Слом

Юродивая забрала свечку и не спеша отправилась обратно в зал, откуда уже слышался гомон. Но Эль-Саморен, сидевший неподвижно перед оставленными ракушками, окликнул её через несколько шагов:

— Мы тебя искали, — и скривился от лживой недоговорки, одновременно радуясь, что лица не видно.

— А я не пряталась.

Эль-Саморен остался один в темноте. Он не знал, сколько так просидел, пока мимо не пробежала зевающая служаночка. Через десять минут эльф с большим кувшином вина уже поднимался в выделенную ему комнату. Остаток ночи он пытался залить застрявшие в мыслях, но так и не произнесённые слова «Я — Катя, а не та, что была в этом теле раньше».

Под конец одинокой пьянки в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Альси-Алирин придвинул к себе вино, плеснул на пару глотков в чистую кружку и спросил у хмельного:

— Катя?

Эль-Саморен поднял мутный взгляд, допил остатки в своей кружке, кивнул, но всё-таки ответил.

— Катя. Не Яль-Марисен, а Катя, забравшая её тело. — Он так сжал раковины в ладони, что их края больно врезались в кожу.

— Что же на самом деле произошло с моей женой?

— Если бы я знал...

***

Утро, такое же холодное, как и день накануне, встретило отряд двумя новостями: Катя уже уехала с первым же утренним торговым обозом. А Альси-Алирин отдал приказ возвращаться обратно в столицу.

Весь путь обратно он торопил эскорт, стремясь возвратиться как можно быстрее, не жалея коней. Обеспокоенное сопровождение пыталось добиться хоть какого-то объяснения, но тщетно, посол лишь отмахивался и повторял приказ, а потом подгонял коня. Они почти летели по тракту, пронеслись по столичным улицам и свернули во двор одного из дворцов, того самого, в котором обитали маги.

Альси-Алирин осадил коня перед самыми ступенями крыльца, напугав и чуть не сбив служанку, с такой силой распахнул дверь, что ручка стукнулась о стену, и скрылся внутри. Не прошло и нескольких минут, как до оставшихся внизу донеслись крики, а потом и звук глухого удара.

— Не зря мама предупреждала не связываться с магами... — пробормотал один из стражников.

— Если хотите поболтать, то доложите в Дом Стражи, — сердито обернулся Эль-Саморен. И разговорчивый подчинённый кивнул и поспешил выполнить приказ.

— Мы тоже, пожалуй, должны попрощаться, — заметил один из помощников посла. — Королю не будет лишним узнать о случившимся с Альси-Алирином.

***

Катя закуталась в одолженную шубу так, что наружу торчал только нос. Свет больно резал глаза, болела голова, и всё тело сотрясал озноб. В последний раз она спала в доме госпожи-торговки, потом — лишь урывками, пока её везли до гостевого дома. Но сейчас сон не шел, только краткие минуты дремотного забытья, от которого мысли путались ещё сильнее. И даже из такого хрупкого кокона тепла и покоя пришлось выбираться — караван остановился.

— С нами Катя Чистые Руки! — слишком громко прокричал кто-то из возниц, показывая на пошатывающуюся, растрёпанную девушку.

И селяне с радостными приветствиями окружили девушку. Но у неё не было сил отвечать, ноги подкашивались от слабости, а перед глазами плыло.

— Она, кажись, приболела в дороге, — извиняющимся тоном пояснил купец, владелец обоза. — Я её такой не возьму дальше. Тяжко будет.

Деревенские заспорили, но всё же скоро Катю увели в один из домов. Здесь было темно, как и почти во всех подобных домиках. В деревнях, в отличие от городов, окнами не прорезали стены, чтобы зимой меньше уходило дров, поэтому внутри свет давали лишь лучинки, реже свечи или масляные светильники, даже если у хозяев хватало на них денег. А сейчас эльфийка замечала всё это лишь краем сознания, с трудом, заплетаясь и сбиваясь, договаривалась с хозяйкой дома и её старшей дочерью, успокаивая, что от неё мор не начнётся. Чтобы убедить их, пришлось сознаться, что она эльфийской крови, а эльфы и люди одним мором не болеют, это все знают.

Но едва Катя смогла привести себя в относительный порядок после долгой дороги, одеться в чистое и устроиться на очень низкой и узкой лежанке, как провалилась в тревожный, изматывающий, наполненный бредом сон.

Даже в мире снов всё плыло перед глазами, люди и места были словно в тумане или дымке. Вот мама накрывает на стол в доме Риссы и укоризненно смотрит на свою дочь. «Я не рожала убийцу» говорит она, и стены перетекают в стволы деревьев вдоль обочины дороги. Вслед за домиком истаивает и мать, а вокруг из лёгкой дымки возникает Эль-Элитин. Он смеётся, убивая напавшего разбойника, и брызги крови стекают по его лицу, переплавляя его в Эль-Саморена... Кошмар сменялся кошмаром, смешивал память о двух мирах в невероятные истории, и Катя не могла вырваться из череды смертей и убийств, пока во сне вновь не оказалась возле стены Артефакта.

Сон отступил, оставив после себя тяжелый, липкий осадок, до последнего пытающийся не выпустить девушку из своей хватки. А рядом негромко разговаривали двое, и их голоса помогали вернуться из паутины бреда.

— Мы тут ещё одеял принесли, ну чтоб не тряслась так, — мужчина с глухим стуком сгрузил на пол тяжелую стопку.

— Молодцы, а теперь неси обратно. Юродивая сказала не укрывать сильно. Лучше расскажи, что нового от соседей слыхать? — женщина с плеском уронила тряпку в воду и отошла к печке подкормить огонь полешком.

— Да что там интересного... Как у них мор пошел, так десятка два людей животом полегло за пару дней всего. А теперь чой-та ими и эльфы заинтересовались. Но больше нигде боляки почитай и не было, да и там как-то странно болели, если купчикам верить. Ну, когда мор только один дом выкашивал?

— Ну и боги пусть судят. А то совсем ведь обнищали тамошние. Ты иди, иди давай. Мне нашей хворой помочь надобно, так что не смущай девочку. И одеяла не забудь!

Мужчина с покряхтыванием вышел, сердито стукнув дверью, а женщина продолжила что-то ворчать себе под нос, хлопоча у печки.

— Можно воды? — хрипло спросила со своей лежанки Катя, неловко пытаясь сесть. — Пить хочется.

— Ох, очнулась, наконец-то. Сейчас, сейчас. Мы так за тебя испужались, три дня вот тут металась. — Хозяйка присела рядом, поддерживая, помогла напиться. — Как затихнешь, так не трогали. Но как лопотать начинала, так аж мурашки: ни слова не понять.

— Простите, не хотела вас пугать.

— Ты полежи ещё, отдохни. После такого сил, поди, нет никаких.

— Нет, — Катя огляделась в полутёмной комнате. — Мне на воздух надо.

С трудом, держась за стену, девушка медленно выбралась во двор, встала, убрала влажные волосы с лица и, часто моргая, с наслаждением дышала. После полутёмного душного домика холодный воздух казался живительно вкусным, свет слепил, но не резал глаза. Высокое, ясное и пронзительно-счастливое небо смеялось над застигнувшей всех врасплох зимой. Это был миг. Эйфория. Прерванные вывернувшей желудок судорогой.

— Какая же всё это ложь, — пробормотала Катя, умывая лицо пригоршней снега, стирая остатки трёхдневного кошмара. — Вся моя дорога, мамочка, вся это проклятая дорога — это такая ложь! — слезы защипали глаза, но не решились показаться. — Ложь, лицемерная ложь...