Скопа Московская

— Я могу задерживать тебя, Кристер, — заявил я. — Конечно же, возвращайся домой и поправляй здоровье. Если захочешь вернуться на службу, всегда приму.

— Благодарю, Михаэль, — ответил он.

Оба мы знали, что в следующий раз может встретиться на поле боя уже как враги. Эта мысль тяготила Кристера, однако и дальше воевать с открывшейся раной он уже не мог.

— Я сумел подготовить какое-то количество унтеров из русских, — снова начал докладывать он, но я жестом остановил его.

— Набери подходящих людей из ополчения, — сказал я, — и передавай дела тому, кого выберет Делагарди.

Сомме ничего говорить не стал, только кивнул в ответ. Мне жаль было расставаться с таким толковым командиром, как он, тем более что лучше него никто не обучал посошную рать, превращая её из почти бесполезных в бою ополченцев в настоящих солдат. Таких, кто сможет выстоять в поле хотя бы против польских панцирных хоругвей, а это уже немало.

Это была первая моя потеря, но не последняя, к сожалению.

Войско стояло в Царёвом Займище несколько недель. Сидевшие в осаде солдаты отъедались и поправляли здоровье. Унтера и офицеры из наёмников за обещанную лично мной дополнительную плату натаскивали солдат нового строя. И все мы ждали подкреплений и припасов из Москвы. Однако царь не торопился слать их, и я уже начинал думать о том, чтобы и правда выступать с теми силами, что у меня есть. Долго торчать в Царёвом Займище я не мог — каждый день моего промедления стоил жизни осаждённым в Смоленске.

И всё же я не торопился, ждал обоза почти до конца июля. К тому времени войско пополнилось двумя полнокровными полками солдат нового строя, вооружённых сделанными в Царёвом Займище пиками. В каждом полку по пять сотен человек. Пускай и в лаптях зато все в одинаковых кафтанах, прямо как стрельцы. Они вполне уверенно выполняли приёмы и упражнения с длинной пикой, да и правильно ходить тоже научились. Дело было только за стойкостью, но тут никакие учения и муштра не помогут. Надо в настоящем деле побывать, уж оно покажет что они собой представляют.

Воевода Валуев, который из-за раны и от голода обезножил, смог встать в строй спустя две недели. Вместе с Паулиновым князь крепко взялся за обучение пушкарей, и не раз из пушечного двора доносилась их громогласная брань. И не скажешь, что один думный дворянин, хотя и не самого высокого в местническом ранге пошиба, а второй — пустоземец, живущий считай за счёт казны. Не ровня они были друг другу, и Валуев мог попросту приказать Паулинову делать что велено, а тот вынужден был бы подчиниться. Но нет воевода ругался со старым канониром, доказывая свою правоту, и нередко, куда чаще чем могло бы показаться, ему это удавалось. Паулинов был немолод, консервативен, однако не был он дураком, и мог принять чужое мнение.

— Что у нас с нарядом? — спросил я, инспектируя пушечный двор.

— В полном порядке наряд, князь-воевода, — доложил Валуев. — Пушки вычищены. Картузов здешние бабы нашили столько надо и ещё два раза по столько же. А вот пороху и ядер маловато будет. Ежели станем выбивать Жигимонта из стана, так и вовсе, почитай, нет.

— В Смоленске запасы порохового зелья да ядер велики, — встрял Паулинов. — Ежели с городом снестись, так оттуда можно взять.

— Так нам ляхи и дадут провести такой обоз, — усмехнулся я. — Не слепые они и не дураки. Но ежели прижмёт, так и у Шеина будем брать с риском.

— От царя нет вестей? — спросил у меня Елецкий.

— Пока никаких, — кивнул я.

Следующий вопрос так и повис в воздухе, невысказанный. Слишком уж невесёлые перспективы он перед нами рисовал.

* * *

А в то время, когда войско Скопина-Шуйского стояло у Царёва Займища, на Москве шла настоящая битва между его родичами — князьями Шуйскими. Они сидели в личных покоях царя, куда никому кроме братьев его хода не было. Лишь самые доверенные слуги Василия IV прибирались здесь, да расставляли для него и царёвых братьев кушанья да вина на столах. Потому как долго шли у них споры, редко соглашались друг с другом Дмитрий с Иваном. Старший же, царь Василий, предпочитал помалкивать, слушать как братья препираются, а после объявлять им своё решение, с которым оба могли не соглашаться, однако и спорить не смели.

— И пущай побил Мишка ляхов, да не добил их, — хулил князя Скопина Дмитрий Шуйский. — Не стал преследовать Жолкевского, а засел в таборе, да и сидел там, покуда гетман сам не ушёл.

— Доносят, что гетман следующим утром уже ушёл, — напоминал ему Иван Шуйский, прозваньем Пуговка, младший из царёвых братьев. — Куда же за ним по ночи гнаться?

— Жолкевский чай прошёл ночью к самому нашему табору, да и ударил, — настаивал Дмитрий, — а Мишка не решился.

— То после битвы было, — возражал Иван. — Кони приморены, люди уставшие. Не след ему было пускаться в погоню. У ляхов, поди, и кони заводные были, чтоб удирать сподручней.

— Может и так, да не след Мишке так заноситься после победы-то, — зашёл с другой стороны Дмитрий. — Медлит он, стоит под Займищем, шлёт сюда слёзницы, просит людей да припасу. А у нас вор в Калуге сидит, да казаками обрастает, силу набирает, пока Мишка мешкается.

— Вот и надо ему послать людей, да припасу, чтобы поскорее выступал к Смоленску, бить Жигимонта, — настаивал Иван. — Он желает, чтоб я к нему воеводой поехал с тем подкреплением, так и славно. Я с ним не во вражде, как ты, Димитрий, авось, при мне-то он и раскроется, ежели и правда враг он нам.

— Не верю я, что Миша враг, — неожиданно проговорил царь Василий. — Вся Москва была его после того, как он молитвами патриаршими от смерти спасся. Захоти он, и мог бы как я в последний день Гришки-самозванца войти в Кремль, да скинуть меня с престола. А тебя, брат, в подвал, а то и сразу на плаху отправить.

— Хитёр он да ловок… — начал было Дмитрий, но царь остановил его жестом.

— Довольно хулить его, Димитрий, — отрезал Василий. — В злобе своей на него ты обо всём позабыл. Быть может, тебе в Суздаль, в вотчину нашу отправиться, отдохнуть там.

Это была весьма жестокая шутка, потому что из Суздаля лишь недавно ушёл воровской воевода Александр Лисовский, и как доносили оттуда, в городе осталось целыми лишь семьдесят восемь дворов. Отправляться в разорённую вотчину, куда в любой момент могли нагрянуть ляхи, литвины или сторонники засевшего в Калуге самозванца, у князя Дмитрия не было ни малейшего желания. Это была бы даже не опала, а изощрённая казнь, напоминавшая о временах правления недоброй памяти Грозного царя.

— Бери стрельцов три приказа, — велел царь брату Ивану, — да припаса огненного побольше к пушкам и пищалям. И про съестной не забудь. Снаряжай большой обоз в Царёво Займище. Да наказ мой передай Мише, чтобы выступал на Жигимонта со всей поспешностью, как только подкрепление твоё получит.