Сквозь тьму

Через несколько кварталов он пришел в парк, где они с Орасте хадмет убили пьяного каунианского мага. Сейчас был день, а не середина ночи, и все - или, по крайней мере, большинство - каунианцев были заперты в своем собственном районе в настоящее время. С другой стороны, парк был еще более ветхим, чем несколько месяцев назад. Никто не потрудился подстричь траву или подстричь сорняки. Он с трудом мог различить мощеные дорожки, по которым они с Орасте ходили.

Он хотел пройти через парк так же сильно, как хотел бы сражаться с ункерлантцами бок о бок с людьми из бригады Плегмунда. Он стоял на краю в нерешительности. Налетел порыв ветра и обвил длинные стебли травы вокруг его лодыжек, как будто пытаясь втянуть его внутрь. Он издал звук отвращения и отскочил назад.

Но так не годилось. Он понимал это, каким бы несчастным ни делало его это знание. Сержанту Пезаро было бы что сказать, если бы он выполнял свою работу. И если Пезаро не просто разоблачил его, но и сообщил своему начальству, Бембо знал, что его могут отправить в Ункерлант. И вот, с драматическим вздохом, он углубился в парк.

Сухая трава хрустела под его сандалиями. Конечно же, оставаться на тропинках было почти невозможно. Сорняки и кустарники росли выше человеческого роста.Кое-где они вырастали выше человеческой головы. Когда Бембо оглянулся через плечо, он едва мог разглядеть улицу, с которой пришел. Если со мной здесь что-нибудь случится, нервно подумал он, никто не узнает в течение нескольких дней.

Это было не совсем правдой. Если бы он не вернулся со своей смены, люди отправились бы его искать. Но найдут ли они его достаточно скоро, чтобы принести ему какую-нибудь пользу? У него были свои сомнения.

Каунианский император из древних времен мог бы вершить суд на скамейках посреди парка, и никто снаружи ничего не узнал бы.Когда Бембо добрался до них, он обнаружил не каунианского императора, а пару фортвегианских ранкардов. Из-за своих неопрятных, лохматых бород и грязи они сделали парк своим домом.

Рука Бембо потянулась не к дубинке, а к короткой палке, которую он нес рядом с ней. Фортвежцы наблюдали за ним. Он кивнул им. Они не двигались. Он прошел мимо них. Их глаза следили за ним. Он не хотел поворачиваться к ним спиной, но и не хотел, чтобы они видели, что он напуган. В конце концов он перевернулся и ушел от них, как краб.

Шорох в кустах заставил его резко обернуться. Другой венгр, такой же чумазый и с сомнительной репутацией, как те двое на скамейках, замахал руками и крикнул: “Бу!”

Он хохотал как сумасшедший. То же самое сделали двое других пьяниц. “Ты тупоголовый засранец!” Бембо закричал. “Я должен был бы пустить тебе пулю в живот и позволить тебе умирать дюйм за дюймом за раз!” На самом деле, он не был уверен, что сможет стрелять по-фортвежски; его рука дрожала, как осенний лист на сильном ветру.

Парень, который напугал его, откашлялся и сплюнул. “О, беги домой к маме, малыш”, - сказал он на хорошем альгарвейском. “Ты, проклятый, не ходи туда, куда пускают взрослых”. Он снова рассмеялся.

“Убери свою мать!” Бембо все еще был слишком взволнован, чтобы держаться со своим апломбом, как подобает настоящему альгарвейцу.

Его пронзительный голос заставил всех фортвежцев рассмеяться. Он подумал о том, чтобы сжечь их. Он подумал о том, чтобы поджечь высокую траву, которая загораживала тропинки, в надежде поджарить их заживо. Единственное, что в этом было неправильным, это то, что он мог в конечном итоге поджарить и себя тоже.

