Словесное древо
Шрифт:
телесные нужды. Вот уж истинно: «Плод ваш есть святость, а конец — жизнь вечная»
(Послание Павла к Римлянам, VI, 22). «Когда я немощен, тогда силен» (2 <послание> к
Коринфянам, XVII, 10).
Когда деревья стоят в густом зеленом уборе, то нелегко находить на них плоды, — и
многие из них остаются незамеченными. Когда же наступает осень и оголяет деревья,
то плоды все обнаруживаются. В сутолоке жизни человек едва узнаваем. Его
сокровенная жизнь сокрыта в этой чаще. Когда же вторгаются
избранных и святых по их терпению, которым они возвышаются над скорбями. Одр
болезни, горящий дом, неудача — всё это должно содействовать тому, чтобы вынести
наружу тайное. У некоторых души уподобляются духовному инструменту, слышимому
лишь тогда, когда в него трубит беда и ангел испытания. Не из таких ли и моя душа?
Я известил Вас телеграммой, что все переводы я получил в целости. Кажется,
сообщал о каждом из них открыткой при получении, не выходя из здания почты. Но в
Сибири все порядки несколько другие, чем в Москве, иногда кучу писем находят в
овраге — потому что рассыльный исчез неизвестно куда. Простираюсь сердцем в Ваш
уголок за шкафом. Кланяюсь всем милосердствующим мне недостойному. Я теперь не
в общей избе - у меня угол за заборкой, хотя дверь в общую избу не навешена. Но у
меня чисто. Купил кровать за 20 руб., есть подушка и одеяло, чайник для кипятка,
деревянная чашка для еды с такой же ложкой. Люди, которые меня приветили, ушли не
сказавшись. За заборкой живет мужик с бабой и с двумя ребятами — выселенцы из
Вятской губер<нии>. В боковой половине живут две старухи, старик и девка-
поломойка. Наезжают с базара колхозники, пьют водку, жрут сырой лук от цинги,
которой здесь по зимам болеют повально. Я познакомился с одной очень редкой семьей
— ученого-геолога. Сам отец — пишет какое-то удивительное произведение, ради
истины зарабатывает лишь на пропитание, но не предает своего откровения. Это люди
чистые и герои. Посидеть у них приятно. Я иногда и ночую у них. Поедет сам хозяин в
Москву, зайдет к Вам -он очень простой - хотя ума у него палата. Я написал Вам свои
мысли об очищенном сердце - вышлю большое сочинение. Много в нем сердечного
волнения, но боюсь послать его почтой, чтоб не затерялось, как затерялось безмерно
красивое и душистое письмо к Н<а-дежде> А<ндреевне>, посланное ей на Рождество.
Постараюсь свое писание о чистом сердце послать с оказией. 2-го февраля исполнился
год как я в изгнании, впереди еще годы... «Но для всех благоговеющих перед именем
Моим взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его» (Пророк Малахия, глава IV, ст.
2). Доверенность на мое имущество я послал Сергею Клычкову, но еще ничего
определенного не добился. Толечка женился на особе за 30-ть лет. Очень опытной
житейски. Занят
своею любовью по уши и даже матери в Севастополь не пишет нистрочки. Время покажет, что с ним будет дальше. Он в Академии учится и еще ничего
не зарабатывает. Клычкова не печатают. Это добрый, хотя и рассыпанный человек —
иногда его жена мне посылает милостыню. И я кланяюсь земным поклоном ночным
тучам и вершинам сибирских сосен за ее милосердие.
Ходит ко мне в год кот Рыжик, — туземный, с глазами рыси и пушистым хвостом.
Хлеба не ест, а мяса у меня нет. Угощаю его жвачкой изо рта.
В театре здесь идет оперетта «Цыганский барон», «Марица» и т. п. Поет Дарский,
Лидарская — что-то я слышал краем уха о них - но не знаю их как артистов.
Университетская библиотека здесь богатая. Заведует ею Наумова-Широких. Женщина
из редких по обширному знанию. Она меня приглашала к себе - хорошо знает меня как
227
поэта. Но, признаться, мне на люди выйти не в чем. Моя синяя рубаха прирвалась и
полиняла, кафтанец же украли в этапе, сапоги развалились — и во всем Томске нет
кусочка кожи их починить. Н<а-дежда> А<ндреевна> прислала мне в посылке
бумазейную рубаху — но она к горю моему оказалась тесной и короткой. А без этой
маленькой декорации я не могу читать своих русских стихов. Особенно людям,
которые меня не знают. Кланяюсь еще раз всем - кто меня жа-
леет и кому моя судьба не кажется скучной. Многих я веселил в жизни — и за это
плачусь изгнанием, одиночеством, слезами, лохмотьями, бездольем и, быть может,
гробовой доской, безымянной и затерянной.
Простите. Целую порог жилища Вашего. (В письмах не нужно адрес на Кузнецова,
а прямо на меня.)
22 февраля 1935 г.
233. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ
Не позднее 2 марта (?) 1935 г. Томск
...Не сообщите ли мне, сколько икон сохранилось? Складня было три. Успение
большое, два аршина высоты, на полуночном фоне -черном. Икона весьма истовая:
Спас стоит - позади его олонецкая изба - богатая крашеная - с белыми окнами. Спас по
плечи - большой на черном фоне. Ангел хранитель аршинный. Зосим, Савватий
семивершковая икона. Ангел хранитель икона девятивершковая с тропарем, писанным
вокруг лика. Корсунская с большим ликом. Явление Богородицы пр<еподобному>
Сергию - икона семь вершков, с нею в руках умерла моя мать. Книга Псалтырь с
серебряными уголками — очень для меня дорога. Евангелие, рукописное новгородское.
Толковое Евангелие, рукописное. Книга «Поморские ответы», рукописная. Крест
деревянный (следует рисунок.
– Г. К., С. С.) такой формы. Лампадка стоячая медная
(следует рисунок.
– Г. К., С. С.) гладкая, без птички (было еще две с ножкою в виде