Сладкий

Бабка Люба медленно кивала и не сводила с него глаз. Егор уже готов был или сквозь землю провалиться, или убраться восвояси, лишь бы не стоять перед ней с видом нашкодившего школьника. Хоть бы вопрос задала какой! Что ей там журналистка наговорила про ночь в Прохоровке и свои приключения на озере? Если как Ермоленко, то тут уж лучше молчать. Да и вообще, лучше молчать, а то полезут все эти ненужные подробности, а за ними, глядишь, и сплетни. Ему-то что, он мужик, на него, где сядешь, там и слезешь...

– Вот черт, – брякнул он в ответ на лезущие в голову двусмысленности.

– Только пришел, а уже черта поминаешь, – покачала головой Люба. – Как пес-то твой? Живой?

– Живой, спасибо. Никогда бы не подумал, что собака станет эдакую гадость пить. Ну, то есть, – Егор оттер испарину на лбу, – я имею в виду, что для пса эта ваша настойка, наверное, так себе угощение.

– Жить захочешь и не такую дрянь выпьешь. Главное ведь, чтобы из добрых рук. Ты проходи, проходи, мил человек, – указала она на табурет около стола. – Чайку, может, али пирогов?

– Мне бы Варвару... – упрямо пробормотал Егор и дернул подбородком.

Егора неприятно кольнуло. Люба не сводила глаз с его лица, и его это тоже раздражало.

– Понятно.

– Так если понятно, можно ее туточки обождать. Или на словах что передать? – бабка Люба достала картонную коробку и поставила ее на стол перед собой. Сунув руки внутрь, она зашуршала, а затем стала доставать крупные янтарные луковицы и внимательно разглядывать их со всех сторон.

– Да нет, я, пожалуй, пойду. – Егор потоптался на пороге прежде, чем спросить: – А к Ермоленко зачем пошла? Неужели про тюрьму писать будет?

– Вроде того... – уклончиво ответила Люба и отложила луковку с двумя вылезшими зелеными стрелками. – Работа у нее такая. Вот и тут – вести с полей!

– Какие вести? – не понял Егор.

– Это у нас раньше в газетах и на радио первая рубрика была. Куда ни глянь, везде эти самые вести с полей.

Столетов сжал шапку в кулаке и взялся за дверную ручку.

– Пойду я...

Люба посмотрела на него поверх очков долгим изучающим взглядом, и на лице ее возникло какое-то странное выражение – смесь недоверия и легкого испуга.

– Где-то я тебя видела...

От этой ее фразы Егор остолбенел.

«Похоже, бабка-то не в себе... Ну его к лешему!» – подумал он и толкнул дверь.

В этот момент в сенях раздался какой-то шум, и уже через мгновение в грудь Столетова уткнулось нечто пыхтящее и обвязанное толстенным шерстяным платком.

Эта женщина в окне... (в огне, во мне...) Нужное подчеркнуть

– И-извините, – Столетов посторонился, пропуская мимо себя нового гостя, от которого несло крепким морозцем и... Ноздри Егора уловили едва слышный аромат.

«Показалось», – подумал он, но задержался в дверях, не в силах оторвать взгляд от заиндевевшего платка.

– Всем здрасьте! – поздоровался гость голосом Варвары, и теперь-то уж Столетов совершенно убежденный, но обескураженный, прикрыл дверь. – Здра... – Варвара развернулась всем своим необъятным новым телом и уставилась на Егора.

Выбившиеся темные пряди еще не успели оттаять и обрамляли ее лицо тонкой, узорчатой белой паутиной. Щеки покраснели и стали похожи на августовские наливные яблоки. За секунду узнавания ее искрящиеся глаза успели чуть сузиться, а зрачки, наоборот, увеличиться.

– Вы? – выдохнула она и, вцепившись в платок, с заметным усилием стала разматывать его вокруг шеи. – Уходите уже? Всего доброго!

Столетов дернулся от ее тона и сквозившего в голосе раздражения. Вот вроде ничего обидного не сказала, а ощущение, словно послала. Причем так четко, что переспрашивать адрес уже не хотелось. Вот тебе и трепетная девушка, творческий человек и журналистка. И все же, несмотря на ее холодность в прямом и переносном смысле, Егор едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Вид у Варвары и правда был сногсшибательный.

– Тебя не узнать, – сказал он и привалился плечом к стене.

Щеки Вари, кажется, стали еще краснее.

– Бабушка Люба, – демонстративно обратилась она к хозяйке. – Я к вам на минуточку!

Люба поправила съехавшие на кончик носа очки и перевела недоуменный взгляд со Столетова на Варвару и обратно.

– Так, понятно... на минуточку, значит... А я думала, что ты мне все расскажешь. Что да как.

Варвара расстегнула верхние пуговицы на тулупе и помахала ладонями перед лицом:

– Господи, жарко-то как! Конечно, я все расскажу, только когда посторонние уйдут.

Столетов склонил голову к плечу и с интересом посмотрел на девушку. Изменения в ее поведении были столь очевидны, что невольно подумалось о том, что все это наиграно и делается исключительно для того, чтобы подтвердить легенду их недолгого и уж, конечно, не близкого знакомства. К чему были эти сложности, Егор не понимал, но в целом, особой проблемы не ощущал.

– Какой же он посторонний, Варвара! – вступилась за него Люба. – Он вообще-то к тебе пришел, – усмехнулась она и кивнула Столетову: чего, мол, стоишь? чего молчишь? вот она – твоя пропажа!

– А чего ему от меня надо? – пробормотала Варя куда-то в сторону.

Столетов достал телефон и сжал его в горячей ладони.

Варвара стояла к нему спиной, и в отражении бабкиного серванта Егор видел, как в волнении она покусывает нижнюю губу.

– На вот, телефон твой нашел, – сообщил он, разглядывая натекшую лужицу вокруг ее валенок.

Варвара обернулась, и лицо ее просияло. Длилось это ровно секунду. Следом из недр толстого рукава появилось тонкое запястье и протянутая ладонь.

– Благодарю вас, господин Столетов, – дрогнувшим голосом произнесла она, старательно избегая его взгляда. – Не ожидала от вас. Собственно, я и без него как-то...

– Не за что, – криво усмехнулся он. – Это же мое любимое занятие – в снегу копаться. Да и как не понять, тут же вся информация, вся жизнь, любимые люди... Как же без телефона-то? Новый пришлось бы покупать. Или вы предпочитаете, чтобы вам их дарили?

Варвара стиснула зубы. Егор видел, как сквозь неостывшие от мороза щеки проступает бледность.