Вместо этого, обругав всех пьяниц так мерзко, как только умел, он зашагал по тропинке к дальней стороне парка. Он прошел еще мимо двух фортвежцев, оба они спали, свернувшись калачиком, или были пьяны в стельку в траве, рядом с ними стояли банки со спиртным или вином. На одном была изодранная форма фортвежской армии.

Увидев это, Бембо рассмеялся, и он был уверен, что его смех был последним и лучшим. “Никчемные болваны!” - сказал он, как будто трое сзади, у скамеек, были все еще достаточно близко, чтобы услышать. “Это то, что ты получаешь. Это то, что получают все Forthweggets. И, о, клянусь высшими силами, ты когда-нибудь заслуживал этого”.

Каждый раз, когда Эалстан видел листовку, восхваляющую бригаду Плегмунда, ему хотелось сорвать ее со стены, к которой она была приклеена. Его не особо заботило, что случилось с ним потом - после того, что Сидрок сделал с его братом, и после того, как Сидроку это сошло с рук, потому что он присоединился к алгарвейским гончим, Эалстан жаждал мести любого рода.

Единственное, что удерживало его, был страх перед тем, что случится с Ванаи, если его схватят и бросят в тюрьму. Она зависела от него. Он никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь зависел от него. Напротив - он всегда зависел от своего отца и матери, и бедного Леофсига, и даже от Конберджа. Он не думал обо всем, что значила любовь к каунианской женщине, когда начал заниматься этим. Он мало о чем думал, кроме самого очевидного. Но теперь. . .

Теперь, будучи во многом сыном своего отца, он отказался уклониться от бремени, которое на себя взвалил. И вот, несмотря на то, что он хмурился при виде рекламных проспектов, он направился к квартире Этельхельма, больше ничего не делая. Хмурый вид не навлек бы на него неприятностей; большинство фортвежцев в Эофорвике хмурились, когда они проходили мимо плакатов, призывающих их присоединиться к бригаде Плегмунда.

Большинство, но не все. Пара парней примерно того же возраста, что и Эалстан, уставились на одну из рекламных брошюр, их губы шевелились, когда они читали ее простое сообщение. “Это было бы не так уж плохо”, - сказал один из них. “Проклятые ункерлантеры, если хотите знать мое мнение, не пожалеют хорошего пинка по яйцам”.

“О, да”. Его приятель кивнул; солнце отразилось от жира, которым он приподнял волосы достаточно высоко, чтобы придать ему дополнительный дюйм или около того кажущегося роста. Неприятно-сладкий запах жира не совсем перекрывал вонь, которая говорила о том, что ни он, ни его друг в последнее время не ходили в баню.Их туники тоже были грязными; если им когда-либо и везло, то сейчас им это не удавалось.

“Держу пари, тебя там хорошо кормят”, - сказал первый, и его друг снова кивнул.

Они оба смотрели на Эалстана, когда он проходил мимо. Ему не нужно было быть магом, чтобы прочитать их мысли: если бы они ударили его по голове и украли его поясную сумку, они могли бы также некоторое время хорошо питаться. Он выставил плечи вперед и позволил одной руке сжаться в кулак, как бы говоря, что он не будет легкой добычей. Двое голодных головорезов отвернулись, чтобы вместо этого понаблюдать за девушкой.

Когда Эалстан добрался до здания Этельхельма, швейцар еще раз осмотрел его, прежде чем впустить. В этой процветающей части Эофорвика его обычная туника казалась почти такой же поношенной и заслуживающей подозрения, как у молодых людей, которые смотрели на рекламный плакат. Но затем швейцар сказал: “Вы тот парень, который составляет отчеты для лидера группы, верно?”

“Это я”, - согласился Эалстан, и лакей расслабился.

Эалстан поднялся по лестнице. Как обычно, он сравнивал лестничную клетку в этом многоквартирном доме со своей собственной. Лестница здесь была чистой и покрытой ковром и не воняла вареной капустой или кислой мочой. Как и коридоры, в которые выходила лестница.