Скопа Московская

— И в этом не ослушаюсь, — уверенно заявил я. — Да только надобно так сделать, чтобы царь сам к нам приехал.

— Не покинет царь Москвы, — столь же уверенно ответил мне Хованский, — да он и из Кремля-то редко выбирается.

Не чует под ногами земли дядюшка, потому и боится покидать Кремль, не то что Москву.

— Надо исхитриться, — усмехнулся я, — да так сделать, чтобы пришлось ему.

И тут мне в помощь свейский генерал Делагарди. Ему-то царь и правда не указ, вот он-то и поедет в Москву вместе меня.

* * *

Королевская армия покинула Рославль, не задержавшись там, но двинулась не на запад, в пределы Великого княжества Литовского, но к Серпейску. Город тот пускай и сохранил верность московскому царю и даже в войске Скопина были люди оттуда, однако на юге его резвились сторонники второго самозванца, а если в Калуге всё решится так, как задумали Сапега с Сигизмундом, то проход через Серпейский уезд не станет нарушением условий перемирия. Но если же не получится пройти миром, то Серпейск можно и взять, нет там сил, чтобы остановить королевскую армию после того как тут порезвились казаки Заруцкого и панцирники Сапеги. Серпейск далеко не Смоленск и взять его можно и без проломных бомбард и долгой осады. Однако этого не потребовалось. Слишком уж много хорошо помнили тут разорения, и как только под стенами Серпейска показались передовые отряды королевской армии, тамошние бояре решили не испытывать судьбу.

Сигизмунд принял их депутацию сидя в седле, словно завоеватель. Он глядел сверху вниз на потеющих в тяжёлых шубах и высоких шапках бояр. Осень всё основательней вступала в свои права, однако день сегодня выдался по-летнему тёплый и серпейские бояре буквально обливались потом.

— Не гневайся, король Жигимонт, — говорил старший среди них, чьё имя король, конечно, пропустил мимо ушей, — пришли мы к тебе с миром, и мира просим для нашего города и всего уезда.

— Нет у вас сил со мной сражаться, — ответил ему с высоты седла Сигизмунд, — вот и просите мира. Но я милостив, и даю его вам. Вот пан Лев Сапега, — он указал на великого канцлера литовского, — с вами будет переговоры вести и кондиции мои огласит о том, что вам сделать надо, чтобы мир в вашей земле был.

— На всё согласны мы, король Жигимонт, — ещё ниже склонил голову боярин.

Серпейский уезд был основательно разорён недавним восстанием вора Ивашки Болотникова. Казаки прошлись по ним, наступали и на самый Серпейск. Конечно, их удалось разбить, но это стоило слишком дорого, а командовавший войском Иван Михалыч Чернышев в самом городе веса почти не имел. Бояре и городская верхушка не желали нового разорения и стоять так же крепко, как смоляне не захотели. Да и стар был воевода Чернышев, ещё при Грозном Батория воевать ходил, по возрасту не такого крутого нрава был человек, как Михаил Шеин. Он даже и пытаться не стал поднимать народ на борьбу, понимал, бесполезно.

На встречу с Жигимонтом он не пошёл, и прикидывал теперь, как бы собрать верных людей, да двинуть к Москве, предупредить князя Скопина. У него в войске служат серпейские дворяне и дети боярские, а значит ему поверят. По всему выходит Жигимонт в Серпейске не задержится, надо только подождать, дать окорот самым ретивым и готовиться, чтобы в нужный день не оплошать.

Сигизмунд и впрямь лишь один день провёл в Серпейске. Переговоры Сапеги с местной верхушкой не затянулись, бояре с купцами растрясли мошны, выдали всё, что требовали король и великий канцлер литовский. И когда арьергард королевской армии увидел стены Серпейска, передовые полки её уже покидали город.

Дорога на Калугу была открыта, до самой воровской столицы оставалась всего пара дневных переходов. А значит Яну Петру Сапеге пора бы поторопиться, иначе у московитов casus belli появится раньше времени.

