Слом

— О, ты ведь Катя! Как хорошо, что ты пришла! — заговорил идущий впереди. — Мы тебя так ждали! Нам столько всего есть сказать богам...

Договорить в затихшем зале он не успел — опомнившаяся охрана, подгоняемая сердитым взглядом хозяев, поспешила наперерез. Амбалы привычно и равнодушно под молчание зала сбили нищих с ног и замахали кто кулаками, кто кривыми мечами в завязанных ножнах.

Катя закричала, долго и пронзительно. Перед её мысленным взглядом яркими мгновениями пронеслись вчерашний удар и вся жестокость первых дней в этом мире, и ещё многое и многое. И из страха неожиданно пришла мысль: «Если они считают, что я воля богов, то пусть слушаются моей воли». И, вдохнув побольше воздуха, она постаралась как могла властно и громко приказать:

— Остановитесь! Не смейте трогать этих людей! — девушка поняла, что её трясёт, но не от холода и не от страха. Впервые в жизни к ней пришли гнев и ярость. — Не смейте трогать этих людей. Прочь!

Катя, даже не заметившая, когда успела встать, решительными шагами обошла стол и приближалась к лежащим на полу. Со всех сторон доносились досадливые высказывания, но местная госпожа с мужем сохраняли презрительное молчание.

— Да кому нужны эти оборванцы.

— Испортили, нахалы, праздник.

— Как жаль, я рассчитывала поговорить с юродивой.

А Катя, хмурясь, поудобней поправила свою сумку и по очереди помогла подняться побитым беднякам.

— Идемте, идемте отсюда, нечего нам тут оставаться, — поторапливала она мужчин, выходя с ними из зала.

По пустому коридору они выбрались из дома, миновали безлюдный двор и приоткрытые ворота, возле которых сидел пьяненький охранник, и по заснеженной дороге в густеющих сумерках побрели в сторону еле виднеющегося села. Было холодно, зима вступила в свои права очень быстро, покрыв белым землю и деревья и пощипывая за лицо и руки. Мужчины уверенно шли по оставленным чуть раньше следам, перешептываясь и пытаясь почтительно кланяться, сталкиваясь с девушкой взглядами.

Мрачная деревня их встретила высыпавшими на улицу жителями. Женщины и мужчины недоверчиво присмотрелись к соседям и радостно бросились обнимать их.

— Вернулись, — ахнула одна из женщин. — Вы так быстро пришли. Поговорить-то успели?

— Нет, лучше, — сияя улыбкой ответил один из вернувшихся. — Она пришла с нами. Вот же она!

Девушка в белом, закутанная в свою белую шаль, потерялась в вечерних сумерках на фоне свежего снега, поэтому её заметили только сейчас. А заметив, радостно потащили в одну из изб.

Внутри было не намного теплее, чем на улице, остывшую низенькую печку едва было видно в свете светильника-плошки, тусклого и сильно коптящего, как и сплошь покрытый сажей потолок, и чёрные почти до самого пола пустые стены. В домике царило запустение: блеснувшее крепление для полки, но самой полки уже не было, видимо ушла на дрова, глиняные горшки и миски, пристроившиеся на печке, даже на беглый взгляд было не спутать с их собратьями в других деревнях, где ценили красивую посуду, а не столь небрежную. Единственная лавка шаталась и кололась занозами.

— Как люди? Их побили. Насколько серьёзные травмы? — как только утихла буря приветствий, поинтересовалась Катя.

— Да чой-т нам сделается, — один из спутников устроился возле стены и с аханьем вытянул ноги. — Мы ж ученые, не впервой... — он ещё раз охнул и начал методично доставать из под одежды короткие дощечки, обмотанные тряпками.

— Точно ничего не повредили?

— Кажись нет, а что поушибли, так само заживёт. Мы чего рвались, мы рассказать хотели, про деревеньку нашу, да про соседские.

