– Вот ведь аккуратные какие люди в столицах живут, кокос их задери, – молвил Лева, освобождая для чего-то рукавом стол. – Всё в конвертиках. Вот ведь кокосы какие. Да и мы тоже не промах в конвертике взять, только Витя Прапор заартачился. Не возьму, говорит, в закрытом конверте. Откройте непременно сами. Ну, ты знаешь почему.
Конечно, я знал причину недоверия Вити ко всяческим закрытым пакетам да конвертам. Фобия у него тяжкая на всё закрытое. И можно сказать, что на глазах моих эта самая фобия народилась. А дело то было вот как. Виктор Трофимович Прокудин, отслужив прапорщиком лет, этак, двадцать пять в охранных войсках, вышел на пенсию и вернулся в родной город. Вернулся и сразу же решил по своей специальности устроиться. Как раз в
ту пору потребовался на птицефабрике начальник охраны. Прежний-то начальник до того допился на хлебном месте своем, что вывел всю караульную смену на строевые занятия. Он тоже в прошлом при военной службе состоял. В общем, прежний охранный начальник мужик был ничего, а вот со строевой подготовкой переборщил. Вечером же того дня, все вахтерши птичника, младшей из которых было пятьдесят четыре года, пошли жаловаться директору на вопиющий беспредел хмельного руководства и просить компенсации за стёртые ноги. Директор в компенсации отказал, а в остальном пошел женщинам навстречу, и через день на птицефабрике образовалась вакансия главного охранника. Вот тут-то Виктор Трофимович и сгодился. Начальство встретило его хорошо и душевно (с коньячком, значит), а Прокудин в свою очередь пообещал руководству утром следующего дня объявить войну несунам. Ну, пообещал и пообещал, с кем не бывает. Дело житейское. Чего мы только начальству не обещаем, устраиваясь на работу, особенно под душевный разговор. Как говорится, наплевать да забыть, но не таков был Виктор Трофимович. Держал свое слово, данное в легком подпитии, гражданин Прокудин крепко. Так крепко, что подивились все. Он каждый день лично сам обыскивать на проходной всех работников. Особенно женщин. А это, знаете, какой удар по бюджету трудящихся птицепредприятия? Ощутимый удар. У нас ведь в ту пору как говорили: без яиц ползет домой, только дурень и бухой. И это было правдой, практически, во всех смыслах этого выражения. Нес народ продукцию фабрики за забор напропалую. Яйца, мясо, пух да перо стали хорошим подспорьем местным птицеводам. И радовались птицеводы этому подспорью всеми фибрами своей широкой души. Да и кроме яиц с мясом, на нашей фабрике всегда много и другого полезного можно было найти, особо не напрягаясь. Здесь и болты есть, и гайки, и пружины разнообразные. Бери – не хочу… И брали, пока Виктора Трофимовича не поставили охраной руководить. Тяжело стало работать домовитым сотрудникам нашего, когда-то орденоносного, предприятия при новом охранном начальнике. Правда, где-то через месячишко, Виктор Трофимович стал понемногу понимать, что да к чему. Где-то сам дошёл, где-то объяснили из-за темного угла да в глаз. Поскромней стал себя вести Прапор. Прозвище такое как-то само собой к Виктору Трофимовичу прилепилось. Не так рьяно, как раньше, стал он обыски свои чинить, но иногда зверствовал. И вот как-то раз к нам в механическую мастерскую привезли новую бочку с солидолом. Смазчик наш – Коля Варежкин открыл бочку и, первым делом, как полагается, себе килограмма полтора импортного солидола в промасленную бумагу завернул. Для домашних нужд. Святое дело. Благо Прапор уже три дня на больничном отдыхал, а без него охранное подразделение зверствовать стеснялось. Свои же люди кругом. Короче, завернул Коля сверток еще одним слоем бумаги, потом положил его на крышке шкафчика для одежды и, не спеша, побрел фабричные механизмы смазывать. Только дверь за Колей закрылась, а у бригадира нашего, у дяди Бори моментально коварный план зародился. Такой коварный, что в животе у бригадира заурчало. Он быстро собрал вокруг себя всех кто работал в мастерской, и шепотом коварными мыслями поделился. Тут же нашлись два добровольца сходить вместе с дядей Борей на бумагу «по большому», чтоб идею его, значит, в жизнь претворить. Претворять её начали за углом мастерской в кустах на промасленную бумагу, благо было бумаги этой в нашей мастерской – завались. Наложили добровольцы на бумагу, что им организм позволил, завернули в три слоя и, вместо Колиного свертка с солидолом, на шкафчик плоды своей
