Был светлый и холодный день,И солнце неспокойно билось,Над нащим городом носиласьПечалью раненая тень.Нет, солнца не было. ДрожаПод лужами, тускнели плиты,Металась дикая НеваВ тисках тяжелого гранита;Как странно падали слова:«Я видела его убитым».И черный вуаль открыл глаза,Не искаженные слезами,На миг над невскими волнамиВам смерть казалась так легка.И лишь в лохмотьях облакаРастерянно неслись над нами.
II
Тяжкий гул принесли издалекаОсветившие землю огни,Молчаливым и нежным упрекомТы следишь мои сонные дни.Где-то там и ликуют, и плачут,Славословят смертельный
бой,Задыхаясь валькирии скачутВ облаках веселой толпой.И поет о томлении пленаТихоструйного Рейна волна,И опять на покинутых стенахЯрославна тоскует одна.Знаю все. Но молчи и не требуйНи тревоги, ни веры своей,Я живу… Вот река и небо,И дыхание белых полей.
Оставленная
Мы все томимся и скучаем,Мы равнодушно повторяем,Что есть иной и лучший край.Но если здесь такие встречи,Если не сон вчерашний вечер,Зачем нам недоступный рай?И все равно, что счастье мчится,Как обезумевшая птица,Что я уже теряю вас,Что близких дней я знаю горе,Целуя голубое мореУ дерзких и веселых глаз.Лишь хочется летать за вамиНад закарпатскими полями,Пролить отравленную кровьИ строгим ангелам на небеСказать, что горек был мой жребийИ неувенчана любовь.
«Когда Россия, улыбаясь…»
Когда Россия, улыбаясь,Безумный вызов приняла,И победить мольба глухаяКак буйный ураган прошла,Когда цветут огнем и кровьюПоля измученной страны,И жалобы на долю вдовьюПодавленные, не слышны —Я говорю: мы все больныБлаженно и неизлечимо,И ныне, блудные сыны,В изменах каемся любимой…И можно жить, и можно петь,И Бога тщетно звать в пустыне,Но дивно, дивно умеретьПод небом радостным и синим.<1915?>
«Железный мост откинут…»
Железный мост откинутИ в крепость не пройти.Свернуть бы на равнинуС опасного пути?Но белый флаг на башне.Но узкое окно!О, скучен мир домашний,И карты, и вино!Я знаю, – есть РаспятьяИ латы на стенах,В турецкой темной ратиНепобедимый страх.Пустыни, минареты,И дым, и облака,И имя Баязета,Пронзившее века.Белеют бастионыЗа мутною рекой,Знамена и короныОзарены луной.И на воротах слово,– Старинно и темно, —Что на пути ХристовомБлаженство суждено.
Белые ночи
Проспектов озаренных фонариПогасли на пустынном небосклоне,И небо бледное само горит,И легкий звон ленивый ветер гонит.Что это? Плески отдаленных вод,Иль райских птиц полуночное пенье,Или покинутый, блаженный гротТангейзер вспоминает, как виденье?
«Сердце мое пополам разрывается…»
Сердце мое пополам разрывается.Стынет кровь.Что за болезнь? Как она называется?Смерть? Любовь?О, разве смерть наша так удивительно —Хороша?Разве любовь для тебя так мучительна,О, душа?
«О том, что смерти нет, и что разлуки нет…»
О том, что смерти нет, и что разлуки нет,И нет земной любви предела,Не будем говорить, Но так устроен свет,Где нам дышать судьба велела.И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотряНа то, что ты и бодр, и молод,Как грустно путнику в начале сентябряВдруг ощутить чуть слышный холод.
«Жил когда-то в Петербурге…»
Жил когда-то в ПетербургеЧеловек – он верил в Бога,Пил вино, глядел на небо,И без памяти влюбился.И ему сказала дама,Кутаясь пушистым мехом:«Если
так меня ты любишь,Сделай все, что ни скажу я».Чай дымился в тонких чашках,Пахло горькими духами…Он ответил: «Что ты хочешь?Говори – я все исполню».И подумал: «Буду с неюНавсегда, живым иль мертвым.Легкой птицей, ветром с моря,Пароходною сиреной».Равнодушно и спокойноДама на него взглянула:«Уходи, раздай все деньги,Отрекись навек от Бога,И вернись с одною мысльюОбо мне. Я все сказала».Он ушел и, обернувшись,Улыбнулся ей: «И только?»На другой же день он входит,Бледный, без креста на шее,В порыжелой гимнастерке,Но веселый и счастливый.Тихо в небе догоралиЖелтые лучи заката,И задумавшись как будтоДама вновь проговорила:«Уходи, и если можешь,Обо мне забудь!». Не сразуВстал он, не сказал ни слова,И ушел не попрощавшись.Мир широкий. Все найдешь в нем,Но не все ль и потеряешь?Только шесть недель промчалось,Ночью кто-то в дверь стучится.«Отвори!» И тихо входитТот же человек. Но страшноИзменился он. МорщиныЧерный лоб избороздили.Шепчет дама: «НеужелиТы забыл? Ты изменил мне?»Но он ей не отвечает,Глаз не поднимает темных.Утро брезжит… В пышной спальнеЖенщина ломает руки.«Денег мне не надо. В БогаВерь или не верь – пустое!Но люби меня!». КоснулсяОн холодными губамиГуб ее, и вновь покорноТемный, спящий дом оставил.Год прошел, второй проходит,Никого она не видит,Никогда не спит… Ни слухов,Ни звонка, ни телеграммы.Только ветер бьется в окна,Только птицы пролетают,Только долгая сиренаЗавывает в ночь сырую.
Лубок
Есть на свете тяжелые грешники,Но не все они будут в аду.Это было в московской губернии,В девятьсот двадцать первом году.Комиссаром был Павел Синельников,Из рабочих или моряков.К стенке сотнями ставил. С крестьянамиБыл, как зверь, молчалив и суров.Раз пришла в канцелярию женщинаС изможденным, восточным лицомИ с глазами огромными, темными.Был давно уже кончен прием.Комиссар был склонен над бумагами.«Что вам надо, гражданка?» Но вдругЗамолчал. И лицо его бледноеОтразило восторг и испуг.Здесь рассказу конец. Но на севереПавла видели с месяц назад.Монастырь там стоит среди озера,Волны ходят и сосны шумят.Там, навеки в монашеском звании,Чуть живой от вериг и поста,О себе, о России, о ЛенинеОн без отдыха молит Христа.
«О чем жалеть душе моей? Она…»
О чем жалеть душе моей? ОнаОбветрилась, обсохла, посветлела.Ей видятся другие времена,Ей до прошедшего – какое дело!Пойдем со мной в далекий путь, мой друг,По городам, пустыням, пепелищам.Мне стало незнакомо все вокруг.Мне очень холодно. Тепла поищем.
«Единственное, что люблю я – сон…»
Единственное, что люблю я – сон.Какая сладость, тишина какая!Колоколов чуть слышный перезвон,Мгла неподвижная, вся голубая…О, если б можно было твердо знать,Что жизнь – одна и что второй не будет,Что в вечности мы будем вечно спать,Что никогда никто нас не разбудит.
«Рассвет. Еще глоток вина…»
Рассвет. Еще глоток вина,Последний, – чтобы захлебнуться…Пустая улица, весна.Не знаю, как домой вернуться.О чем со мной ты говоришь?Мой милый друг, я засыпаю.Сиянье звезд. Лесная тишь.Мой лучший друг, я умираю.Пойдем со мной, пойдем ко мне,Печально, хмуро, одиноко«Топить отчаянье в вине»,Как где-то сказано у Блока.