— Я готова выслушать рассказ, — девушка вздохнула и поплотней укуталась в шаль, отметив про себя, что в домик зашло всего ничего жителей, только рассевшиеся напротив семеро мужчин и женщин, и никто даже горячей воды не предложил. — Ночи нам хватит?

Ночи хватило. Когда-то это место было благодатным для простых крестьян. Эльфийский Дом, в чьём веденье и был клочок земли, не интересовались делами и урожаями, большей частью держали в кулаке города, торговцев да ремесленников. Вот деревеньки и жили не то чтобы богато, но зажиточно. Урожаи год на год не приходились, каждый третий портили то дожди, то засуха, но с двух других удавалось отложить достаточно, чтобы пережить голодный год. Да и в сундуках многое водилось. Только вот лет тридцать назад появился у них пришлый торговец с маленькой дочкой. В его жалостливую историю о подлой жене, сбежавшей вместе со всеми семейными сбережениями, поверили и ему сочувствовали.

Тихо, постоянно пересказывая историю ухода жены, этот ушлый купчик постепенно полностью перехватил всю торговлю с городом, отстроил поодаль огромный дом, а как дочку замуж выдал, так и в город с концами уехал. Только к тому моменту как-то незаметно получилось, что все окрестные жители продали всё чуть ли не до последнего топора, но всё равно должны остались. Так на долг теперь и работают: дрова, урожай, молоко и скотина, всё уходит в большой дом. Дочь торговца заставила всех обращаться к ней не иначе как «госпожа». Так и живут, не зная, что им делать дальше.

Рассказ, эмоциональный, постоянно прерывающийся короткими спорами, мог бы закончиться намного быстрее, но из совсем простывшего домика Катю выпустили только утром, подробно объяснив, как выйти на другой тракт. Одна из женщин даже вызвалась проводить немного и довела до хорошо различимой даже под снегом тропы.

— Знаете, вы не просили совета, да и не знаю я, как вам помочь. Но дам совет, — Катя обернулась в сторону нищего сёла. — Не запускайте дома, следите, чтобы от лавок и столов не сыпались занозы, горшки и миски не напоминали тяп-ляп поделку, а одежда пусть будет заношенная, но без дыр, в аккуратных заплатках. Может и поможет жить достойней.

И, больше не оглядываясь, девушка поспешила вперёд, надеясь быстрой ходьбой выгнать накопившийся холод, пробравшийся до самых костей. Ещё одним поводом поторопиться был гостевой дом, о котором обмолвились крестьяне, вот до него-то и надеялась дойти к вечеру Катя. Да и чаянья побыстрее попасть в тепло не были беспочвенными: этот тракт даже сейчас, ранним-ранним утром, был покрыт следами колёс и копыт.

Она шла, отстранённо посматривая на синеющие ногти и прекрасно понимая, что и губы у неё такого же экзотического цвета. Но движение разогнало кровь, дало слабые крохи тепла, наслаждаясь которыми, девушка внезапно поняла, что проблемы нищих деревенек почти её не трогают — душа оледенела так же, как и лужи на обочине, и чужие беды лишь царапают мерзлоту. Не задевая спрятавшееся за такой бронёй сердце.

Через несколько часов Катя сначала услышала, а потом и увидела кавалькаду на рослых конях, но только когда они подъехали ближе, поняла, что перед ней эльфы. А спустя ещё несколько минут в одном из притормозивших узнала Эль-Саморена.

***

Альси-Алирин пребывал в раздражении все дни пути. Нет, у него не было причин быть недовольным почётным караулом. Эль-Саморен исправно исполнял свой долг, но держал себя при этом столь отстранённо, что казалось, что его тут и вовсе нет. Они стояли на тонкой грани оскорбления, от пересечения которой их удерживало не старое знакомство, а скорбь об одной эльфийке, память о маге Яль-Марисен. Но эта же память закрывала рты от разговора, а сердца от примирения.