Сквозь тьму

“Они говорят тебе это, не так ли?” Фернао подумал еще немного, медленно. “Они не потрудились сказать мне. Конечно, еще не так давно я бы не имел особого представления о том, о чем они говорили, в любом случае ”.

“Что ж, я рад, что ты снова с нами, и тебе не так уж плохо”, - сказал Пиньеро, что только доказывало, что он не прошел через то, что пришлось пройти Фернао. Приятный наркотик притупил гнев Фернао, как он притупил гнев его отца. Гроссмейстер продолжал: “Этот армейский полковник и я недавно кое-что сказали друг другу”.

“А ты?” Это заинтересовало Фернао, независимо от того, был ли он накачан наркотиками. “Какого рода вещи?”

“О, то-то и то-то”. Пиньеро иногда наслаждался тем, что с ним трудно. Кто был тем куусаманским магом, который действовал еще хуже? Ильмаринен, так его звали. Раскопки подарили Фернао краткий миг триумфа.

“Например?” спросил он. Он знал, что с наркотиком у него было больше терпения, чем было бы без него.

“Например? Бизнес, в который играют куусаманцы. Ты понимаешь, что я имею в виду. Это достаточно интересный "например" для тебя?” Пиньер погрозил пальцем Фернао. “Теперь я знаю об этом больше, чем когда тоже посылал тебя на восток, в Илихарму”.

“А ты?” Фернао также знал, что ему следовало быть более возбужденным, но наркотик не позволял ему. “Что ты знаешь?”

“Я знаю, что ты был прав”. Пиньеро снял шляпу и церемонно поклонился Фернао. “Куусаманцы действительно наткнулись на что-то интересное. Большего я не скажу, не там, где у стен есть уши”.

Если бы Фернао все еще принимал фиолетовый дистиллят, он мог бы увидеть или вообразить, что видит, уши, растущие из стен. С фиолетовым веществом это даже не удивило бы его. Теперь его ум работал достаточно хорошо, чтобы распознать фигуру речи. Прогресс, подумал он. “Они говорят больше, чем были?” он спросил.

“Так и есть”. Гроссмейстер кивнул. “Во-первых, теперь мы союзники. Они больше не нейтральны. Но я думаю, что удар, который получил Илихарма, рассчитан на большее. Это то, что показало им, что они не могут делать все сами ”.

“Звучит разумно”, - согласился Фернао - но тогда Пиньеро не был ничем (за исключением, возможно, коварства), если не был разумным. После еще немного медленного раздумья маг добавил: “Когда они, наконец, выпустят меня отсюда, я хочу поработать над этим. Я уже сказал Пейшото об этом”. Он коснулся одного из шрамов - теперь шрамов, а не заживающих струпьев или открытых ран - на руке, которую он не сломал. “И я заслужил это право”.

“Так и есть, парень; так и есть. Более того, ты знаешь, куда они улетели, и это поможет тебе оторваться от земли”.

“Есть надежда”, - сказал Фернао. “После столь долгого общения с Людьми Льда я не уверен, знаю ли я что-нибудь еще”.

“У тебя все получится”, - сказал ему Пиньеро. “У тебя все должно получиться. Ты нужен Королевству”. Как и Пейшото раньше, он помахал рукой и ушел. Он мог уйти.Даже несмотря на то, что желтый дистиллят притуплял его чувства, Фернао знал, как он этому завидовал.

Три дня спустя санитары поставили его на ноги впервые с тех пор, как он приехал в Сетубал. Они дали ему костыли. Попасть одному под руку, все еще закованную в гипс, было нелегко, но он справился. К тому времени он выпил половину дозы желтого наркотика, так что все болело. Он чувствовал себя старым человеком. Но он стоял на ногах и сумел сделать несколько шатких шагов, не упав лицом вниз. Ему пришлось попросить санитаров помочь развернуть его к кровати. Он и туда вернулся. Прогресс, снова подумал он.

Они отучили его даже от половинной дозы через пару дней после этого, и это было ... не так уж плохо. Он обнаружил, что ему хочется наркотиков, что встревожило и смутило его. Когда он заснул, несмотря на боль, которая не проходила, он почувствовал еще один небольшой прилив триумфа.

Иметь ясную голову было само по себе удовольствием. Он всегда хорошо думал и не упускал тумана, который жидкости одного цвета и другого окутывали его разум. Когда Пиньеро снова пришел навестить его, гроссмейстер кивнул чем-то вроде одобрения. “Ты начинаешь больше походить на себя”, - сказал он.

“Я надеюсь на это”, - ответил Фернао. “Прошло какое-то время. Я рад, что ничего не знаю о времени в ящике”.

Пиньеро сунул ему какие-то бумаги. “Тебе пора вернуться в игру”, - сказал он. “Прочти это. Ничего не говори. Просто прочти их. Они из Куусамо”.

Фернао читал. К тому времени, как он одолел половину первого листа, ему пришлось притормозить, потому что каждую вторую строчку он смотрел на Пиньеро. Наконец, несмотря на предписание гроссмейстера, он все-таки заговорил: “Меня не было слишком долго. Мне нужно многое наверстать”.

Торжествующий полковник Лурканио раздражал Красту больше, чем каким-либо другим способом, даже назойливым в постели. Он помахал газетным листом у нее перед носом, говоря: “Мы раздавили их, раздавили их - ты меня слышишь? Зулинген неизбежно падет, и все, что за ним, сразу после этого. Свеммель разбит, потерян, свергнут, несомненно, как давным-давно была Каунианская империя ”.

“Как скажешь”. Красте было легче притворяться взволнованной в спальне, когда она не чувствовала этого там. Но потом она действительно просветлела.“Это означало бы конец войны, не так ли?” Когда она думала о начале войны, она думала об альгарвейцах, возвращающихся домой.

Лурканио разубедил ее в этой идее. “Нет, потому что у нас все еще есть телагоанцы и куусаманцы, которых нужно подчинить. И тогда мы превратим весь Дерлавай в страну, о которой мечтают наши сердца ”. По его выражению, эта идея привела его в восторг.

Краста не была склонна мыслить масштабно. Но она вспомнила крушение, когда каунианская Колонна Победы пронеслась мимо, и ее пробрал озноб. Непривычно тихим голосом она спросила: “Что ты сделаешь с Валмиерой?” Она чуть не сказала: "Что ты сделаешь с Валмиерой?" Она не думала, что Лурканио это понравится. С другой стороны, ему это может понравиться в целом слишком сильно.

“Управляй этим”, - спокойно ответил альгарвейский офицер. “Продолжай править этим, как мы правим этим сейчас”. Он встал из-за своего стола, встал позади кресла Красты и начал ласкать ее груди через тонкий шелк туники. Ей захотелось оттолкнуть его руки; обычно он не был таким грубым, напоминая ей, что сила, а не любовь, заставила ее затащить его в свою постель. Но у нее не хватило смелости, что подтверждало его точку зрения.

Через некоторое время он, казалось, пришел в себя и сел обратно. Когда он не прикасался к ней, ее дух ожил. Она сказала: “В любом случае, Дерлавай слишком велик, чтобы его можно было заполнить альгарвейцами”.