Слой 3

Чернявский между тем, расхаживая вдоль дивана, рисовал ему новый пейзаж – так сказать, городского масштаба. Здесь краски были чуть повеселее. В личном плане к мэру не было претензий: скромен, прост и даже душевен в общении. Никакого бизнеса в семье. Но с деньгами в казне совсем не густо, город балансирует на грани, все больше влезая в долги перед тепловиками, энергетиками, коммунальщиками. До владивостокского обвала дело еще не дошло, свет пока что за долги не отключают, но не хватает денег на ремонт теплосетей, зимой возможны катаклизмы, пока же бог миловал. Зато вот замы распоясались, меры не знают, и за каждым – теплая компашка, мечтающая видеть «своего» на самом верхнем этаже на Первомайской. С одной стороны, это вроде неплохо – передерутся меж собой и друг друга потопят, а мэр потихонечку выплывет. С другой стороны, на кого же ему самому опереться, если город поделен на вотчины между боярами? И совсем не факт, что кто-нибудь из очень новых русских сам не рванет наверх по боярским спинам, покупая голоса избирателей публичной грязью и подачками.

– Насчет замов ты, конечно, перегнул, – сказал Виктор Александрович в спину другу Гарику. – Я же их знаю: народ не без амбиций, но и не без голов, однако. Зря ты их так примитивно рисуешь. Иногда удобней быть вторым, чем первым.

– Звучит логично, – повернулся к нему Чернявский.

– Но только для дилетантов. Первейший вопрос на любых выборах: кто виноват? Кто виноват, что мы плохо живем? Ельцин, правительство, Дума? Этого мало, нам подавай своего виноватого. И как ни крути, а перед выборами мэр будет вынужден отдать горожанам на растерзание кого-то из своих ближайших, и они это знают. Ты сам еще не отдал никого? По слухам, намечаешь в жертву Федорова? Твой зам по «социалке»... Ой, Витюша, не спеши, не промахнись по глупости...

– Какой ты информированный, Гарик! – промолвил Слесаренко с неподдельным одобрением. – Ну, а ты бы... кого? Подскажи по-дружески.

– Я бы, Витя, вообще никого, – сказал Чернявский и уселся в кресло напротив. – Если хочешь по-дружески... Не уверен вот... Надо – не надо...

– Надо, Гарик, надо. Давай, выкладывай.

Было видно, что друг его Гарик и мнется, и мается. У Виктора Александровича даже потеплело на душе: не совсем еще друг оскотинился, еще прячет глаза, того и гляди покраснеет...

– Ты не справишься, Витя. – Гарик поднял глаза, и Слесаренко поежился: точно гак же смотрел на него главный врач, когда он в последний раз приехал в больницу к жене. – Ты по крови не тот человек. Тебя нельзя пускать на деньги. Да погоди ты руками махать! Разве я об этом? Я же совсем наоборот... Работа мэра – это работа с бюджетом. Это деньги. Их надо делить и раздавать. Знаешь, что сказал однажды Черномырдин про своих министров? «Пусть украдут процентов десять, лишь бы на остальные девяносто все сделали, как надо». Ты так не сможешь, Витя, это однозначно: И обязательно сломаешь себе шею. Или тебе ее сломают. И что дальше?

– И в самом деле: что же дальше, Гарик?

– А дальше – дружеский совет. Если он, конечно, тебе нужен.

– Допустим, нужен. Интересно.

– Ничего не ломай и никуда не суйся, – голос Чернявского зазвучал поувереннее, словно не в гору уже, а с горы. – Спокойно доработай до выборов, и я гарантирую, что должность первого заместителя ты сохранишь при любом новом мэре.

– Так ли уж при любом? Или все-таки скажешь фамилию?

– Не спеши, Виктор Саныч, здесь люди думают покруче нас с тобой. Сам понимаешь: все непросто, ситуация сложилась не вчера...

– И я в нее никак не вписываюсь?

– Не-а, – сказал Чернявский без доли сожаления.

– Слишком хорош, что ли?

– Да нет, просто... чужой. Тебя вводить – только время и деньги тратить. Ты пойми: там все давно сложилось, утряслось, каждый знает свое место...

– Зачем же тогда Воронцова угробили?

