Смуглая леди (сборник)

неправедную. По праведной надо бы гнать всю эту сволочь в шею, а с неправедной - надо, да боязно. Ведь пусть они будут для всех сто раз шуты, но с ними он провел всю жизнь.

Они у него днюют и ночуют, а вот праведные родственнички приходят, только когда их

позовут, а то все стоят у дверей и подслушивают. Значит понимают они - и с шутами надо

быть поласковее. Ведь тут золото, золото! А с золотом, молодой человек, шутки плохи.

Одна капля его может все черное сделать белым, а черта превратить в ангела. У него, -

Бербедж кивнул на потолок, - есть об этом еще один монолог, очень выигрышный, - зал

всегда аплодирует. Вот я и прочел ему однажды эти стихи. Были еще Грин-нотариус, племянник, два товарища. Все смеялись. А Грин сказал: "Раз золото от дьявола, то пойду

повешусь над своими закладными".

– А доктор?
– спросил Гроу.

– Доктора не было. При нем бы я не стал. Он бы понял и обиделся... Ах, вы вообще о

нем? Что он за человек то есть? Ну, на это одним словом не ответишь.
– И Ричард на

минутку как бы вправду задумался.
– Странный во всяком случае человек. То он такой, то

совсем другой. Только одно можно сказать: к мистеру Виллиаму он относится хорошо. Во-

первых, он тоже что-то пишет, ну, всякие там свои медицинские трактаты и схолии, поэтому знает, что такое труд сочинителя. Во-вторых, он человек безусловно честный и ни

на какую явную подлость не пойдет. Но на явную! Подчеркиваю! И потом опять-таки...

Деньги же! Дома же! Земли! Имущество! А жена его, наверное, день и ночь гудит: "Узнан!

Повлияй! Объясни! Отговори!" Свою сестру она терпеть не может! Недавно все-таки

выдворила ее из дома. Окрутила, - старуха уж молчит, только ходит и слезы утирает! И то

тихонько-тихонько. Тут громко не поплачешь - такая тут любовь к родителям! Она давно

поняла, что ее кровного здесь уж ровно ничего не осталось. А чуть что заикнется, так

старшая дочь ей ласково: "Мамочка, ну зачем вы себя утруждаете всякими мыслями? Вам

же это вредно. Вы на семь лет старше отца! Вы нас выкормили, поставили на ноги, ну и

отдыхайте". Вот и все! Мать и замолчит! У-у, змея! Ее и муж боится. Он у нее под

каблуком. Как она скажет, так и будет. А что вы так на меня посмотрели? Не верите? Ну, поживете - увидите. Я вам потом объясню, чтоб вы были готовы. А то еще увидите и

убежите.

– Да нет, мне и миссис Джен говорила то же, сказал Гроу.

– Джен? Неужели Джен Давенант?
– И лицо у Бербеджа вдруг сразу и почти чудесно

изменилось сделалось каким-то очень мягким и простым.
– Да, миссис Джен Давенант -

чудесная женщина, чувствует, что здесь происходит. И Волк тоже чувствует, они верные

друзья Виллиама, только помочь ничем не могут. Да, впрочем, кто тут может помочь? Так

что же доктор вам рассказал, когда вез сюда? Неужели о штучке племянника смолчал?

– Начал, да ему помешали, - ответил Гроу. Ему очень нравился этот актер: он был весь

доброжелательный, положительный, собранный в кулак. На все смотрел трезво и прямо.

–

Если, конечно, что-нибудь важное, - прибавил он, - то простите.

Бербедж нахмурился.

– Ну, важности, положим, никакой нет... ответил он небрежно.
– Впрочем, это для меня

нет, а они, конечно, раздуют костер как хотят. Так вот что вышло...
– Он выглянул за дверь.

– Приехал я к нему в день его рождения по делу, привез с собой бумаги...

Дело, по которому приехал Бербедж, было очень деликатное. Помимо кучи

лондонских новостей и сплетен, Бербедж привез комедию "Буря". Шекспир написал ее лет

пять тому назад для придворного театра, и с тех пор она прошла только однажды и тоже

при дворе. Теперь решили поставить ее для публики, но прошла репетиция, и часть

пайщиков заколебалась. Уж слишком странной им показалась эта пьеса. С одной стороны, в ней, конечно, все, что надо: океан, необитаемый остров, буря, дикарь, а сейчас, когда

наши корабли бороздят все моря и океаны, такие вещи в моде; с другой стороны, ни

убийств нет настоящих, ни приключений - так, черт знает что! Сделает ли сборы? И

пантомима, кажется, не у места лишняя и дорогая! Спорили, спорили и наконец решили

обратиться к самому автору, - что он скажет, то и будет, у него на эти вещи нюх

правильный. С этим Бербедж и приехал в Стратфорд.

– Хорошо, - сказал Шекспир, выслушав его.
– Оставь, я посмотрю.

Когда Ричард утром пришел к нему, Шекспир протянул рукопись с вложенным в нее

листком.

– Ну вот и все, что я мог сделать, - сказал он.
– Если ты будешь играть Просперо, то, я

думаю, пройдет.

Часа через два Ричард с пьесой в руках снова спустился к Шекспиру.

– Ну?
– спросил Шекспир.

– Ты знаешь, - ответил Ричард, присаживаясь, я прочел. Хорошо! Теперь, по-моему, все в порядке. Я бы даже и пантомиму оставил. Без нее непонятен монолог Просперо, а

его жалко выбрасывать - отличное место! Громкое, звучное! На аплодисменты!

Шекспир повернулся к окну в сад и крикнул:

– Виллиам!
– И объяснил Ричарду: - Мой племянник. Учится неважно, а почерк как у

секретаря королевского суда. Всегда все мои бумаги пишет.

Мальчишка вбежал с луком, увидел Бербеджа и остолбенел.

– Твой почитатель, - объяснил Шекспир с хмурой и гордой отцовской улыбкой.
– С

утра здесь крутится. Видел тебя в "Гамлете" и "Саяне" {Трагедия Бен Джонса}. Тебе

сколько тогда было?

– Одиннадцать, - ответил мальчишка.

– Боже мой, пять лет прошло, а все как будто вчера, - вздохнул Шекспир.
– И стихи

пишет.

– Хорошие? О чем?

– На темы древних. Ничего. Достопочтенному Кроссу нравится. Он ведь здесь у нас

самый ученый человек. И читает хорошо, с чувством.