Слава – вещь липкая

Я, сразу успокоился, перестал мандражировать, сел в мягкое кресло и решил подумать по-настоящему. Знал, что тяжело мне будет столь непривычной деятельностью заниматься, но решил сегодня перед трудностями не отступать. Решил основательно и бесповоротно, потому как в моем положении поворачивать было уже некуда – везде тупик. Здесь либо пан, либо в муравейник голым задом. Для начала получилось – в муравейник. Подумать мне не дала Антонина, явившаяся на обеденный перерыв. Явилась и сразу ко мне обниматься, но чую по глазам, что тоска нешуточная гложет её нутро. Таит чего-то от меня Тоня. Через силу, но таит. Я, конечно же, искренне желая ей добра, отстранил её чуть от себя и в лоб вопросом.

– Чего случилось?

И лучше бы мне так прямо не спрашивать. Поаккуратней как-то надо было, но теперь уж об аккуратности той поздно говорить. Ау, брат. Зарыдала Антонина от неотесанности моей и сует мне в руку газету. Сует и шепчет:

– Про тебя тут пишут.

Я по привычке глянул на последнюю страницу. Про меня как-то раз там писали. Это когда я второе место в области по гирям занял. Уж лет десять я ту газетку в комоде храню. Да только ошибся я сегодня по поводу последней страницы. Первую мне надо читать. На первой про меня! Именно там новый начальник милиции нашего района дал пространное интервью, и в конце интервью этого, упомянул, что теперь для него дело чести раскрыть заказное убийство известного в районе предпринимателя Виктора Мопзонова. Витьки Мопса, ежели не по газетному выразиться.

– Мы уже многое знаем об этом деле, – рассказывал корреспонденту газеты новоиспеченный милицейский руководитель. – Главный подозреваемый есть. Это уроженец деревни Копьево гражданин В. Он и раньше был на подозрении в преступных посягательствах, а теперь вывернулся весь наружу. Осталось дело за малым – только подлого преступника арестовать. Далеко он от нас не уйдет, и никаких Чикаго в нашем районе мы не допустим. Бандит должен сидеть в тюрьме. Не нами придумано, и не нам без внимания этот факт оставлять, несмотря на недостаточное финансирование наших органов. Все силы района брошены на его задержания и за ценой мы здесь не постоим, а если надо, то привлечём и силы из соседних регионов. И область обещала, в случае чего, помочь. Не уйти подлому убийце от возмездия! На том стояли и стоять будем!

Дальше шло описание моих примет и обещание благодарности за любую помощь. Я читал газету, а Тоня утирала с глаз слезы. У неё слезы были настоящие – круглые с печальным блеском. Когда я про себя начитался до легкой икоты, Антонина к официальной информации добавила молву народную. Согласно этой молве, милицейский начальник так искусно матерился, ставя задачу по моей поимке, что весь личный состав районного отделения стал шефа не просто уважать, а уважать сверх всякой меры. Вот что крепкое слово с людьми служивыми сотворить может. И еще пообещал начальник, в случае если меня не поймают на этой неделе, сделать всем обрезание, не щадя никакой плоти до самого корня. Под ноль, стало быть. После такого заявления градус уважения к начальству у подчиненных стал ещё больше зашкаливать. И теперь у всех милицейских работников насчет меня руки чесались аж по локоть.

Тоня скоро побежала на послеобеденную вахту к своему прилавку, а мне оставалось одно – спасаться своими силами. Но как? Я даже номера автомобиля убийцы не запомнил. Оставалось одно – придумать как спасти себя самому. Больше мне надеяться не на кого…

Глава 8

Разработку плана по своему спасению я завершал уже в сумерках. С моими аналитическими способностями особо на этой стезе не разгуляешься, а потому план получился простым до безобразия. Общая суть его была такова: мне надо через своих деревенских друзей выйти на бандитских авторитетов и, не вступая с ними в прямой контакт, намекнуть, что я знаю истинного убийцу Мопса в лицо. А уж что дальше будет, так мы по сложившейся ситуации посмотрим. Как говорится, главное ввязаться в сражение, а уж там: куда кривая завернет. Буду нос по ситуации держать. Про то, что мои деревенские приятели смогут быть моими посредниками в переговорах с бандитами, я почти не сомневался. Тодор не раз хвастался мне за бутылкой, что он со всем криминалом на короткой ноге.

