Слава – вещь липкая

– Как чего? Человеку горло резать! Ножом.… Сзади…. Молоток… Так этим бандюкам и надо. Жесть!

– Какое горло?

– Ладно, – погрозил мне Леха пальцем. – Нечего тут передо мной дурачка ломать. Я уж из-за тебя два дня под колпаком живу: то с ментами объясняюсь, то с бандитами терки тру. Час назад участковый Михалыч от меня отвалил, но завтра обещал непременно вернуться. Его начальство обязало здесь в засаде сидеть, а вот жена на ночь его никуда от себя не отпускает. Он бы и с женой решил, только деньги у меня, как на грех, кончились… Так что ты давай, Андрюха, колись перед другом на всю катушку.

Я рассказал Лехе всё. Ну, не совсем всё, конечно. Про то, как я скрывался у Тони, кое-что утаил. Да, если честно сказать, Леха меня про тайники особо и не выспрашивал. Его больше факт смертоубийства интересовал. По глазам друга я увидел, что моя версия ему понравилась не очень, и он рассказал мне во всех подробностях своё видение того, как я Витю Мопса порешил. Оказывается, я пришел самым наглым образом в квартиру к Мопсу и без особых разговоров ткнул его легонько два раза острым ножиком сзади в шею. Затем ножик этот я выбросил в урну, как раз на углу дома она стоит, того самого, где чуть ранее проживал Витек Мопс. В урне он (ножик, естественно, Витьку-то я в урну не додумался сунуть) пролежал сутки, пока дворник нашего районного супермаркета «Сыны Меркурия» Серафимыч, его оттуда не извлек. Конечно, сторож никогда бы не отдал столько ценную в хозяйстве вещь в руки органов следствия, но в тот момент, когда Серафимыч старательно оттирал находку о левый рукав своей телогрейки, мимо проходил милиционер. После коротких препирательств и всяческих хитростей с обеих сторон, сторожу пришлось сдать находку в органы и тем самым замкнуть вокруг меня следственное кольцо окончательно.

– А вот здесь и не сходится! – ухватил я вдруг Леху за воротник. – Ни при каком раскладе не сойдется! Как же я мог нож выбросить, если Любка меня над таким свежим трупом застала, что свежее и не бывает?

– В форточку ты его удачно швырнул, от водосточной трубы срикошетил и в урну, – быстро освободился от моего захвата друг, сел на скрипящий табурет и тут же сменил тему. – А я вот отчет о работе наверх Архипычу пишу. Велел он нам через каждые три дня отчитываться. Да, кстати, на-ка вот здесь в ведомости распишись.

Я взял протянутую мне ручку, но на всякий случай решил посмотреть, а за что же это я подпись ставлю. В ведомости, напротив, моей фамилии стояла сумма в двадцать девять тысяч рублей. Как раз моя зарплата за два месяца работы с отпускными и квартальной премией вместе. Рука от этакого видения вдруг застыла. Я-то и подписать вроде бы не прочь, но рука чего-то артачится начала.

– Да ты не сомневайся, – подтолкнул мою руку под локоть Леха, – это за аренду твоего дома. Я вчера в комоде твой паспорт нашел и оформил всё юридически, как меня Архипыч учил, чтоб комар, значит, никуда носа подсунуть не смог. Тебе всё равно здесь в ближайшие годы не пожить, а может и вовсе, при таких-то делах, не вернешься. Так чего ж имуществу зря пропадать? Пусть на благо народа послужит. Да и с финансами у меня чего-то не сходится. Куда тридцать тысяч дел? Не знаю. Вот я их и включил в арендную плату. Подписывай.

Я подписал. Мне ведь теперь против кого-то совсем ни к чему идти, тем более против друга армейского. Друзей-то у меня кот наплакал, чтоб ими ради какой-то подписи разбрасываться. Леха внимательно рассмотрел мою подпись, облегченно вздохнул и поинтересовался о том, а что я дальше делать намереваюсь? Я рассказал ему о своих планах по связи с преступным миром.

– Ты бы погодил сам колготиться, – почесал шею мой армейский сослуживец. – Я наверх от твоей ситуации сообщил. Обязан был сделать такое дело. Ты ведь член партии теперь. Архипыч уж про тебя знает. Вот. Короче, он решил, что ты должен стать героем.

– Чего?

– Героем будешь.

– Каким еще героем?! – аж притопнул ногой я, подозревая Леху в розыгрыше. Я сам разыграть кого-нибудь не прочь, но не в такой же ситуации. Жизнь меня за горло ухватила не по-детски, а он…

Героем на фронте борьбы с распоясавшейся преступностью. Это так Архипыч по телефону мне сказал. А еще он сказал, что все в районе, как можно скорее, должны узнать, как ты, презрев опасности, бросился в бой с оголтелым бандитизмом. Надоело твоей честной душе терпеть подлый беспредел над народом, вот и попер ты на бандюка с финкой, словно на танк с гранатой. И пусть ты погибнешь, но на твоем примере молодежь еще дальше пойдет. Это, опять же, не я придумал. Там уже два корреспондента статью про тебя дурака строчат. И вот представь, что после всего этого, ты приходишь и говоришь, а это не я бандита отважно замочил. Это парень со шрамом на щеке герой, а я так, по чистой случайности да превеликой глупости рядом оказался. Придурок я полный, а не герой вовсе… Каково?

