Сквозь ночь

— Плечи опусти и сиди вот так!

Она опускает плечи и старается не шевелиться. Шпортюк идет к аппарату и, накрывшись тряпкой, долго смотрит, выставив вперед руку и вертя ею объектив.

В ателье жарко, как в настоящем парнике. Красивое Гапийкино лицо краснеет, она осторожно слизывает языком соленые капельки с верхней губы. Шпортюк говорит «так», выпрямляется, берет со стула большую деревянную кассету, вставляет ее в аппарат и прикрывает объектив черной крышечкой. Затем он открывает кассету.

— Вон туда смотри, — говорит он, показывая желтым пальцем в угол ателье. Гапийка делает инстинктивное движение головой. — Ну, чего ты вертишься? — говорит Шпортюк. — Вот беда с этим народом. — Он снова больно берет ее пальцами за голову. — Вот так сиди, а глазами туда. Поняла?

Гапийка скашивает глаза и смотрит в угол, на паутину, посреди которой сидит серенький паучок. Шея у нее чуть-чуть дрожит от неудобного положения, она старается унять дрожь, и от этого лицо ее становится напряженным. Шпортюк идет к аппарату, говорит: «Спокойно!» — каким-то особенным, округлым движением снимает крышечку с объектива и смотрит отсутствующим взглядом поверх очков в окно, беззвучно считая тонкими губами. Гапийка не дыша борется с дрожью. Глаза ее наполняются слезами, но в это время Шпортюк тем же округлым движением возвращает крышечку на место и говорит: «Готово».

Гапийка, испытывая огромное облегчение, встает, вытирает лицо платочком и спрашивает:

— А карточки когда?

— Там написано. Грамотная?

Шпортюк закрывает кассету. Гапийка уходит.

— Следующий! — говорит Шпортюк, выглядывая из-за занавески.

Так продолжается до вечера. Шпортюк работает без перерыва. Часа в четыре молчаливая девочка приносит кассирше обед. Она сидит на стуле, болтая босыми ногами, пока кассирша, высоко подняв брови, ест борщ и голубцы с мясом. Шпортюк же ничего не ест. Забравшись в темную каморку, он перезаряжает кассеты и возвращается в ателье.

— Давайте, давайте, — квакает он.

И кассирша, отставив в сторону голубцы, выписывает очередную квитанцию.

Наконец наступают сумерки. В ателье темнеет, и Шпортюк, удвоив экспозицию, делает последний снимок. Кассирша, заперев выручку в несгораемый сундучок, уходит домой. Шпортюку же идти некуда. Живет он тут же, в другой половине домика. Вымыв руки, он садится обедать.

Обедает он долго — выпивает рюмку водки, медленно жует, двигая ушами. На дворе уже совсем темно, мимо окон проходит ватага парней и девчат с гармошкой. В районном клубе начинается киносеанс. Там идет «Антон Иванович сердится». Кузя, младший сын Шпортюка, тринадцатилетний парень с отцовскими ушами, изнывает от желания пойти в кино, но не пытается даже заикнуться об этом.

— Закрывай ставни, — говорит Шпортюк, кончив обедать.

Кузя покорно отправляется во двор, стучит ставнями, а жена Шпортюка зажигает красный фонарь. Потом все принимаются за работу. Часа через два промытые негативы стоят в деревянных пирамидках и сохнут. Кузя отправляется спать. Его мать убирает ванночки, бутыль с проявителем и все прочее в кладовку. Шпортюк выходит подышать воздухом. Он сидит полчасика на скамеечке у входа в фотографию, смотрит на небо, густо засеянное крупными звездами, и слушает, как где-то вдали заливисто поют девчата. Мелодия песни ему незнакома. «Что-то новое, — лениво думает он. — Да и поют сейчас… разве это песня?» Ему всерьез кажется, что в его время пели значительно лучше. Он вздыхает, поднимается и идет в дом.