* * *

Делагарди не особо хотел ехать в Москву. Делать ему там было по большому счёту нечего, да и просьба — а его я мог только просить по-дружески помочь мне — моя была не из приятных. Когда он услышал её, то надолго замолчал. Сидел на складном стуле посреди своего походного шатра и размышлял. Лишь по тому, как он то и дело тискает рукоять шпаги, я понимал, какая борьба идёт внутри у моего друга. Пока ещё друга.

— Отчего ты так уверен, что царь не то что выслушает, а вообще примет меня? — спросил он, наконец. — Без тебя меня бы к нему ни за что не допустили.

— Намекни, что дело у тебя касается самых высших интересов, — предложил я. — Ты ведь мне такие намёки регулярно делаешь, но не я твоему королю земли обещал. Вот и попробуешь переговорить с царём Василием.

— Тогда точно не примет, — рассмеялся Делагарди. — Тянуть время, когда дело доходит до исполнения обязательств, это все сильные мира сего любят. Твой царь не исключение, как и мой король.

— Но нам нужно, чтобы царь приехал в Можайск, к войску, — проговорил я. — Как это сделать? Князь Дмитрий уже залил в уши царю своего яду столько, что в голове у того уже места ни для чего не осталось. Нас не пускают в Москву, мне велено при войске остаться. На Ивана Пуговку надежды нет. Это здесь он свой, а как в Москве всё оберётся не знаю. Потому и нужен ты мне в Москве, Якоб.

— Да что я там сделать могу, Михаэль? — всплеснул руками Делагарди. — Я там чужак в стране чужой, вот кто. Веры не той, языка толком не знаю, знакомств кроме тебя, считай, что и нет. Отправит меня твой царь в войско да и всё.

Он помолчал и добавил уже тише.

— Я вообще здесь остаюсь только из уважения к тебе, Михаэль, — заявил он. — Мой король шлёт всё более настойчивые письма, где требует покинуть твоё войско и заняться теми землями, которые были обещаны Швеции. Я тяну время, не отвечаю, на последнее пришлось отписку, как вы говорите, писать, и в самом скором времени я получу уже не требование, а прямой приказ. И тогда уже ничего поделать не смогу.

Говорить, что тогда мы станем врагами, он не стал. Это мы оба понимали без лишних слов.

— Тогда тем более езжай в Москву, — заявил я. — Если уважаешь меня, попытайся донести это до царя. Не получится, ты ведь ничего не потеряешь, Якоб.

— Гладко ты стелешь, Михаэль, как у вас говорят, — усмехнулся, подкрутив рыжий ус, Делагарди.

И я понял, что он согласен, хотя и не слишком доволен тем, что поддался-таки на мои уговоры.

* * *

Александр Юзеф Лисовский был человек крайне жестокий, но превыше этого греха, который он холил и лелеял в своей душе, был иной — честолюбие. Конечно же, когда к нему обратился великий канцлер литовский с предложением прикончить не кого-нибудь, а фальшивого царя, сидевшего в Калуге, он с радостью принял это предложение. Тем более что оно было подкреплено увесистым кошелём, полным золотых дукатов, который достался лично пану Александру. Делиться этими деньгами с кем бы то ни было он не собирался.

— Дичь, достойная моих охотничков, — согласился Лисовский, принимая кошель. — И как он должен умереть?

— Явно, — ответил Сапега, — на людях, так чтобы не осталось сомнений в том, что царёк мёртв. Новые самозванцы, конечно, появятся, но у этого шансов остаться не должно.

— Тогда нужен верный человек среди его окружения, чтобы сообщил нам о подходящем времени и месте, — заявил Лисовский. — Без этого ничего не выйдет.

— О, пан Александр, — рассмеялся Сапега, — у вас будет самый близкий к царьку человек, которые знает о его привычках буквально всё.