Слом
Шрифт:
В этой деревне пришлось задержаться ещё на два дня, прежде чем с очередным идущим мимо караваном отправиться дальше. Девушка плохо представляла, в каком уголке мира сейчас находится, поэтому, всё так же боясь спросить лишнее, она продолжала полагаться на судьбу, надеясь, что та выведет её туда, куда Катя сейчас стремилась. И ей всё равно пришлось петлять окольными путями.
Отступление четвёртое
Золотой пылью рассыпался закат где-то в просвете между деревьями, словно бы по волшебству неожиданно одевшимися за прошедший день в лёгкое кружево первой листвы. А ветер уже подсказывал, что скорей всего ночевать эльфийка будет под крышей, а не на непросохшей земле.
Люди встретили её приветливо, но без лихорадочного преклонения, как этой иногда бывало. Чувствовалось, что здесь живут люди если не счастливые, то с чистой совестью. Они с радостью согласились пустить девушку переночевать. Это была обычная крохотная деревушка, только...
Во дворе на завалинке Катя увидела необычного старика. Он сидел, сгорбившись годами, откинув легкие седые волосы на бок и подслеповато щуря глаза, спрятавшиеся между морщин. Но самое удивительное, что старик был эльфом. В этой крохотной, меньше десятка домов, затерявшейся в дебрях деревушке Катя больше ожидала встретить лешего и домового, чем эльфа, но глаза и чутьё её не обманывали.
— А что тут делает этот эльф? — поинтересовалась она у развешивающей выстиранное бельё женщины. — Это ведь эльф?
— Да его умирать привели. Давно уже, — чуть удивилась женщина, встряхивая очередную пелёнку.
— У-у-умирать? И когда?
— Этого? Его лет тридцать назад оставили. Он последние лет пять в соседнем селе жил, а вот уж с осени у нас. Ан как Колисса с крыльца на сносях упала, так сразу и перевезли.
— А зачем? Он врач? Ну лечить умеет? — пояснила Катя на немой вопрос.
— Как зачем? Не разумекаешь, что ль? Да и что с тебя взять, тебе, юродивой, так и должно, — задумалась собеседница, но, махнув рукой, ответила. — Они жеж сами помереть не могут, нет в них смерти. Вот и приходится у других просить. А так он дитю несчастному часть своей жизни передаст, а смерть от дитя отодвинет. И всем ладно.
— И всегда так?
— Ой чудные ты вопросы задаёшь... не знаю я. Только эльфов этих мне всё равно жалко. Бедные они, жизнью будто проклятые. Деток у них мало, даже слышала, что если у кого двое в семье, они это за великую редкость почитают. Да и малыши растут только с нашими нянями. А кто вырастет, что его ждёт? Какое счастье может быть, если даже собственное дитя нужно кому-то отдать, если ему добра хочешь? Нет, жалко мне этих эльфов, — женщина подняла опустевшее корыто и вразвалочку ушла в сарай.
Катя осталась смотреть на старика, не зная, что же должна чувствовать к нему. Он просто своим присутствием здесь спасал ребенка, но и использовал его. Она долго пыталась понять, но так и не смогла и, в конце концов мысленно махнула рукой. Но зато теперь стали объяснимы и няня Алли, когда-то позаботившаяся и о ней, и зачем эльфы в городах выходят на улицы и обнимают подряд всех людей. И малышня сама к ним бежит с криками, смехом и улыбками, девушка сама это видела два раза, но тогда побоялась расспросить. И какая ирония, что этих высокомерных гордецов, принимающих свои власть и богатства с презрительным равнодушием, жалеют глупые честные люди. И какой каприз судьбы, эти же люди идут воевать и умирать за эльфов и под их командованием.
***
День уже повернул к вечеру, а Катя петляла по тропинке, то теряющейся в высоком подлеске, то вновь появляющейся серой змеёй под ногами. Девушка устало вздохнула, грустно встряхнула пустую фляжку и медленно пошла дальше, прислушиваясь и присматриваясь, надеясь найти родник или ручей. Но вместо тихого журчания воды она внезапно услышала шум и крики. Подчинившись кольнувшему любопытству, девушка свернула и побежала напрямик на голоса. Через сотню шагов она вылетела на узкую вытянутую полянку, на которой женщина пыталась одновременно заслонить собой четверых детей и спрятаться за спинами вооружившихся палками мужчин.
