Скопа Московская

— Под Клушиным дать гетману Жолкевскому укорот справы хватило, — хвастливо заявил Василий. — Да и полковника Зборовского с его гусарами в железа заковали да на Москву отправили, на царёв суд.

Зборовского тут знали хорошо, и эта новость произвела на детей боярских сильное впечатление.

— Лихой он гусар был, — заметил кто-то из них. — Бивал войска боярского царя.

— Пехоту нового строя князь прямо из мужиков набирает, — продолжил Василий. — Их немецкие десятники да головы обучают воинской хитрости. Не с пищалью, а с длинным древом — пикой. С такой и в поле против гусара выстоять можно.

И он быстро рассказал о противостоянии наёмников Делагарди атакам гусарии. Правда, о плетне, который мешал полякам, упомянуть позабыл, решив, что о такой мелочи умолчать. Так история звучала куда лучше.

— Холопы с древом воевать будут, — пробурчали за столом. — Невидаль. Хуже казаков.

— Но и без детей боярским ему никак, — заявил Василий. — Конницы у него мало. Кто по поместьям вернулся после битвы, да и побили многих.

— С одними стрельцами да холопами с древом Жигимонта со Смоленска не собьёшь, — внушительно заявил Бунай. — Без конницы никак.

— Потому и честь будет детям боярским, — заметил Василий, — и слава, и награда по чести. Такая, о какой здесь, у калужского царя, вам и мечтать не приходится.

— Чего ж ты тогда от князя утёк со всей наградой? — прищурившись глянул на него родич Михаил.

— А ежели не утёк я, — ответил Василий, шкурой чувствуя что сейчас всё на волоске висит. Не найдёт он слов нужных, и в лучшем случае в подвале окажется, а может и прямо тут его саблями порубят дети боярские, с кем он только что хлеб делил да мёд ставленый да варёный пил, — а отправлен князем Скопиным к вам со словом.

— С каким-таким словом? — спросил за всех Михаил, и над столом повисла гнетущая тишина.

— А с таким, кто на службу к нему пойдёт, чтобы Жигимонта Польского с земли нашей гнать, — проговорил как можно чётче Василий, чтобы каждый за столом услышал его слова, — так тому будет почёт и награда по чести, в битве заслуженной, а не по месту.

Тишина висела над столом. Василий глядел на этих людей, испытанных во многих боях и кампаниях. Иные начинали службу ещё при Борисе Годунове, а детьми застали годы правления Фёдора Иоанновича, богомольного царя. И вот сейчас они сидели и думали над его словами, и от думы их зависела теперь сама жизнь Василия Бутурлина. Он снова ощутил на каком тонком волоске она повисла, и сглотнул горькую слюну запив глоток ставленым мёдом, который ему совсем не сладким показался.

* * *

Ляпунов принял Ивана Шуйского как положено. Узнав от дворян, перехвативших отряд на пути к Рязани о том, кто к нему пожаловал, сам вышел к воротам. Иван спешился и воевода низко поклонился ему и сам проводил в палаты, где принял ласково, но с недоверием. Не понимал он, ради чего царь, как думал тогда Ляпунов, послал меньшого брата своего в Рязань. А главное, отчего о том не донёс младший брат самого Ляпунова Захарий, находившийся в столице с сильным отрядом детей боярских.

— Прибыл я не от царя, — первым делом сообщил Ляпунову Иван Шуйский, — но из войска князя Скопина-Шуйского. — Он намерено назвал воеводу полной фамилией, подчёркивая сродство с ним. — У него в войске конницы почти не осталось после победы над ляхами.

— Победы, — воспользовавшись нарочитой заминкой князя Ивана спросил Ляпунов, — над ляхами?

— Под селом Клушиным, — ответил ожидавший этого вопроса князь Иван, — побил воевода Скопин-Шуйский конную рать гетмана Жолкевского. Их, конечно, было меньше, чем нас, но у гетмана войско состояло почти сплошь из одних гусар, которые и меньшим числом бьют более сильные рати. Но в том бою много порублено было детей боярских из конных сотен, каких до смерти, каких поранили так, что они в поместья вернулись, не в силах дальше службу нести. Воевода их отпустил, да только теперь ему на осадный стан Жигимонта под Смоленск идти надобно, а конницы мало.

— Так чего же государь надёжа не прислал ему подкрепление? — поинтересовался Ляпунов.

— Отчего же не прислал, — удивился князь Иван. — Прислал государь меня к воеводе, да только на Москве верных царю детей боярских мало. Он только стрельцов Московского приказа отправил в помощь воеводе вместе со мной. А без конницы с ляхом не повоюешь, и стан его осадный не собьёшь.

— Стало быть, — сделал резонный вывод Ляпунов, — желает князь Скопин-Шуйский получить рязанских дворян да детей боярских в своё войско.

— И царь того желает, не один только воевода, — добавил князь Иван, — в том моё слово тебе порукой. А воеводой над рязанским дворянством поставь брата своего Захария, дабы уверенным быть, что не станут их без толку слать под ляшские сабли да пики.

Ловко завернул Иван-Пуговка. Ляпунов даже поразился, а ведь его считали едва не самым глупым из братьев, да только меньшой всё время в тени старшего было — Василий всегда наверх глядел, ему Годунова удача мерещилась, чем он-то хуже худородного Годунова, а тот в цари пролез. В итоге и сам Василий примерил царский венец, а брат его Дмитрий при бездетном Василии наследником, он уже на себя шапку мономашью примеряет. Иван же никуда не рвался, не поспеешь с такими-то братьями, но это не значило, что Господь обделил его умом. И Ляпунов сейчас в этом убедился. Возразить ему было нечего.

— Я соберу детей боярских, — кивнул он, — помочь славному князю Скопину, — он как будто намерено опустил вторую часть фамилии воеводы, — в войне с ляхами обязанность всякого верного царю воеводы. И никто после не скажет, что Рязань не пришла на помощь царю в трудный час.

— А брату отпишешь в Москву, — тут же зацепился князь Иван, — чтобы брал рязанских людей своих да ехал на подмогу воеводе?

— Нынче же отпишу, — заявил Ляпунов. — Ну а ты, князь, отдохни с дороги. Собирать дворянство дело небыстрое, да и гонец к Захарке прибудет только завтра к вечеру, а ему после ко мне ехать.

— Пускай Захарий едет сразу в Царёво Займище, — не дал ему затянуть время князь Иван. — И своих дворян скликай скорее. Каждый день промедления, это смерть людей в Смоленске. Хотел бы ты, чтоб и Рязани на помощь также мешкотно собирались?

Ловок, ох и ловок оказался Иван-Пуговка. И кто только ему прозвище такое дал, не иначе царь Иоанн Грозный, тот под конец жизни чудил и мог кого угодно прозваньем наградить. Хотя бы Юшку-самозванца, который по роду-то Нелидов, а от Грозного царя прозванье Отрепьев получил.[1]

— Не буду мешкать, князь, — заверил Ляпунов посланника воеводы Скопина-Шуйского. — Тотчас же брату на Москву отпишу и письмо то с самыми резвыми гонцами отправлю. Пятерых разом, чтобы хоть один, а доехал. И дворянство рязанское нынче же скликать велю, да готовиться выступать на помощь войску, что на Смоленск идёт.

— В том прими заранее благодарность от воеводы и от царя, — ответил князь Иван. — И от меня за то, что под своей крышей приютить готов. Обожду у тебя пока дворянство соберётся да сам и поведу его на помощь князю Скопину-Шуйскому.