Слово и дело

— Простите, я не представился, — сказал я, снимая кепку. — Виктор, приехал в ваш город в командировку, вчера был в краеведческом музее, где и заметил посвященный вам и вашему мужу стенд. Наверное, стоило прийти вечером, когда и он будет дома, но мне сегодня надо уехать, поэтому я и решил вот так… Вы же Антонина Гинзбург?

Я развел руками, давая понять, что некоторые обстоятельства — выше нас, и не нам им сопротивляться.

Моя размеренная речь произвела нужный эффект — хозяйка чуть расслабилась, но настороженность в её позе осталась. Ей бы винтовку в руки — и получится настоящая боевая подруга, с которой хоть революцию защищать, хоть немцев из страны гнать.

— Да, это я, — сказала она. — Но вы даже не постучались…

— Я стучал, но ответа не услышал, поэтому и решил зайти так, — с легкой укоризной сказал я. — Мне уйти? Или же вы всё-таки ответите мне на несколько вопросов, чтобы я увез из Лепеля не разочарование, а хорошие впечатления?

Она чуть растерялась.

— Да нет, не уходите! Я ж со всем пониманием! Давайте вот тут устроимся, — она указала на стол с тремя табуретками. — Только мне и угостить-то вас нечем… Я чуть приболела, а от Светки помощи не дождаться…

Судя по всему, старшая дочь действительно уже не жила в родительском доме, да и младшая подумывала о том, чтобы тоже оказаться на воле. При этом быт этой семьи я бы не назвал скудным — да, дом и участок чуть запущены, но на стенах висят весьма дорогие ковры, в углу негромко тарахтит холодильник, а в красном углу, где раньше висели потемневшие иконы, стоит цветной телевизор, который сам по себе был роскошью по нынешним временам. Один из углов дома выгорожен с помощью шкафа, сооружения из досок и фанеры и ситцевых занавесок — наверное, там жила дочь. И вообще тут было довольно просторно — я бы оценил общую площадь дома метров в сто.

Мы присели, и я сразу перешел к вопросам.

— Мне ещё в музее стало интересно, но там не смогли ответить — почему вы выбрали Лепель? Вы же, кажется, вообще в Москве жили?

— А это муж, — отмахнулась она. — Он из Полоцка родом, но мы туда приехали — всё разрушено, его родных нет никого, только и узнали, что какая-то дальняя родня сюда поехала, на заводе работать. Ну и мы следом. А в Москву я не хочу, и Виктор не хочет, не привыкли мы по столицам, суетно там…

Она с выжиданием посмотрела на меня.

— Ясно, — я улыбнулся. — Лепель хороший город, я тут второй день, но прямо в восторге. А в Москве и вправду суетно.

— А вы сами откуда? — спросила она.

— А как раз оттуда. После армии задержался, а дальше — работа, семья… уже и ехать никуда не хочется. А так я из-под Брянска.

Её лицо чуть дрогнуло.

— Вот как? — она произнесла это так, словно хотела изобразить удивление, но не справилась. — Я тоже родом из Брянской области, до Москвы мы там в дальней деревне жили. И в окружение в сорок первом почти в тех краях попала…

* * *

Через полчаса я понял, что пора закругляться. У госпожи Гинзбург имелась наготове цельная картина её военного прошлого, с которой я уже был знаком по краткой биографии на стенде краеведческого музея. Из окружения под Вязьмой она, по её словам, сумела выбраться через несколько месяцев, уже в сорок втором. Её проверили, зачислили в часть, с которой она и провоевала следующие два года. В сорок четвертом оказалась в плену и попала в концлагерь под Кёнигсбергом. Но дело было уже на исходе войны, в апреле Красная армия взяла этот немецко-прусский город, заключенных освободили, и она пристроилась санитаркой в госпиталь, где и встретила Виктора Гинзбурга.