– Да меня любой знает, – кричал в такие моменты Витя, старательно изображая что-то на пальцах. – Любого я в нашем районе на рога поставлю! И за меня каждый нормальный пацан встанет, не щадя глотки! Ты знаешь, как меня братва уважает?! Ты же знаешь, что я…

Насчет постановки любого на рога я, конечно, не верил, и насчет глотки тоже, но записку в преступную среду Тодор мог отнести запросто. Должна же в его словах быть, хотя малюсенькая толика правды? Ну, должна же… А, хотя…. Но, черт его знает? Надо проверить. Всё равно другого выхода у меня нет.

Пробираться в родную деревню мне теперь можно было только во тьме. Такая вот у меня ситуация сложилась, обратив меня в пугливого крота, какой света как огня боится и только во тьме решается из норки своей выглянуть. Сперва я хотел идти, как только стемнеет, но потом передумал и решил дождаться Тоню с работы, а то как-то неудобно получалось: она меня спасла, скрывала от недругов, а я слиняю без предупреждения, как последний гад.

Пришла Антонина в восьмом часу, и я сразу, как только она переступила порог, заявил ей о своих планах на вечер. Тоня как в пальто стояла, так и присела на табурет. Губы у неё вдруг задрожали, глаза заблестели, и я понял, что если я сейчас же не возьму волю в кулак, то воли этой мне уже век не видать. Потеряется она окончательно и бесповоротно, а у меня этого добра не велики закрома. Надо было решаться и я решился, отчаянно шагнув за порог. Антонина следом. Я строгим взором повелел ей вернуться, и она, мигом послушавшись, попятилась назад, и только прошептав мне еле слышно:

– Ты придешь, Андрюша?

– Попробую, – пробурчал я, стараясь не глянуть ей в глаза. – Куда мне еще деваться? Жди. Вернусь, если…..

Не хотелось мне, чтоб она моих глаз узрела. Не сухо там было. Очень уходить не хотелось, я и не думал, что так тяжко будет, но идти надо. Другого выхода у меня сейчас нет. Взялся за гуж…

На автобусе из райцентра до нашей деревни минут за пятнадцать добраться можно, но сегодня в автобус садиться рискованно. Людей там много бывает, а их я теперь немного побаивался. Казалось мне, все люди (кроме Тони, конечно), только и думают о том, как бы меня поскорее в милицию сдать. И будто не было у них теперь ни никакой другой заботы, кроме того – как меня на кичу определить…

«Ни стыда, ни совести у людей не осталось, – думал я, разглядывая издали столб, возле которого останавливается наш автобус. – Я стараюсь никому никогда ничего плохого не делать, а они… Неблагодарные…»

Размышляя так о роде человеческом, я пошел к деревне пешком и лесом. В лесу было сумрачно и страшно. А тут еще на луну туч мутных ветром натянуло. Луна и так-то ущербная дальше некуда, как говорится – на последнем издыхании, а за тучами её стало вообще не видать. Короче, шел я, практически, наощупь, иногда спотыкаясь, а иногда и падая. Но, несмотря ни на что, где-то, через час, добрался до своего родного порога усталым, и никем не замеченным. Вот моя деревня, вот мой дом родной…

В доме горел свет. Опасаясь милицейской засады, я осторожно подкрался к окну и, приподнявшись на цыпочки, заглянул туда. Леха сидел за столом и занимался довольно-таки странным делом. Леха писал. Если б я Леху не знал, то, вряд ли бы так удивился, но я своего армейского друга знал хорошо. Чтоб Леха стал по доброй воле чего-то писать, так это надо передушить половину медведей заполярья. Так видимо и случилось, потому что Леха писал, а над ним ни одного человека с ружьём не стояло. Леха сидел в избе один и писал по доброй воле. Вон оно как… Чудеса… На всякий случай я решил подстраховаться. Я осторожно постучал в окно и сразу же спрятался за голый куст сирени возле палисадника. В окно выглянул только Леха, и никто рядом с ним не объявился – первый признак отсутствия засады. Значит, в доме всё чисто.

И, действительно, в избе было чисто во всех отношениях. У меня так чисто никогда не было. Чувствовалась крепкая рука хозяйки: ни грязи, ни пыли на полу и одежда на вешалках аккуратно висит. Пока я оглядывал свои прихорошившиеся хоромы, Леха обрел дар речи.

– Ну, ты даешь, – прошептал он еле слышно, плотно задернул занавески и побежал закрывать на ключ входную дверь. – Вот уж не ожидал. Чего хочешь мог предположить, но такого… И не страшно тебе было?

– Чего страшно? – отозвался я на вопросы друга, все еще озираясь по сторонам.