Соболиная вершина

Она пожала плечами.

— То есть и да, и нет?

— И да, и нет.

— Что я могу сделать?

Снова пожимает плечами.

— Персик, ну дай мне хоть какую-то подсказку, — я провёл ладонью по её щеке, запуская пальцы в её волосы. Она, похоже, носила шапку сегодня, потому что влажными были только кончики.

— Почему ты называешь меня Персиком? — спросила она.

Значит, она заметила. Она не отреагировала, когда я сказал это прошлой ночью. Я думал, что либо она не услышала, либо ей не понравилось.

Я провёл пальцами по её волосам.

— Потому что твои волосы напоминают мне спелый персик в жаркий летний день. Потому что ты сладкая. И потому что это мой любимый фрукт.

— Нет, это не так. Ты больше любишь клубнику.

— Уже не клубнику, — прошептал я, наклоняясь и целуя её.

Она погрузилась в поцелуй, словно каждый мускул ее тела мгновенно расслабился. Словно мир за пределами нас просто исчез.

Я хмыкнул и провел языком по ее нижней губе, проверяя и пробуя на вкус. Затем я погрузился глубже: ее мягкие губы и сладкий вкус были как в раю.

Как и прошлой ночью, мне потребовалось усилие, чтобы оторваться от неё. Но я держал её лицо в руках и прижался к ней лбом. Когда я открыл глаза, её глаза были уже открыты.

— Почему ты ушла прошлой ночью?

— Ты оттолкнул меня.

Я моргнул. Оттолкнул её?

— Я остановил нас, прежде чем мы зашли слишком далеко.

— Слишком далеко? — её глаза сузились, и она вырвалась из моих объятий. — Я два года пыталась найти «нормальность», Матео. Я хочу, чтобы люди обращались со мной так, как раньше. Я хочу быть тем человеком, кем я была раньше, но это кажется невозможным. Если бы не всё дерьмо в моей жизни, ты бы реально остановился? Я хочу забыть. Я хочу… тебя. Но если ты не будешь ходить вокруг меня на цыпочках. Если ты не будешь обращаться со мной как с хрупким предметом.

Тот укол боли в её красивых глазах был как пощёчина. Она думала, что я остановился, потому что жалел ее.

К черту это. Я сократил расстояние между нами, взяв ее лицо в свои руки. Затем я поцеловал ее. Крепко. Я завладел ее ртом и прижался к ней всем телом, чтобы она почувствовала, как сильно я ее хочу.

Она застонала, когда мое возбуждение уперлось ей в бедро. Когда я оторвался от ее рта, у нас обоих перехватило дыхание.

— Я хочу тебя. Так сильно, что не могу думать. Но я не хочу всё испортить. Я не хочу, чтобы секс был всем, что у нас есть. Я не хочу проснуться утром в постели и услышать от тебя, что всё было весело, но отношения — это не то, что тебе нужно. Что те месяцы, что мы были вместе, ничего не значат. И я не хочу уйти и через девять месяцев узнать, что у меня есть дочь, о которой мне никто никогда не собирался сказать. Вот почему я остановил поцелуй прошлой ночью.

Цвет сошёл с её лица, когда слова вырвались из моих уст.

— О.

— Да, — пробормотал я. — О.

20. ВЕРА

Сегодняшний день был тяжелым.

Онемение распространилось по всему телу. Кожа, мышцы, кости — всё онемело. Даже горячий душ не помог избавиться от него. Это началось несколько часов назад, как только Матео ушел. Будто он забрал все мои эмоции, запихнул их в карман и унёс с собой, когда вышел из моей квартиры. С каждой минутой это чувство уходило все дальше. Все глубже.

Пока наконец не осталось ничего.

Я сидела на диване, обняв колени, уже довольно долго. Я даже не поворачивала голову, чтобы посмотреть на часы. Просто сидела и надеялась, что это оцепенение исчезнет.

Какое глупое желание.

Без этого онемения я бы только страдала.

Мне следовало пожелать чего-то другого, например, волшебного кристалла, который загорается красным и предупреждает о таких днях, как сегодня.

Днях, которые оставляют шрамы.

Сегодня я нашла отца. Ну, вроде как.

И единственным человеком, которому я хотела рассказать, человеком, который мог бы помочь мне разобраться в том, что произошло во время моего похода, был Матео. Но он никогда не должен был узнать.

Может быть, я сама навлекла на себя этот ужасный день, когда бросила его на аэродроме утром. Карма больно ударила меня за это.

Мой поход с самого начала был обречён на провал. Я уехала с ранчо, солгав, что больна и не выйду на работу — я никогда прежде не брала больничный, и ложь сразу же сжала мой желудок узлом. Но после отказа Матео — или того, что я приняла за отказ, — мне нужен был воздух. Мне нужно было больше пространства.

Мне нужен был мой отец.

Или хотя бы надежда, что я смогу снова его увидеть.

Поэтому я отправилась в горы продолжить свои поиски.

Я не ожидала найти его. Может, именно поэтому сегодняшний день оказался таким другим. Я ушла из дома, думая, что просто вырежу своё имя на стволе дерева с сегодняшней датой — и на этом всё закончится.

Я шла, пока не почувствовала голод, который заставил меня остановиться на обед. Я быстро съела два протеиновых батончика, а затем нашла подходящее дерево — без свисающих веток, которые могли бы помешать резьбе. Достав карманный нож и раскрыв лезвие, я случайно порезала палец.

Я вскрикнула и выругалась. Приложив порезанный палец ко рту, чтобы остановить кровь, я заметила какое-то движение краем глаза. На секунду я подумала, что это медведь, и мне конец.

Но цвет был не тот. Вместо коричневатого меха медведя я увидела проблеск рыжего цвета, мелькнувшего за толстым стволом дерева. Это рыжее оказалось не на голове, а на лице. На бороде — густой и неопрятной.

Отец никогда бы не остался чисто выбритым, без бритвы и крема для бритья. Но он бы никогда не позволил своей бороде стать такой неопрятной.

До сегодняшнего дня.

В моём воображении отец выглядел так же, как в день, когда я оставила его два года назад. Заросший. Сильный. Грустный.

Человек, которого я видела сегодня на долю секунды, выглядел так, будто эти два года он прожил на грани. С тёмными кругами под глазами. С впалыми щеками. И с этой жуткой, растрёпанной бородой.

Должно быть, отец услышал мой крик от боли, когда я порезала палец. Он отреагировал на это инстинктивно, как отец, спешащий за своим раненым ребенком.

Но он не подошёл. Исчез. А когда я побежала за ним, у дерева, куда я добралась, уже никого не было.

Он был рядом. Наблюдал за мной. Наверняка услышал, как я кричала его имя.

И всё равно оставил.

Бросил.

Почему?

Мой подбородок задрожал, но больше не было слёз, чтобы плакать. Я оставила их все на земле в лесу, пока шла обратно к машине.

Может, я ошиблась. Может, я всё выдумала, и единственным человеком, который сегодня шёл по дождливым горам, была я.