Никакому Локотскому самоуправлению и расстрелам мирных жителей в этой биографии места не находилось. Не присутствовал здесь и памятный мне по статьям из будущего немецкий ефрейтор, который увез её из Локоти в тыл и который, видимо, появился уже во время допросов после ареста. При этом невозможно было хоть как-то подтвердить или опровергнуть её рассказ, потому что скитания этой женщины по немецким тылам были известны лишь с её слов. Для местного краеведческого музея и школьников эти рассказы выглядели очень увлекательно, особенно если у Гинзбург были заготовлены пара-тройка баек. В общем, я решил отпустить ситуацию и предоставить разбираться в ней коллегам из Брянска.

— Видите, я совсем не тот герой, которого вы, наверное, ожидали увидеть, — она даже потупила глаза.

— На мой взгляд, любой человек, который пережил ту войну и не предал свою страну — герой, — с легким пафосом сказал я. — И извините, но мне пора… скоро уезжать, поезд ждать не будет.

Я покинул этот дом с легкими расшаркиваниями и полным ощущением, что по ночам эта женщина спит спокойно, никакой вины за собой не чувствует, а за годы хождений по музеям и школам её история вылизана до блеска. Эту историю, наверное, можно было легко опровергнуть, если поднять архивы и провести очные ставки с сослуживцами. Я вообще сомневался, что во время войны она смогла бы пройти вторую проверку, с большой вероятностью ей должен был попасться параноик из особистов, который сталкивался с перевербованными немцами диверсантами из окруженцев — к концу войны в СМЕРШе смогли выводить такую породу на потоке, — и эта встреча стал бы роковой для Тоньки-пулеметчицы.

Но уже у гостиницы я вспомнил про британскую стюардессу, которая последовательно пережила катастрофы «Олимпика», «Титаника» и «Британика» и умерла всего лишь года два назад в почтенном возрасте. Наверное, чудеса случаются не только в кино, но и в обычной жизни, а эта Тонька совсем не пулеметчица, и поэтому спокойно принимает чужих и пришлых и рассказывает им о своем житье-бытье. [1]

Самое паскудное, что ограничить круг подозреваемых оказалось не слишком легко — особенно если не опрашивать весь наш список скопом, для чего не было никаких оснований, только мои голые рассуждения, которые могли оказаться и ошибочными. В день убийства лесника в сентябре прошлого года трое подозреваемых находились в законном отпуске — среди них и Гинзбурги, — а ещё двое — на больничном. К тому же убийство было совершено в субботу, так что теоретически туда мог добраться кто угодно — даже тот, кого не было в списке, главное, чтобы у него была машина. У Гинзбургов, кстати, машина имелась — относительно новый «Москвич» стоял в сарае в глубине сада. Но даже отсутствие персонального транспорта ничего не значило — всегда есть возможность попросить знакомого, а проверять всех… Ради какого-то лесника из РОНА этим никто заниматься не будет, поэтому остается только экстенсивный путь — наверняка кто-то в Ромнах видел убийцу и сможет опознать.

* * *

В принципе, больше в Лепеле меня ничего не держало. Всё остальное местный отдел КГБ сможет сделать без меня, без авралов и не привлекая лишнего внимания, а результаты отправить спецпочтой. Да, мы получим их чуть позже, но это дело ждало четверть века и способно подождать ещё неделю-две. Правда, был шанс, что неведомый убийца лесника проявится ещё где-нибудь, но если жертвой окажется такой же «ветеран» РОНА, то и пусть его, а мы заодно раскроем и это преступление.

Я лишь позволил себе напоследок немного прогуляться по городу — уж слишком славной была погода, и не хотелось сразу запирать себя в духоте машины, в которой не было никаких кондиционеров. По узкой улице я прошел мимо большой площади с обязательным памятником Ленину и братской могилой павших воинов, через парк вышел на берег озера, из-за вида которого простил Лепелю все его недостатки и даже пожалел, что не приехал летом — чистая вода буквально звала нырнуть в неё. Стоял я там, наверное, с полчаса, размышляя о том, что просто ничего не бывает.