Скопа Московская

— Это хорошо, — кивнул я. — Будет кому обучить новых солдат. Посошная рать почти не понесла потерь в минувшей битве, а стрельцов из них сделать не могу.

— Но мы атаковать король Сигизмунд, — возразил Делагарди. — Пикинер и стрелец хорош в оборона, за рогатка или в Wagenburg. Но не в атака.

— Удивим Жигимонта, если сможем, — усмехнулся я. — С этого дня посоха будет запасать дерево на пики, наделаем их побольше в Царёвом Займище, пока будем ждать ответа от царя и подкреплений.

— А если их не будет? — спросил-таки ретивый Бутурлин.

— Тогда пойдём с той силой, что есть, — ответил я. — Царёв приказ ясен, надо сбить осаду Смоленска.

— Надо бы тогда из Царёва Займища снестись с воеводой Шеиным, — посоветовал Хованский. — Быть может, из Смоленска нам какая помощь будет, когда ударим на Жигимонта.

— Там уже совсем голодно после первой зимы в осаде, — заявил Елецкий. — В Царёвом Займище есть беглые из Смоленска и Смоленщины. Ляхи всю округу опустошили. Им-то обозы идут с провиантом и припасом, а в Смоленск ничего не попадает. Стрельцы да дворяне местные ещё держатся, да мало их, чтобы серьёзную помощь нам оказать в битве, и слабы они с голодухи.

Я подумал тогда, что значит голод для этих людей, никогда толком и не евших досыта. Я вот как из Можайска вышли, нормально поесть и мог ни разу. Всё в дороге, всё поскорее, да за разговорами, как сейчас. А так, чтобы с толком, нормально, за столом, с самой Москвы, пожалуй, и не едал. Смоленск же блокирован прямо как Ленинград в Великую Отечественную. Наверное, что-то туда попадает всё же, вот только прокормить большой город эти крохи вряд ли могут. Так что за стенами царит тот же кошмар, что блокадном Ленинграде, о котором я знал по учебникам истории да страшным фотографиям. И страшнее всего, чем дольше мы стоим тут, тем больше народу умрёт в городе, и не от вражеских атак и штурмов, но самой жуткой, голодной смертью.

Хотелось прямо сейчас скомандовать скорым маршем идти на выручку городу, но я понимал, от торопливости не будет проку. Если мы головы сложим, никто уже Смоленск не спасёт. А потому придётся ждать подкреплений от царя, которых может и не быть, да готовить войска нового строя. Такие, что станут для ляхов крайне неприятным сюрпризом.

* * *

Всё же Царёво Займище не напоминало блокадный Ленинград, каким его показывают страшные кадры кинохроники военных лет. Однако вид отощавших с голодухи людей вызывал у меня позывы раздать им все съестные запасы, что имелись в армии. Да и из стрельцов и даже среди наёмников находились те, кто делился с местными краюхой хлеба. Особенно с детьми, они отощавшие выглядели особенно жутко.

А вот солдаты нового строя, которых представил мне Кристер Сомме, выглядели довольно внушительно. Все в крепких жёлтых кафтанах, пошитых уже явно на месте, с длинными пиками, большая часть которых тоже здесь сделана — у нас их столько не было. На поясах у кого сабля, у кого тесак, а у кого топор плотницкий, кое-как переделанный в подобие боевого. У нескольких даже разбойничьего вида кистени, правда, как ими орудовать в строю, я понимал слабо. Однако раз Сомме оставил им это оружие, значит, можно как-то. Конечно же, все солдаты, как и сам Сомме, были тощие, иные из третьего ряда стояли, опираясь на пику, и казалось подуй сейчас ветер чуть сильнее, они вместе с оружием завалятся.

— Недостатка в волонтёрах у нас не было, — докладывал мне Сомме. — Все хотели получать солдатскую пайку, особенно когда в городе совсем урезали нормы выдачи хлеба. Мы смогли обучить многих, но они действовали только из-за укреплений, в поле — ни разу. Большая часть солдат на данный момент вообще необстрелянные.

— Как считаешь, — спросил я у него, — они выдержат атаку хотя бы панцирной кавалерии?

— Прикрыть мушкетёров от панцирных хоругвей смогут, — уверенно заявил Сомме. — Кони там не такие обученные, и не пики не полезут.

— А гусарскую хоругвь остановить смогут? — задал я куда сильнее интересовавший меня вопрос.

И снова Сомме ответил без заминки.

— Нет, — сказал он, — гусары их стопчут. Гусары страшны в атаке, а пики у них не короче пехотных и потому они легко могут поражать пикинеров в строю. Как только это случится…

Вот тут он замялся, и я вынужден был подтолкнуть его.

— Кристер, — сказал ему я, — мне от вас нужна в первую очередь честность. Так что извольте говорить как на исповеди.

— Как только это случится, они побегут, — решительно произнёс он. — Не удержат строя против гусар.

— Благодарю, Кристер, — кивнул я.

Конечно, я почти знал ответ, однако внутри ещё теплилась надежда на лучшее. Однако лучше таких надежд не иметь, чтобы не угробить всё.

— Распускай людей, — велел я. — Пускай больше отдыхают и едят, набираются сил. А после отбирай среди них унтеров и начинай гонять моих ополченцев.

— Сколько я могу взять из ополчения? — поинтересовался педантичный Сомме.

— Скольких сможешь сделать солдатами, стольких и бери, — разрешил я, — хоть всех.

В посошную рать я на землях, разорённых вторым самозванцем и ляхами, всегда смогу людей набрать. За ту же самую солдатскую пайку они готовы будут махать заступами и рубить засеки хоть целыми днями. К тяжкому труду крестьяне, да и многие из жителей городов, привычны, а когда выбирать приходится между ним и голодной смертью, выбор очевиден.

Я уже почти перестал отличать собственную память от памяти Скопина. Вот ту же историю про набор посошной рати мне явно она подкинула, но все знания так легко улеглись у меня в голове, хотя минуту назад я почти ничего в этом вопросе не понимал. Князь Скопин же всегда делал ставку именно на это ополчение, ведь ратники рыли рвы, укрепляли табор и рубили засеки, а когда и ставили малые острожки, буквально окружая ими врага. А оттуда и стрельцам воевать куда удобней, да и поместной коннице есть за чем укрыться при отходе. Об артиллерии я и вовсе молчу.

Сомме скомандовал солдатам разойтись, сам же уходить не спешил. Я тоже остался, ожидая, что он хочет мне сказать.

— От них будет мало толку ещё и потому, — высказался он, — что нет брони. Без кирасы и шлема в первом ряду делать нечего. Это влияет на стойкость солдат. Когда они видят, как гибнут их товарищи в первом ряду, то у них самих пропадает желание воевать дальше.

— Не об этом ты хотел поговорить со мной, Кристер, — оборвал его я. — Говори, что нужно?

Не стал бы он распускать солдат, чтобы о бронях для них поговорить. Тем более что и говорили-то мы по-немецки, а потому никто в строю ничего понять не смог бы.

— Вследствие бескормицы и тяжкого военного труда, — не глядя мне в глаза, проговорил Сомме, — рана моя открылась. Я не могу и дале справляться с обязанностями, и хотел бы просить вас, генерал, отпустить меня на Родину для дальнейшего лечения.

Он не привык чувствовать себя слабым. Не желал проситься домой, словно мальчишка, переоценивший собственные силы. Однако рана, полученная им в бою у Александровской слободы, оказалась более тяжёлой и спустя даже столько времени не давала ему покоя. Ну и тяготы осады усугубили страдания, видимо, настолько, что сил его не осталось.