натуги положили. Дядя Боря тут же звонит домой Прапору, и инкогнито да не своим голосом, зажав для пущей важности пальцами нос, сообщает, что на фабрике намечается хищение импортных смазочных материалов в весьма не мелких размерах. Также в этом тайном разговоре была названа и фамилия негодяя, решившего покуситься на импортную смазку. Получив столь важный сигнал, охранный начальник тут же оттудбил и рысью на пропускной пункт примчал. Колю он взял на пороге проходной и, крепко ухватив за рукав, потащил в комнату для разных охранных нужд, где, в случае необходимости, проводили и обыски. В тот момент нужды в обысках никто не предвидел, а потому две охранницы пили за столом чай с вишневым вареньем. Начальник ворвался к чаёвницам аки сокол к заячьему выводку. Правда, ругать своих сотрудниц он не стал. Не до этого ему было, но освободить часть стола строгим взором повелел. Сверток был найден сразу. Для наглядности воспитательной работы сдвинул Прапор найденное на самый центр стола. Как раз туда, где стояла ополовиненная вазочка вишневого варенья без косточек.
– Да это, того…, – замялся Коля, мысленно прощаясь с премией за текущий квартал. – Да, ладно, чего там. Пойду я…
– Я тебе пойду! – взъерепенился радостный охранник, – на пятнадцать суток ты у меня сейчас пойдешь за воровство! Я тебя уже не в первый раз за руку ловлю! И хватит веревочке этой виться вокруг да около! По полной катушке ответишь! Под суд отдам!
– За это дерьмо под суд?! – изумленно ткнул пальцем в сверток Коля.
– Дерьмо, говоришь? – схватил Прапор сверток и поднес его к багровому лицу несуна. – Да за это дерьмо валютой заплачено было! Оно золота на самую малость не дороже! Попал ты Варежкин по самые абрикосы! Вон и милиция за тобой уж приехала.
Конечно, милиция приехала не за Колей Варежкиным, а за яйцами, которые им были обещаны по весьма льготной цене. Такой льготной, что уж дальше и некуда. Даром, значит… Но, подвернувшись случайно к скандалу, работники правоохранительных органов тоже решили марки своей не марать и активно поучаствовать в воспитании несознательных элементов. Сержант, от нечего делать, присел к столу, подвинул локтем озабоченную происшествием вахтершу, достал из планшетки чистый лист бумаги и приготовился чего-то писать. Народ, толпившийся возле окон проходной, все это видел и ждал. Большая часть народа еле сдерживали улыбки, потому как знали, что в пакете.
– Граждане! – взмолился вдруг в полный голос Коля Варежкин. – Да что же такое творится на свете белом? За какую-то безделицу дело шьют!
– Э, нет, дорогой товарищ, – пристально и в упор глядя в глаза преступнику, а правой рукой разворачивая реквизированный сверток, чеканил правильные слова Прапор, – это не безделица. Это хищение собственности нашего собственника. Это статья. Это тебе – не бывало, когда всё вокруг моё! Теперь капитализм с демократией и чужого брать – не смей! Сейчас не забалуешь, а забалуешь, так мы тебе вот этим солидолом смажем, что надо и отправим, куда следует. Вот этим самым солидолом!
Начальник охраны развернул, наконец, пакет, старательно зачерпнул указательным пальцем содержимое и поднял палец с содержимым у себя над головой. При этом часть содержимого капнула с пальца на редковолосую голову Виктора Трофимовича.
Когда народ в караулке осознал, что за манна небесная пала на голову начальника охраны, наступила тишина, а потом вахтершу тетю Таню стошнило, а сержант вместе с чистым листом бумаги с табуретки упал. Прапор через день уволился и приобрел устойчивую привычку ничего не брать в закрытом виде.
Мгновенно промелькнуло у меня это воспоминание. Я ведь тоже тогда у окна караулки развязки задумки дяди Бориной с нетерпением ждал. Весело тогда было. Не то, что сейчас. Сейчас мне никак не до смеха. Улыбнулся малость и хватит. Теперь только грустить и остается.