А в нескольких шагах перед ними эльф отбивался от трёх волков.Катины ноги словно бы вросли в землю, не давая ей ни отступить, ни приблизится. За всё время путешествия ей несказанно везло — ни один дикий зверь страшнее зайца не приближался к её кострам. А сейчас на её глазах серые стремительные тени уже до кости разодрали ногу вооруженного тонким мечом юного защитника, и его рубаха слева была уже бордовой от пропитавшей её крови. Но напавшие тоже несли потери. Первый волк коротко проскулил и рухнул, а оставшиеся двое воспользовались возникшей заминкой: один из них сбил юношу с ног, а второй проскочил к почти безоружным мужикам. Эльф отчаянно закричал, судорожным движением всадил меч в живот удерживавшего его зверя, рывком скинул его, перевернулся и застонал. Он залитой кровью рукой достал откуда-то нож и последним усилием метнул сталь вслед последнему волку.
Нож завяз в шкуре, почти не причинив вреда, и зверь принялся за скупо отмахивающихся дубинками мужчин. Но подраненный в схватке волк медленно истекал кровью, продолжая яростно атаковать. Когда зверь был всё же забит, выяснилось, что бешеная стая забрала с собой трёх человек и их защитника. И только теперь, когда оставшиеся целыми убедились — схватка кончилась — они заметили застывшую на краю поляны Катю, медленно зеленеющую от увиденного.
Они не разговаривали, ни у участников битвы, ни у ставшей свидетельницей резни зрительницы не было ни желания, ни сил что-то обсуждать. Они подняли тела погибших и медленно и тяжело пошли в сторону деревни. Только перепуганные малыши тихо шептались с женщиной и прижимали к себе корзинки с ягодами.
Деревенька, вернее разросшийся до трёх дворов хутор, наполнился плачем и причитаниями. Тела людей унесли в дом, в котором вскоре скрылись несколько женщин с вёдрами, а за забором уже раздавался шорох осыпающейся обратно в яму земли. Только тело эльфа оставили лежать на улице в сторонке с краю двора.
Когда стемнело, хуторяне похоронили своих соседей и начали расходиться по домам. Тело защитившего их всё так же лежало забытым во дворе.
— А что с ним? — Катя ухватила за рукав одну из женщин и кивнула на всеми забытого погибшего.
— Так это ж эльф! — отмахнулась женщина. — Ты, девочка, лучше в дом иди. А звать-то тебя как? Я чой-то запамятовала.
— Я Катя.
Юродивая отпустила собеседницу, но не пошла вслед за ней, а села возле соплеменника. Она не знала, что ей делать. В равнодушной, пренебрежительной фразе «Так этож эльф!» не было зла, да и женщина не хотела проявлять неуважение, для неё это было что-то само собой разумеющееся, очевидное. Для местных крестьян, но не для Кати. И девушка так и просидела во дворе до утра, задремав под невесёлые мысли. А на следующий день ближе к полудню увидела, как тело погибшего истаяло серым дымом, отливающим едва заметной синевой в ярких солнечных лучах, и улетевшим к небу. И это дымное облачко провожали взглядом и такой выразительной тишиной все хуторяне от малышей до стариков. На земле остался лежать только узкий тонкий клинок, искривлённый битвой, для которой не предназначался.
***
Сафен стоял на краю пляжа и наблюдал, как отголоски шторма выбрасывают на песок тину с запутавшимися в ней раковинами. Порывы ветра забирались дальше, разбиваясь только уже о стену деревьев, срывая с лица мужчины бессильные слёзы и лаская каплями, сорванными с высоких волн. Он наконец понял, почему Катя плакала и смеялась одинаково часто. Он сам теперь так делал — веселился вместе со всеми и тосковал, едва оставался один.
Только никто из жителей Леса не сомневался, что Катя больше не вернётся в Дикие Земли. Но сердце отчаянно не хотело этому верить, оно надеялось, что девушка вернётся к нему, и тогда он вновь приделает ручки к белоснежным ракушкам. И нарядными ложками Сафен и Катя зачерпнут морскую воду из одной миски, разделив свою жизнь на двоих.