В следующее воскресенье клиенты приезжают за снимками. Кассирша берет у них квитанции и, приподняв брови, роется в конвертах, склеенных из газеты, ругая про себя Шпортюка, который из скаредности не покупает готовых конвертов. Ей трудно разбирать цифры, написанные поверх газетного шрифта.

Владельцы квитанций берут конверты и жадно рассматривают фотографии.

— Тю, разве это я? — говорит Гапийка, вглядываясь в унылое создание Шпортюка.

— Квитанция же ваша? — говорит кассирша, сличая номер.

— Так то квитанция. А морда чья? — спрашивает Гапийка.

— Попрошу без грубостей, — говорит кассирша. — Можете обращаться до Ивана Кузьмовича. Следующий!

Гапийка заглядывает в ателье, но Шпортюк стоит, накрывшись черной тряпкой и вертя рукой объектив, а на стуле цепенеет очередная жертва. Гапийка останавливается у занавески, зажав конверт в руке. Ее черные с поволокой глаза полны слез, а лицо красно от жары и досады. Приехала она за пятнадцать километров, деньги на снимок выпросила у мамы с немалым трудом, и главное — карточку-то она подарить не сможет. Разве такую кто полюбит: косоротую, один глаз на Кавказ, уродина — и всё… Она взглядывает в зеркало. Его пятнистая поверхность отражает круглое личико, задорно вздернутый носик и крутые черные брови. Гапийка машинально поправляет рукой волосы, хотя ей совсем не до этого.

Наконец занавеска приподнимается, жертва выходит, вытирая лицо платком, и Шпортюк кричит: «Следующий!»

Гапийка решительно входит в ателье.

При виде Ивана Кузьмовича с его очками и крепко сжатым ртом вся ее решительность пропадает.

— Что же это получается? — говорит она, чуть не плача, и вынимает из конверта фотографии.

— А что? — строго спрашивает Шпортюк.

— А вот посмотрите. Хиба это я? — говорит Гапийка.

— А кто же, я? — еще строже спрашивает Шпортюк.

— Может, какая ошибка получилась? — говорит Гапийка.

— Ошибка? — переспрашивает Шпортюк. — Какие вы все теперь ученые стали. Учат вас, учат, а толку мало. Ты физику проходила?

— Проходила, — отвечает Гапийка.

— Ну, то как, по-твоему, может эта машина ошибку дать? — вопрошает Шпортюк, указывая на аппарат.

— А чего ж я на себя не похожа?

— Кто это тебе сказал, что не похожа? — уже совсем грозно допытывается Иван Кузьмович. — Это тебе, наверно, хлопцы наговорили, ты их послушай больше, то еще вправду подумаешь, что красивая.

Гапийка готова заплакать, но Шпортюк не унимается:

— Все вы красивые, уже некрасивых и нема на свете. Хвостами вертите, морочите людям голову. Я ж тебя за твои десять рублей не брался красивой сделать, я тебя взялся сфотографировать. А машина, она брехать не будет, она правду говорит.

Гапийке хочется сказать Шпортюку, что он сам уродина, жаба, старый хрыч, но она кое-как сдерживается и выходит.

На дворе у фотографии стоят парни, а среди них тот, кому предназначалась Гапийкина фотография. Все покатываются со смеху, а он тоже держит в руке конверт и говорит:

— Ну, суродовал же, как бог черепаху. Что ты ему сделаешь?

Вечером Кузя снова закрывает ставни, Шпортюк ставит на стол громоздкую коробку с укрепленной внутри электрической лампочкой и принимается печатать. Жена его проявляет отпечатки в ванночке, а Кузя фиксирует и затем купает их в чистой воде. В комнате тихо и жарко. Шпортюк берет очередной негатив, листок бумаги, затем выдвигает заслонку и беззвучно считает, шевеля губами. Листок погружается в проявитель, и на девственной его белизне начинает проступать замок, лебеди и бледно-серое лицо человека. Жена Шпортюка шевелит листок, чтобы проявитель разливался равномерно, и говорит: