Скопа Московская

В этом я был уверен не меньше Шеина. Помогала и память прежнего Скопина, к которой в последнее время обращался всё реже, но нет-нет да и выскакивало оттуда что-нибудь. Да и общие знания по истории родной страны тоже. Не так уж плохо учился я в школе, чтобы не помнить историю с призванием на престол королевича Владислава, как и Семибоярщину, которую часто любили поминать в девяностые, правда изменив на Семибанкирщину.

— Потому и говорил я тебе, Миша, — мрачно произнёс Шеин, — нельзя нам с ляхами договариваться. Бить их надо!

— Здесь не побьём, — в тон ему ответил я. — Нечем мне на них наступать, только выйдем из-за стен, гусары налетят и сам знаешь что будет. А рассчитывать на то, что у Жигимонта деньги кончатся, нечего. Кто ж знает, когда они кончатся? Мне тоже платить надо — и свеям, и немцам, что теперь учат солдат нового строя. Пока они готовы воевать за ту долю, что получили с осадных станов, но надолго их не хватит. А как взбунтуются, так запросто могут и к ляхам перейти. Свейский генерал Делагарди мне прямо говорит, что ждёт письма от короля, где ему будет велено идти силой забирать царём Василием обещанные земли, да и ещё сверх того, что он взять сможет.

— Упавшего растопчи, — одним махом допив квас, выдал Шеин, — так это у них принято. Зря со свеями связались, враги они нам, такие же как и ляхи.

— Крымцы тоже враги, — пожал плечами я, — а под Серпуховом сидят сейчас по приглашению царскому. Жизнь штука такая. Сегодня дружим против одних, завтра против других, а на третий раз они вместе против нас. Политика одним словом.

— И что делать будешь, как замиришься с Жигимонтом? — спросил у меня напоследок Шеин.

— На Москву двинусь скорым маршем со всем войском, — ответил я. — Сам себе сеущиком буду.

— Верно мыслишь, Миша, — одобрил Шеин. — Ежели что сумеешь перехватить ляхов, как они от Калуги полезут.

— А полезут ли? — усомнился я.

— Ежели промеж себя сговорятся, то полезут, — уверенно заявил Шеин. — Жигимонту большая победа нужна, чтоб от нашей армии ничего не осталось, как после Болхова. Вот тогда-то, прости уж, Миша, но полетит царь Василий с трона. Но и нам та победа потребна, потому что без большой битвы ляхи не уберутся к себе. Надобно тебе их разбить наголову.

— Сказать легко, Михаил Борисыч, — усмехнулся я. — При Клушине их меньше нашего было, да едва отбились. А тут ежели к ним из Калуги Сапега придёт, да ещё они с казаками Заруцкого сговорятся, нам совсем тяжко придётся.

— Отбиться тебе надо, Миша, — снова наклонился ко мне Шеин, — да не просто отбиться, разбить Жигимонта, чтоб к себе уполз раны зализывать да сыну своему заповедовал и не глядеть в нашу сторону. Вот тебе моё слово.

Будто без него не знаю. Но ничего говорить не стал, ещё обидится. Шеин и без того не в восторге от переговоров, к чему его ещё сильнее раздражать. Вот только не видел я сейчас возможности разбить ляхов так, чтобы убрались они не только из-под Смоленска, но вообще из пределов моей Родины. Придётся снова рисковать в полевом сражении, которого так хотят Жигимонт и Жолкевский, вот только теперь я сделаю всё, чтобы оно прошло на моих условиях. Осталось только выбрать время и место. А пока пусть будут переговоры.

Сами переговоры не затянулись. Шеин из Смоленска так и не вышел, как, собственно, и король Сигизмунд из своего осадного стана. Проходили переговоры в опустевших лагерях Вейера, куда не вернулись потрёпанные в сражении немецкие части. Пушки оттуда утащили ещё в самый первый день после битвы. Посреди осадного стана разбили здоровенный шатёр, скорее всего, принадлежавший Льву Сапеге, ведь именно он вёл переговоры с ляшской стороны. Жолкевского тоже не было, как и остальных офицеров, они остались при войсках. Я же привёл с собой только Делагарди. Конечно, я не считаю дьяков и польских чинуш, которые записывали каждое наше слово, готовя документы для будущего подписания. Однако самое важное решалось всё же именно словами. До бумаг дело вполне может и не дойти.

Первым делом условились говорить по-немецки — этот язык понимали и я с Делагарди, и Лев Сапега. Так что общение сразу пошло легче, без толмачей, которых отпустили, и шатре сразу стало свободней.

— На каких условиях вы предлагаете нам провести обмен пленными? — первым делом поинтересовался Сапега.

Верная тактика. Начать с вопроса, который легко урегулировать, а после переходить уже к более сложным.

— Всех дворян, взятых вами в полон при нападении на королевский стан, Жигимонт велел повесить, — ответил я, — но у вас остались двое воевод, верно?

— Они сидят под замком и ждут решения его величества, — кивнул Сапега.

— Я готов обменять их на Якуба Потоцкого, — высказался я.

— А что с теми, кто был захвачен вами ранее? — осторожно поинтересовался Сапега. — Его величество интересуется судьбой своих офицеров, таких как Александр Зборовский, Миколай Струсь и Мартин Казановский.

— Воеводу Казановского мы погребли вместе с остальными убитыми под Клушиным, — честно ответил я. — Что же до остальных, оба уже в Москве, и об судьба будет решена по окончании войны, когда, уверен, пройдёт общий обмен пленными.

— Весьма прискорбно, — непонятно к чему прокомментировал Сапега. — Однако менять одного Потоцкого на двух ваших воевод было бы несколько неразумно.

— Я готов добавить к нему всех пленных гусар, захваченных вместе с Потоцким, — заявил я. — Это добавит веса моему предложению?

Делагарди, рассчитывавший получить за гусар-товарищей хороший выкуп, глянул на меня неодобрительно, однако вмешиваться не стал.

— Я думаю этого будет достаточно, — кивнул Сапега.

Мы замолчали. Пришло время перейти к более сложным вопросам и никто не хотел начинать говорить о них.

— Что намерен предпринять король? — задал я наконец интересующий нас вопрос, постаравшись сформулировать его максимально корректно.

Сейчас никакая осторожность лишней не будет. Каким бы рассудительным не выглядел Лев Сапега, он вполне мог вспыхнуть от неверной фразы и попросту уйти, предоставив событиям развиваться своим чередом. И тогда бы Ляпунов с Бутурлиным точно угодили на колья. Так что срывать переговоры я не имел никакого права.

— Его величество, — столь же осторожно, подбирая каждое слово, проговорил в ответ Сапега, — желает покинуть окрестности Смоленска, и предлагает царю Василию мир на полгода, несмотря на вероломство.

Делагарди, который был зримым доказательством того самого «вероломства» моего царственного дядюшки, сидел с каменным лицом. Именно начавшиеся переговоры со шведами, не просто врагами ляхов, но врагами, с которыми они находились в состоянии войны, дали Жигимонту повод снова двинуть войска против нас. Тут ни к одному слову Сапеги не придраться, именно царь Василий нарушил условия договора с Жигимонтом.

— Мир или перемирие? — уточнил я.

— Ни о каком мире не может быть речи, — решительно заявил в ответ Сапега, — пока в ваших войсках есть шведские наёмники. Его величество не отказался от своих законных претензий на корону Швеции и передаёт генералу Делагарди щедрое предложение перейти на его сторону в будущей войне с узурпатором.