– Да я, блин, сам не знаю! – горестно воскликнул друг Гарик. – И никто не знает, ты мне поверь! Это вообще чушь какая-то, не просчитывается!

– Значит, плохо считаете. Мэра просто так не убивают!

– Да запросто, – ухмыльнулся Чернявский. – Любой дурак за пару тысяч баксов... Да тот же Лялин, ну, директор клуба...

– Спорткомплекса, – поправил его Слесаренко.

– Какая разница? Девку евойную знаешь, ну, дочку, на телевидении работает? Так вот, Воронцов ее оттрахал, когда ей еще восемнадцати не было. И трахал лет пять, уже замужем была, потому-то муж и бросил, ребенка забрал и уехал. Так Лялин же рвал и метал, за двустволку хватался по пьяни, вслух говорил, что убьет. Дочку страшно любил, а уж внучку и вовсе. Так-то, Витя, а ты говоришь...

– Кошмар какой-то, – сказал Слесаренко.

– Да обычное дело, какой тут кошмар, сплошь и рядом! И ведь Лялин его не простил, мог и забашлять кому-то, человек он при деньгах... Ба-бах из кустов, и конец Воронцову. А потом все сидят и считают: кому было выгодно шлепнуть городского мэра? Какой гут политический расклад? Штаны надо держать застегнутыми, вот и весь расклад.

– Ты в самом деле полагаешь?..

– Ничего я, брат, не полагаю. Так, для иллюстрации. Я же говорю: не просчитывается. Не было никакого смысла трогать Воронцова, никому он по-крупному не мешал.

– Здесь ты не прав, – убежденно сказал Слесаренко.

– А конфликт с нефтяниками, эта идея национализации компании, да еще и разборки на рынке...

– Какие разборки? – Чернявский аж поморщился с досады. – Какая национализация? Обычный популизм, сплошная пропаганда. Ты же знаешь, что контрольный пакет акций «Нефтегаза» болтается где-то на Западе, и за ним стоят очень серьезные люди.

– А как же Лукоянов?

– Не смеши... Он давно свое взял, у него уже гостиница на Кипре. Давно бы уехал, если бы ему разрешили. Сидит здесь, как на бочке с порохом. Заложник! Так вот, Витюша, неужели ты серьезно полагаешь, что кто-то в правительстве или в Госдуме решится поссориться с Западом? Нас же заблокируют немедленно, нас просто выпихнут с западных рынков, и мы туг с голоду все передохнем. Или революцию устроим. А кого первыми к стенке поставят? Да министров ненаглядных с депутатами!

Виктор Александрович и слушал, и не слушал Чернявского, потому что никак не шла из головы история про Лялина и Воронцова. Он вспомнил субботний вечер с картами, мужчину в сером костюме с подносом в руках... Значит, это Лялин и был. Стыд какой: полгода в городе, а он почти никого в лицо не знает, а еще в мэры собрался, болван. Но как же так? После того, что произошло, по-прежнему служит у н и х лакеем? Напраслину городит друг мой Гарик, такой человек на убийство не способен. Но заказать, заплатить другому – это вписывается, пожалуй, хотя и здесь был бы нужен характер... Он вдруг представил, что подобное случится в его собственной семье: допустим, загуляет сын, и невестка заберет Максимку и уедет навсегда – черт с ней, но внука жалко, как будет жить без деда и отца, и как он сам сумеет жить без внука; а ведь живет уже полгода и собирается жить дальше, зачем же врать себе и людям, но – дача, дача! Следы гулянок и слова соседа, и не спросил: наверное, с бабами, разрушит семью, молодой идиот, весь в меня...

Он словно очнулся и увидел, что Чернявский смотрит на него вопрошающе и молчит.

– Хорошо, – сказал Виктор Александрович. – Допустим, вы меня убедили: хорошего мэра из меня не получится. Что дальше?

– Ничего ты не понял, – вздохнул Чернявский. – Мэр из тебя получится и даже хороший, но... ненадолго. Тебя или согнут, или сломают. Или подставят так, что загремишь лет на десять, это у нас запросто делается. Да, кстати, – друг Гарик снова посмотрел на потолок, – четыре месяца назад выпустили Степана.