пришедшего убить его демона.

С Маклингерами было покончено навсегда, они поплатились за содеянное. Но Луций не чувствовал радости, вместо этого в его душе остался неприятный осадок.

«Как он мог показать свою слабость перед злейшим врагом? Этот старый боров должен был дрожать перед ним, а не наоборот!» — думал он, злясь на себя.

В отвратительном расположении духа Луций вернулся домой.

— Пап, теперь мы можем быть постоянно вместе. Месть закончилась? Мы можем жить в свое удовольствие? — спросил встретивший отца Гай.

— Отстань, -огрызнулся Луций в ответ.

— Ты покарал Маклингера? — тихонько спросил сын.

— Отстань, я тебе сказал!
– зло процедил сквозь зубы отец. — Не твое это дело!

Гай тяжело вздохнул, больше не замучивая отца своими вопросами.

«Как такое могло произойти, как могли испугать и смеяться над ним всесильным лионджей?» — не находя себе места, думал Луций.

— Папа, ты обещал, — пытался его облагоразумить сын, но все было тщетно.

Уязвленная гордость не давала лионджи покоя. Осознание, что он не всесилен, ранило до глубины души.

«Никто и никогда более не увидит моего страха», — решил для себя Луций.

Но как он мог перестать бояться воды, если это было выше его сил?

Тысячи раз Луций пробовал соприкоснуться с ней, но каждый раз его нутро содрогалось от неописуемого ужаса, и видел в висящем на стене зеркале, как в его ярко-синих глазах отражается страх. Но он вновь и вновь повторять эти неприятные процедуры.

«Страху нужно взглянуть в лицо, дать возможность прочувствовать его полностью, и лишь тогда он перестанет пугать», — когда-то в детстве учила мать, и сейчас он решил воспользоваться ее советом.

— Пап, ты с ума сошел? — отговаривал следующий по пятам сын, пока они шли к текущей через Нойзи небольшой речке.

— Так надо, — огрызнулся Луций, а затем ласково добавил, погладив сына по голове: — Пойми, по-другому я никогда не избавлюсь от своего страха.

— А может быть, тебе этого и не надо? — с мольбой в глазах спросил Гай.
– Может быть, просто уедем отсюда и начнем новую жизнь?

Но отец, задумавшись, ничего не ответил.

Они вышли к реке, черная гладь которой блестела в вечернем сумраке.

Лионджа почувствовал, как все сжалось внутри. Дикий страх советовал бежать от этой гадкой воды. Но он не послушался и, пересилив себя, с разбегу прыгнул в реку.

Мгновенная волна ужаса захлестнула сознание. Луций издал дикий, неестественный крик, перепугавший стоящего на берегу сына, а затем застыл, словно статуя, смотря вперед широко раскрытыми глазами. Он медленно начал тонуть, уходя под воду.

Гай заметался, не зная, что предпринять, чтобы спасти отца. Мальчик кинулся в ледяную воду, желая оттолкнуть Луция к берегу, но это было не под силу ребенку. Он упирался, тащил неподвижного отца, захлебывался водой, чувствовал, как сводит уставшие мышцы, как тяжелеет намокшее тело. Труд его не был напрасным. Застывшее тело отца медленно приближалось к берегу. Сделав еще один резкий рывок, Гай, наконец, оказался вместе с ним на берегу и тут же отключился от изнеможения.

Луций все видел и слышал, но его сознание было, словно в тумане. Ему казалось, что вода давит невыносимым грузом, старается проникнуть внутрь, чтобы разорвать на куски его парализованное тело.

Как столетия спустя скажет пророк Айван: «Вода старается вымыть из лионджи его темную сущность, вместе с растворившейся в нем слезой Акилина, но она оказывается бессильна, повернуть вспять произошедшие изменения невозможно».

Луций, вытащенный на берег, постепенно начал приходить в себя. Он по-прежнему испытывал страх, но еще сильнее испытал его тогда, когда увидел лежащего с запрокинутой головой Гая. Он проверил дыхание сына, оно было еле слышным, готовым прекратиться в любой момент.

Последующие дни Гая преследовала страшная лихорадка, не давая тому даже на мгновение прийти в сознание.

Но лекари лишь разводили руками:

— Простуда дело проходящее, — нужно мазать его целебными маслами и ждать. — Он еще совсем молод, должен справиться с хворью.

Но Гай не справлялся.

Обладая огромными сокровищами, некогда украденными у Маклингеров, Луций решил отвезти сына в столицу, чтобы там его осмотрели лучшие лекари, живущие в Энносе. Столичные лекари приходили к ним, и также, не сумев понять, что убивает Гая, уходили прочь.

Пока в один из пасмурных дней к Луцию не заглянул народный целитель Айван. Низкорослый, с тихим, как будто шепчущим голосом, и длинной до пола седой бородой, старик напоминал волшебника, каких обычно описывают в сказках. В народе же его прозвали «премудрым старичком».

Он осмотрел мальчика и, сокрушенно покачав головой, грустно пробормотал себе в бороду:

— Поздно, очень поздно.

— Что поздно? — вскипел Луций. — Вылечи его, я заплачу тебе столько, сколько ты пожелаешь. Ты знаешь, что убивает моего сына?