Скопа Московская

Ляпунову только зубами скрипеть осталось. Иван-Пуговка так ловко всё сплёл, что остался соглядатаем при рязанском воеводе да не просто так, а по его собственному, Ляпунова, приглашению. Не откажешь же в приюте царёву брату, придётся терпеть его в своём доме, потчевать, на мягкие перины укладывать. И затянуть со сбором дворянского ополчения, прислать его слишком поздно, когда под Смоленском уже всё решится, не выйдет. Князь Иван будет бдительным оком следить, чтоб рязанский воевода собирал людей как можно скорее. А в том, что после распространения вести о победе над ляхами, дети боярские пойдут в поход с охоткой он не сомневался. Князя Скопина-Шуйского считали едва ли не спасителем державы, и если за боярского царя Василия сражаться дворянство не особо желало, то идти под руку князя-победителя как раз наоборот. И с этим Ляпунов уже ничего поделать не мог.

Видно, придётся делать дело своё как следует, а не спустя рукава, как ему бы очень хотелось. И особенно не хотелось отзывать из Москвы брата, который доносил, что трон под Василием Шуйским шатается всё сильнее. Однако и отказать Скопину рязанский воевода не мог, иначе над его дворянами станет воеводой Иван Шуйский, а этого допустить Ляпунов уже никак не мог. Придётся брату покидать Москву да жизнью за-ради Отечества рискнуть.

А всё же ловко, ловко обвели его князь Иван с воеводой Скопиным, заставили плясать под свою дудку. Ну да ништо, Прокопия Ляпунова задёшево не купишь, он и сам может вместо брата на Москву отправиться. И уж когда под царём Василием трон зашатается посильнее, будьте покойны, он его подтолкнёт как следует. Да и верных людей для этого у него достанет, пускай и многих придётся вместе с Иваном-Пуговкой на Жигимонта отправить. Оно может и к лучшему — пускай Захарка жизнью рискует, а Прокопий сам всё на Москве сладит.

Вот какие мысли бродили в голове рязанского воеводы, когда он писал письмо брату да велел дьякам писать грамотки о сборе дворянского ополчения.

— И чтоб обязательно, — наставлял дьяков лично воевода, — слышите, обязательно, в тех грамотках писано было, ради чего ополчение скликается. Чтоб каждый знал, куда и с кем воевать идёт.

Закончив это суровое наставление, он сел-таки за письмо брату.

[1] Ляпунов ошибается, прозвищем Отрепьев наградил предка Юрия (Григория) Отрепьева, Давида Фарисеева сына Нелидова Иван III

Глава пятнадцатая

Дорогобуж

От Царёва Займища до Смоленска войску было не больше двух-трёх дней, пускай и двигалось оно со скоростью пешехода, а то и медленней. Первую остановку сделали спустя половину дневного перехода, в Вязьме. Город и округа его подвергалась постоянным нападениям из занятого поляками Дорогобужа. И теперь перед нами встал вопрос, как идти к Смоленску — по длинной дороге, обойдя Дорогобуж с севера или же напрямик через него. Мнения, как водится, сразу же разделились.

Мы заняли большой дом вяземского воеводы, который пустовал с тех пор, как через город прошло войско Жолкевского, разорившее его подчистую. Поляки славно покуражились в Вязьме, по всему городу чернели пятна пожарищ, а люди на улицах привычно шарахались от любого человека с саблей на поясе. Воеводский дом был пуст, никто не стремился поселиться здесь, в Вязьме вообще хватало места, после прохода Жолкевского жителей осталось столько, что они, наверное, по одному могли бы расселиться в оставшихся домах.

— В городе после прохода ляхов почти не осталось припасов, — доложил князь Елецкий, занимавшийся обустройством стана. — Жители к походным кострам подходят да ждут хоть объедков наших, собирают всё, что можно в рот положить да домой тащат. Иные из солдат им корки хлебные будто псам кидают, да потешаются. Я таких сечь без пощады велю. Другие же, наоборот, последним куском делятся. Девки, прости меня, Господи, — перекрестился он, — дают за хлеба ломоть. И девки-то вроде не из гулящих, нужда. Да и попортили ляхи многих, замуж таких никто не возьмёт теперь, вот и шлют их матери родные, чтобы пропитание семье добывали.

