Слово и дело

— Инструктор наш, очень хорошо язык знает, стихи пишет, её даже в городской газете публиковали!

Да, авторитетное издание.

— Премию ей выпишете? — спросил я, с трудом сдерживая улыбку. — Большое дело она сделала и сильно нас выручила.

— Выпишем, — махнул рукой Макухин. — Я человек слова, сказал — сделал!

Я поднялся и тепло попрощался с человеком слова, слова которого скоро станут руководством к действию для полутора миллионов человек, проживающим в Сумской области.

И лишь у себя в кабинете я решил разделить радость от внезапного обретения украинского варианта нашей песни с ещё одним человеком, который точно сможет меня понять.

Я набрал номер телефона, дождался соединения и сказал:

— Сава? Ты сейчас умрешь!

В трубке повисло неловкое молчание.

— Витёк, не смешно.

Эх, без авторитета Гайдая эта фраза не работает. [5]

— А я и не смеюсь, — сказал я самым суровым тоном, на который был способен. — У нас появилась новая вводная, но я уже всё подготовил. Думаю, тебе не понравится, но деваться особо некуда. Ты на работе сейчас?

— Ну да, где же ещё?

— Тогда жди, я сейчас приду.

И дал отбой. Пусть тоже помучается, ему полезно.

[1] Петр Машеров был первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии в 1965–1980 годах. Погиб он 4 октября 1980 года в автомобильной катастрофе под Минском — его «Чайка» врезалась в выехавший на встречку самосвал ГАЗ. Водителю самосвала дали 15 лет, но отсидел он лишь 5 и вышел по амнистии. Есть версия, что таким нехитрым способом Машерова не допустили к должности предсовмина СССР — он был основным претендентом после ухода Косыгина.

[2] Песня «Незримый бой» впервые прозвучала в самом первом фильме цикла «Следствие ведут знатоки» («Чёрный маклер»), который показали по ЦТ 14 февраля 1971 года.

[3] Эта песня написана в 1973-м.

[4] Я слегка подрихтовал биографию настоящего Ивана Макухина. На науке в обкоме он сидел в конце 1960-х, потом его отправили набираться опыта в Глуховский райком, а в 1973-м сделали секретарем обкома по идеологии. После этого его карьера остановилась — лишь в 1988-м его задвинули ректором Сумского университета марксизма-ленинизма. Умер он в мае 1991-го, немного не дожив до независимой Украины; был ли он сторонником взглядов «Украина понад усе» — мне не известно, но эта идеология была достаточно широко распространена в УССР 70-х. Шелеста, например, в 1972-м выкинули из Политбюро ЦК КПСС примерно за это.

[5] «Иван Васильевич меняет профессию» вышел в прокат 17 сентября 1973 года.

Глава 14

«Крестов могло бы быть и меньше»

Расследование убийства 25-летней давности сродни изысканиям какого-нибудь историка в архивах — что-то он, конечно, там найдет, но большую часть старых событий ему придется восстанавливать голой логикой или применяя различные аналогии. В случае с убийством того солдата, место которого занял ромненский лесник, логики и аналогий потребовалось много.

Иван Петров был призван в 1942 году, ему тогда было 23 года; судя по всему, его не взяли в армию в сорок первом по причине брони от паровозного депо, где он трудился слесарем. Начинал воевать под Сталинградом, на северной части фронта, в 21-й армии, прорывался через румын и окружал немцев в самом городе; потом эта армия стала 6-й гвардейской, стояла на южном фасе Курской дуги против 48-го танкового корпуса немцев, принимала участие в «Багратионе», а с осени сорок четвертого сражалась с курляндской группировкой. Весь победный май сорок пятого Петров провел как раз в Курляндии, после чего его дивизия была отведена в Белоруссию; их полк базировался в окрестностях Лепеля.

Для меня стало открытием, что прошедшие войну солдаты уходили на дембель не с пустыми руками. Конкретно этот Петров получил полный комплект формы и двухнедельный сухой паек; ещё ему дали на руки мешок муки, немного сахару, пару банок мясных консервов — за всё это он расписался в ведомости, которую зачем-то хранили в Лепельском военкомате. Ещё ему досталась солидная сумма денег — за три года, проведенные на войне, он получил полугодовое сержантское жалование. Демобилизация началась в конце июня 45-го, но Петров попал даже не в первую волну — увольнительную ему выписали 10 июля 1947-го, и на следующий день он отбыл в сторону Витебска, где формировался эшелон для таких бойцов. [1]

Я был уверен, что ни в какой Витебск Петров не прибыл и у коменданта поезда не отмечался, но доказать этого не мог — надо было поднимать уже армейские архивы, но смысла в этом я пока не видел. В Ромнах же лже-Петров проявился 23 августа, когда встал на учет в местном военкомате. Неизвестно, как он добрался до этого города из Лепеля, никого это тогда не заинтересовало. Приехал и приехал, война же кончилась, хорошо, что живой и здоровый. Скорее всего, в красноармейской книжке появившегося в Ромнах Петрова можно было найти следы замены фотографии, но эта книжка была уничтожена уже в шестидесятые, когда ему выдали военный билет нового образца. В личном же деле фотографии были разные — на снимках военного времени был изображен совсем другой человек. Впрочем, «лесник» тщательно подошел к выбору двойника, так что ошибка военкома вполне объяснима. Или же он просто не придал этому значения, зная, что за три года на фронте внешность менялась необратимо, и сравнивать ветерана с довоенным фото просто бессмысленно. [2]

* * *

Всю неделю до отъезда в Лепель я провел на телефоне, договариваясь с тамошним управлением о нужных мне данных из их архивов. Судя по всему, они не были в восторге от дополнительной и внезапной свалившейся на них работы, но Семичастный мою просьбу выполнил, и по Белоруссии сверху вниз пронесся вал жестких инструкций по встрече «москаля» из украинских Сум. В итоге начальник лепельского отдела КГБ обещал мне полное содействие и, слово сдержал — по приезде меня ждало несколько папок с информацией и один из его немногочисленных подчиненных для разруливания сложных ситуаций.

Но больше всего меня удивил Брянск. Членов армии «Локотской республики» там ещё искали, но, насколько я понял, без прежнего рвения — имели право, потому что, по их данным, большую часть они уже переловили, а на свободе остались лица далеко не первого ряда. И хотя к «Тоньке» это не относилось — её дело поднимали всякий раз, как появлялся повод, начальник тамошнего следственного отдела был уверен, что она давно мертва, а свидетели, которые её якобы видели там и тут, просто-напросто ошибаются.

Ещё я осваивал выделенный мне автомобиль — старую и ушатанную двадцать первую «Волгу», в которой третья передача включалась лишь промыслом божьим. Впрочем, в гараже что-то сумели подтянуть или даже поменять, так что основной проблемой для меня стали навыки вождения — сам я ездил на машине много лет назад, а «мой» Орехов как получил права много лет назад, так с тех пор ни разу за руль не садился. Но я справился и с этим.

Конечно, можно было отдаться на волю советского общественного транспорта, но Сумы действительно находились в стороне от торных дорог, и самый разумный путь состоял из автобуса до Киева, поезда до Минска и ещё одного автобуса в сторону Лепеля. Интернетов тут ещё не было, узнать расписание можно было по телефону, а вот купить билеты — только лично в кассах. Сколько этот путь займет времени, не знал никто.