Соболиная вершина

Когда он рухнул на меня, обессиленный, я просто лежала, наслаждаясь его весом и вдыхая его запах. Потом он осторожно откатился на спину, увлекая меня за собой и укладывая на свою грудь.

Под моим ухом его сердце стучало в бешеном ритме.

Он нежно убрал прядь волос с моего лица, а потом, наконец, отошёл, чтобы отправиться в ванную и избавиться от презерватива.

Я прижала к себе подушку, изо всех сил борясь со сном.

Когда Матео вернулся, он обхватил меня своими руками и прижал к себе. И уже почти погрузившись в сон, я услышала, как его губы коснулись моего уха, а он прошептал: — Моя.

21. МАТЕО

За окном моей спальни щебетали птицы, вытягивая меня из сна. Я широко раскинул руки и уткнулся лицом в подушку, ощущая сладкий запах Веры, пропитавший простыни.

Я потянулся к ней, но другая сторона кровати оказалась пустой. Приподнявшись на локте, я тут же зажмурился от яркого солнечного луча. Черт, как же светло. Видимо, вчерашний шторм уже прошёл.

— Который час? — я повернул голову к часам на прикроватной тумбе. Восемь утра. Я проспал на два часа дольше обычного. Алли редко позволяла мне спать дольше шести.

Алли.

— Черт.

Я сдёрнул простыни с ног и вскочил с кровати. Мои боксеры валялись на полу, запутавшись в джинсах, которые я снял вчера вечером. Я натянул их, даже не застёгивая молнию, и бросился к двери.

Стоило мне только дотронуться до дверной ручки, как я услышал тихий смешок Алли. Запах кофе и бекона проник в мои ноздри, и, оглядев дом, я нашёл своих девочек на кухне.

Вера держала Алейну на руках. Они вдвоём смотрели в окно над раковиной.

— Де-е-е-ево, — протянула Алейна, указывая пальчиком.

— Да, это дерево, — мягко подтвердила Вера. — А какого оно цвета?

— Зееного.

Когда-нибудь Алейна научится произносить все буквы. И я уже ненавижу тот день.

— А какого цвета небо?

— Губой.

— Молодец, Мармеладка, — Вера поцеловала Алли в щёку. — А как гавкает собачка?

— Ав-ав.

— Правильно.

Они улыбнулись друг другу, и я машинально приложил руку к сердцу.

После вчерашнего пути назад с Верой уже не было. Она проникла не только мне под кожу — она проникла в самую суть моей души, обосновавшись где-то глубже костного мозга. И то, как она вела себя с Алли, было настоящим подарком.

Впервые в жизни у Алли был кто-то вроде матери. Я похлопал себя по карману в поисках телефона, чтобы сделать снимок, но его там не оказалось. Наверное, он упал на пол прошлой ночью. Так что я смотрел, запечатлевая этот момент в памяти, желая сохранить его для Алли, чтобы она могла пересмотреть его, когда подрастет.

Я наблюдал, как они обсуждают звуки, которые издают животные с фермы: кошка, курица, овечка, корова. Каждый звук сопровождался их тихим смехом.

Неважно, что ещё произойдёт сегодня — день уже начался хорошо.

— А как хрюкает свинка? — спросила Вера.

Алли хрюкнула, но не обычно, а звуком, который звучал точно так же, как тот, что Вера издавала, когда смеялась слишком сильно.

Я не учил Алли хрюкать. Наверное, это сделала Вера. Могло ли быть возможно так сильно любить кого-то на таком раннем этапе отношений?

Хотя, наверное, мы не были совсем незнакомыми друг для друга. Вера была частью моей жизни много лет. Частью жизни и Алейны тоже.

Мы просто начинали новый путь.

И не было пути назад.

— Папа! — Алли заметила меня первой. Она задергалась, чтобы Вера поставила её на пол, а потом её ножки застучали по полу, когда она бросилась ко мне в объятия.

— Доброе утро, Мармеладка, — я поцеловал её в темечко и отодвинул её волосы с лица, пока нес ее на кухню. — Как мои девочки?

Алейна выпалила целую фразу, что-то про Веру, яйца и сок.

А Вера покраснела, пытаясь спрятать свои розовые щёки за кружкой с кофе.

Боже, я надеялся, что этот румянец не исчезнет. Я надеялся, что через двадцать лет она будет так же часто краснеть и продолжать дарить мне свою милую, застенчивую улыбку.

— Привет, — я взял её за подбородок, наклонил лицо вверх. Затем быстро поцеловал её губы, чуть коснувшись языком.

— Привет.

— Извини, что проспал. Я так давно не делал этого... Ну, два года точно.

— Папа, вниз! — Алли затрясла ножками, чтобы её отпустили.

Она помчалась, как ракета, к игрушкам, которые я убрал прошлой ночью. Те самые игрушки, которые я снова буду убирать сегодня.

— Надеюсь, ты не против, но я приготовила завтрак, — Вера кивнула на плиту, где стояла сковорода с яичницей и беконом. — Алли была голодная.

— Вовсе нет, — я поднял её на руки, её волосы щекотали мою оголённую грудь. — Что ты будешь делать сегодня?

— Мне нужно быть на работе к десяти.

— И как долго?

— До закрытия.

Чёрт, о дне вместе можно было забыть.

— Ладно.

— Мне на самом деле пора ехать, чтобы успеть принять душ и переодеться, а потом добраться до города.

— Будь осторожна за рулём, гравийные дороги становятся скользкими, когда мокрые, — это предупреждение было лишним. Вера водила машину, как мой отец: всегда на пять миль меньше разрешённой скорости и с руками, крепко держащими руль в положении «десять и два».

Я поцеловал её идеальные губы, а потом забрал её чашку с кофе, отпив из неё, пока она шла к двери.

Она натянула обувь.

— Пока, Мармеладка.

— Ве-ва, ты дёсь? — возмущение исказило её маленькое личико.

Эти чувства были взаимными.

— Извини. Мне нужно работать.

— О, — недовольная гримаса Алли быстро исчезла, как только она взяла куклу и начала расчесывать ей волосы.

Чёрт, я жалел, что проспал. Она открыла дверь и вышла, прежде чем я успел сказать «пока».

— Увидимся позже.

— Пока, — она улыбнулась и побежала вниз по ступенькам крыльца.

Я прислонился к дверному проему, холодный воздух касался моей обнаженной груди, и смотрел, как Вера садится в машину. Затем, с красными огоньками тормозов, потому что, как и мой отец, она так сильно жала на тормоза, что их приходилось менять каждый год, она уехала вниз по горе.

С вздохом я повернулся и продолжил свой день, начав с завтрака, который не был кашей, на удивление. Затем мы с Алли оделись в резиновые сапоги и старые джинсы, чтобы выйти на улицу и поработать над углубленным костровищем, которое я строил во дворе.