— Нельзя здесь долго стоять. — Делагарди старался говорить правильно, однако из-за эмоций, которые испытывал шведский генерал, удавалось ему это с трудом. — Из-за милосердия солдат мы переводим слишком много продовольствия. Интендантен, — в тех словах, которых он на русском не знал, Делагарди использовал склонения из немецкого, — жалуются на превышение расхода.

— На бабьи… — князь Хованский продолжил совсем уж непечатным словом, — провиант меняют.

— Так и есть, — согласился Делагарди, — но и из милосердия делятся, а есть солдатен надо. На местных жителей у нас запасы не рассчитаны.

— Тогда сегодня же решаем, как идём на Жигимонта, — заявил я, — и назавтра с первыми петухам выступаем.

— Если обойти Дорогобуж, — Делагарди произнёс название города так, что не знай мы о каком городе речь, ни в жизнь не поняли бы, — с севера, то путь будет длиннее примерно на милю,[1] однако нам не придётся штурмовать город, который поляки уже считают своим.

— Но и оставлять его в тылу нельзя, — возразил Валуев. — Ляхи там сидят крепко, даже воеводу своего поставили и тот людей шлёт по округе, добывать пропитание для осадного стана. Встанем мы против Жигимонта под Смоленском, а тот воевода из Дорогобужа будет у нас на путях озоровать. Надобно вышибать ляхов оттуда, вот моё слово.

— Можно оставить под Дорогобужем войско небольшое, чтобы осадить его, — предложил Елецкий. — Тогда оттуда никто не выйдет, а мы тем войском малым тыл свой прикроем от врага.

— Давно ли так встал, князь Фёдор? — спросил у него Валуев. — Вместе же недавно последнюю краюху делили в Царёвом Займище. Так и тут, торчать под Дорогобужем как бы дороже не вышло. Припасов даже с тем, что привёз Иван Пуговка маловато будет, верно говорю, Иван Андреич? — обратился он к Хованскому.

— Верно, — согласился тот. — Войско велико, а припаса кроме как в обозе взять неоткуда. Все округа разорена ляхами, даже за деньги никто из крестьян ничего не продаст. Деньги по зиме в землю не посеешь и скотину за них не купишь, потому как никто её, обратно, не продаёт.

— Дорогобуж крепость старая, — вступил в наш разговор воевода Адауров, который был там воеводой, пока не выдвинулся в Тверь на соединение с моим войском. — Мы с покойным князем Барятинским в округе славно воров да лихих литовских людей гоняли прежде чем к тебе, воевода, по приказу прибыть. Думаю, как подступим к стенам, многие в городе захотят, чтобы мы поскорее ляхов оттуда выбили.

Князь Барятинский со своими людьми во время недавней битвы принял на себя первый удар гусар. Он дрался вместе с Голицыным в передовом полку и погиб в схватке с гусарами. Тело его опознали только по дорогому доспеху, нагрудный панцирь которого был пробит насквозь гусарской пикой.

— На восстание рассчитывать не стоит, — покачал головой я. — Здесь ляхи всего-ничего похозяйничали, а местные головы поднять не смеют и бегут тут же от любого вооружённого. А в Дорогобуже они вовсе замордованы как холопы.

— Вот и надо отбивать город, — решительно заявил Валуев. — Нечего русским людям под ляшским игом стонать.

— Стоит сначала предложить гарнизону выход, — осторожно произнёс Делагарди. — Если обойдёмся без штурма и потерь, то так будет лучше для всех.

— Без штурма не обойдёмся, — снова покачал головой я. — Ты ж дрался против ляхов, Якоб Понтуссович, им гонор их шляхетский не позволит без боя сдаться.