– Да пошел ты! – рявкнул я на Леху, и хотел что-то подобное отпустить и в сторону высшего руководства партии, но тут на крыльце послышался изрядный шум. Кто настойчиво стучался к нам в дверь.

– На двор! – скомандовал Леха, обретя вдруг повадки бывалого конспиратора. – И тихо там сиди!

Я мигом выполнил указание, затаился на заднем дворе, а Леха пошел открывать припозднившимся гостям. Судя по шуму в сенях, гости пришли толпой…

Меня приехали брать, – подумал я и хотел уж огородами пробираться к городу, но чего-то передумал и решил узнать – как дальше себя Лёха поведёт – сдаст или не сдаст.

И решил я ко всему прочему, еще и осторожно послушать, как меня в избе недруги ищут и как Лёху на мой счёт пытают. Решил и на цыпочках пробрался к обитой потертым дерматином двери в жилую часть избы. В избе, перебивая друг друга, разговаривали пришельцы с Лехой. Говорили они негромко, и потому их говор за дверью сливался для меня в малопонятный гул. Я приник ухом к щели между дверью да косяком, хотел прислушаться и тут почувствовал на своем плече чью-то крепкую руку.

Глава 9

«Дослушался, – искрой короткого замыкания пронеслось у меня в голове. – Доигрался, как семеро козлят с матёрым хищником. Чего теперь делать-то?»

Я снова хотел броситься в побег, но, услышав над ухом знакомый хриплый басок, одумался.

– Ты чего откокосил-то, Андрюха? – хрипел Кокос, увлекая меня через заднюю калитку к соседским огородам. – Весь район про тебя гудит. Молоток! Настоящий кокос! Я бы тоже не стерпел. Развелось козлов этих, хуже некуда. Кокос на кокосе. Гнут все из себя, а на самом деле гниль одна, вон как ты его. По нашему, по копьёвски. Чик пером по горлу – и готово! Молодец, настоящим кокосом вырос. Уважаю.

Подробности о своих бедах я поведал Леве, сидя на его кухне возле покрытой жирной копотью печки.

– Так чего ж, выходит, подставили тебя? – разочарованно и протяжно вздохнул Кокос, растапливая печку. – А мы-то думали… Вот ведь какие кокосы в жизни встречаются. Не успеешь оглянуться, а они уж норовят тебя в дерьмо харей макнуть. Вот кокосы! Только ты всё равно в деревне на глаза никому не показывайся. Сегодня утром участковый собрание проводил, так я боюсь, что стуканёт кто-нибудь на тебя ненароком. У нас ведь много кокосов разных. Сам знаешь: такие кокосины водятся, только палец в рот положи… Ты, давай, посиди пока за печкой, подумай, а пока сбегаю к Лексею за деньгами, там бухгалтер приехал. И Тодора сюда к нам заодно приглашу для совета. Надо тебя как-то выручать.

Лева убежал, а я остался один перед чуть коптящей печкой его жилища. Если убранство моей избы совсем недавно можно назвать уютным с приличнейшей натяжкой, то для жилья Кокоса этот термин неприменим вообще. Ни один язык не повернется средь этого кавардака про уют заговорить. Здесь уют и не ночевал никогда. Жил Кокос на кухне, потому как в других жилых помещениях его избы – имелась проблема с окнами. Нет, окна были на месте, но большая часть их страдала без стекол. Заменителями стекла на окнах Левиной избы служила фанера да старые байковые одеяла. Со своей задачей по сбережению тепла заменители справлялись не ахти как. Дуло холодом через них за милую душу. А вот на кухонном окне стекло устояло. Даже не одно, а два. В окне на кухне избы Кокоса основную оконную раму дублировала ещё и рама зимняя. Как уж они выжили средь всеобщего стекольного разрушения? Неизвестно, но смогли они устоять против всех жизненных передряг, покрывшись толстым слоем пыли и паутины. Подоконник кухонного окна был черен от высохших тел насекомых, отбросивших там свои цепкие лапы летней порой. Кроме мушиных трупов было много в Левином жилище банок с бутылками разного калибра: начиная от стограммовых майонезных и заканчивая пыльной двадцатилитровой бутылью, прикрывающей лохмотья обоев в красном углу кухни. Над бутылью красовалась черная полка, с которой свисала бывшая когда-то белой тряпка. Еще на полке лежала икона ликом вниз. На иконе стоял закопчённый бидон с чем-то позеленевшим внутри. Рядом с бутылью валялась груда разнообразного грязного тряпья, по всей видимости, служащая моему односельчанину постелью. Около постели тоже теснились банки. В каждой из банок тех – было понемногу мутной жидкости, а также трупы мух вперемежку с бледно-зелёной плесенью. На кухонном столе стояли ещё две банки, но эти банки были консервными. Одна из них была наполнена окурками до краев, а другая пока еще только наполовину. Рядом с консервными жестянками лежали: старая калоша, черное лезвие ножа без ручки, вилка в два зуба и веник. Дальше я осмотреться не успел. Явился Кокос. Он, радостно улыбаясь, подмигнул мне раз семь кряду и швырнул на стол белоснежный конверт.