Соболиная вершина

— Скажи это ещё раз.

— Дорогой, — прошептала она, выгибаясь навстречу моим движениям. И в тот момент, когда её пальцы на ногах сжались, я улыбнулся, наслаждаясь её первым оргазмом.

Второй был вдвое слаще. Со вкусом её на моём языке, я поднял её и переместил выше на кровать, чтобы устроиться в ложбинке её бёдер.

Она тяжело дышала, а кожа блестела от тонкой плёнки пота. Румянец на её щеках разлился по груди и округлым формам.

— Ты никогда не была прекраснее, — сказал я.

Её глаза приоткрылись.

— Я... — любил её.

Я её любил.

Я боролся с собой, но не сказал это вслух. Не сегодня. Не с этими розовыми розами на кухонном столе. Вместо того чтобы признаться словами, я доказал это делом, вкладывая всю свою любовь в каждое наше слияние.

Мы рухнули в бездну вместе, падая всё глубже и глубже, пока не превратились в сплетение конечностей и громкое биение сердец.

Когда наше дыхание восстановилось, я уложил её, устроив в изгибе своего плеча.

Её нога была переброшена через мою, дыхание ласкало мою грудь.

По идее, мы оба должны были быть измотанными. Но стоило мне закрыть глаза, как я понял, что сон невозможен. Возможно, из-за напряжения, которое я чувствовал в её плечах.

Она старалась не заплакать.

Что же произошло той ночью? Вопрос был на кончике моего языка. Я хотел умолять её рассказать правду. Для неё. Для меня. Я двигался вслепую. Как мне ей помочь без света? Особенно если она не позволяла этого? Что произошло?

Я сглотнул этот вопрос и заменил его другим. Тот, который когда-то дал мне цель в один из самых тёмных дней моей жизни: — Как мы её назовём?

Её пальцы рисовали невидимые узоры на моей голой груди.

— Назовём что?

— Лётную школу. Как мы её назовём?

Она приподнялась, слёзы блестели в её прекрасных глазах, а волосы спадали вокруг нас.

Я убрал прядь с её лица, проводя большим пальцем по линии её щеки.

— Помоги мне придумать название.

— Хорошо, — прошептала она, прижавшись обратно к моей груди и продолжая рисовать на моей коже. — Начнём с буквы «А».

28. ВЕРА

Я закрыла крышку ноутбука, сняла наушники и откинулась на спинку стула. Последний час я дорабатывала свой итоговый реферат по дисциплине — Теория и исследование личности. Теперь он был загружен и отправлен профессору. Это был конец семестра. На ближайшие три месяца я могла наслаждаться летом.

Дышать стало легче, словно тяжесть учёбы спала с моих плеч. Последние пять дней были напряженными, приходилось балансировать между экзаменами и учебой, работой и жизнью.

Последнее пострадало больше всего. Почти каждый вечер я приходила к Матео, сразу же занимала этот самый стул и превращала обеденный стол в рабочее место. Он оставлял меня в покое и не подпускал ко мне Алли, а когда она засыпала, уходил в спальню читать.

К тому времени, когда я прокрадывалась к нему после полуночи, он обычно уже спал, с открытой книгой на груди.

Хотя этот забег до конца семестра был изнурительным, мне действительно нравились мои занятия. Я хотела продолжать учиться.

Что было бы, если бы вместо того, чтобы четыре года прятать свои чувства, мы с папой нашли кого-то, с кем могли бы поговорить? Кому могли бы довериться, например, психотерапевту?

Тогда это было невозможно. Даже если бы я хотела поговорить с папой, а я не хотела, он был так же уничтожен той ночью, как и я. Но, возможно, я бы не была такой закрытой, если бы у меня был другой выход.

Возможно, однажды я сама смогу стать этим выходом для других.

Снаружи послышался звук молотка. Я поднялась из-за стола, потянулась, разминая напряжённые плечи, затем надела кроссовки и направилась на задний двор.

Апрель пролетел как в тумане, полном дождей, но начало мая озарило нас солнечными днями. Воздух пах свежестью — сосновой хвоей и скошенной травой.

Матео провёл весь день с Алли на улице, чтобы я могла сосредоточиться и закончить свою работу.

— Папа! — её звонкий голос разнёсся по воздуху, когда я спустилась с крыльца и обогнула угол дома. Она что-то держала в руке и бежала к тому месту, где он работал над камином. Хотя, судя по размеру круга из каменных плит, это больше походило на террасу.

— Росток, — он снял рабочие перчатки и поправил кепку, надвинув её назад, как раз когда она подбежала к нему.

— Это класивый камешек!

— Да, это действительно красивый камешек, — он взял его у неё, повертел в руках, разглядывая со всех сторон. — Что мы с ним сделаем?

Она забрала его обратно, размахнулась и бросила изо всех сил. Камень упал примерно в полутора метрах от неё.

— Улетел! — она счастливо всплеснула руками.

Он рассмеялся, покачал головой и шутливо шлёпнул её по попке.

— Иди найди мне ещё один.

— Холошо! — она снова побежала по траве, приседая, чтобы выбрать новый камешек.

Матео с мягкой улыбкой смотрел ей вслед, на мгновение проникнувшись к ней чистой, бесконечной любовью. Затем он вернулся к работе: натянул перчатки и поднял каменный блок, чтобы отнести его к месту, где строил круглую подпорную стену.

Мышцы его бицепсов напрягались, растягивая рукава футболки. Белый хлопок обтягивал плечи и спину, мокрые от пота. Пыльные и грязные джинсы плотно облегали его мощные бёдра и подчёркивали изгиб ягодиц.

Я прислонилась к углу дома и наслаждалась видом.

Моим видом. Он был мой.

Я собиралась оставить его навсегда.

Годовщина той ночи никогда не была лёгкой. Обычно боль тянулась днями. Без него это было бы невыносимо. Легче не становилось. Боль не утихала. Единственное, что, казалось, приглушало её — это притворство. Словно этого всего не было.

Я любила Матео за то, что он пытался понять. Я любила его за то, что не давил, не заставлял говорить. Я любила его за то, что отвлекал меня разговорами о лётной школе и названии, которое мы всё ещё не выбрали.