Собрание сочинений. Том 2

III

Уанджюку все очень понравилось. Он хотел бы остаться напостоянно. Но у них нет Океана. У них есть кино, но нет Океана, у них есть блондинка Оксана, но нет Океана, у них есть музыка композитора Экимяна, но нет, нет Океана. Еще загвоздка: они боятся свежего воздуха, закупоренные в квартиры огнеупорные. Они употребляют воздух, кипяченный в вентиляции. Даже Андрей, который явно вкусил нашей зеленой цивилизации, и тот не вылезает из-за дверей и не имеет собственного Океана. Странно. И делает вид, что не знает об Абебеа. Беда!

IV

«А р б а т с к и е а б о р и г е н ш и» одеты (летом): в баранью бекешу (чем мохнатее, тем модней), под ней куртка замшевая и вздох «замужем я...», под ней пять ремней на пряжках, под ними кофта синяя овечьей пряжи и «молния» американская (смыкается, но не размыкается), под ней рубашка пляжная, с видом на Сидней, под ней свитер и 2 ночные рубахи, охи, ахи, под ними бикини на ватине с завязками, как силок. Под ними — кошелек. Культура тела весьма слаба. Они не расчесывают боа и понятия не имеют об Абебеа.

V

«Уанджюк, что такое Абебеа?» «Это похоже на аабебе. Оно над Римами и Аддис-Абебами звенит бессмертное на трубе! Это священней войны и блуда, Брижит Бардо посреди двух А. Непостижимы Аллах и Будда, но непостижимей Абебеа. Все остальное белиберда — абебеа, абебеа...» «Уанджюк, что ж такое Абебеа?» Уанджюк улыбнулся, губами синея, улыбка поэта была слаба: «Рифмовка дантовского сонета — а — б — б — а — а — б — б — а —» Уанджюк опять ушел от ответа. Так что же такое Абебеа? 1975

Песчаный человечек

Человек бежит песчаный по дороженьке печальной. На плечах красиво сшита майка в дырочках, как сито. Не беги, теряя вес, можешь высыпаться весь! Но не слышит человек, продолжает быстрый бег. Пробегает по Москве — остается: «ЧЕЛОВЕ...». Где ты, Детское село? Остается лишь: «ЧЕЛО...». Майка виснет на плече: остается только: «ЧЕ...». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Человечка нет печального. Есть дороженька песчаная... 1975

Пир

Человек явился в лес, всем принес деликатес: лягушонку дал сгущенку, дал ежу, что — не скажу, а единственному волку дал охотничью водку, налил окуню в пруды мандариновой воды. Звери вежливо ответили: «Мы еды твоей отведали. Чтоб такое есть и пить, надо человеком быть. Что ж мы попусту сидим, хочешь, мы тебя съедим?» Человек сказал в ответ: «Нет. Мне ужасно неудобно, но я очень несъедобный. Я пропитан алкоголем, алохолом, аспирином. Вы меня видали голым? Я от язвы оперируем. Я глотаю утром водку, следом тассовскую сводку, две тарелки, две газеты, две магнитные кассеты, и коллегу по работе, и два яблока в компоте, опыленных ДДТ, и т. д. Плюс сидит в печенках враг, курит импортный табак. В час четыре сигареты. Это убивает в день сорок тысяч лошадей. Вы хотите никотин?» Все сказали: «Не хотим, жаль тебя. Ты — вредный, скушный: если хочешь — ты нас скушай». Человек не рассердился и, подумав, согласился. 1975

Неба бы!..

В магазин зашел: «Алло! Дайте неба полкило». Продавцов сказали двое: «С небом перебои. Нету черного, ночного, белого нет, облачного, ни розового, ни голубого, ни серого — ну никакого, нету неба бородинского!..» «Тоже мне — князь Андрей». «Гражданин, не надо диспутов! Не толпитесь у дверей». «Дома глазки голубые Ждут, чтоб неба им добыли. Если неба не давать — они будут затухать. Отпусти, небена мать». Продавщица ответила: «Сочувствую. Вместо хлеба нам насущного отпустить могу вам смога. Но немного». «Мне хотя бы без изюма, И без звезд. Я ее люблю безумно! Разрешите встану в хвост». «Ваши бы заботы мне бы... В мировой голубизне строить общество без неба нелегко в одной стране. В Марксе нет социализма. Вода кончилась в воде. Бензина самоубийце нету. Неба нет нигде. А в авоське — как кроссворд. Угадай, из чего торт?» «Нашенским без неба — финиш. Даже в тюрьме пайки синенькие видишь четвертушками в окне. Мне хотя бы ломтик надо, чтобы глазки зацвели. Мне сказали, из Канады тонну неба завезли». Продавец сказал любезно: «Страна наша безнебесна. Где работаешь, дебил? Сам ты небо задымил». Человек ушел без неба в безнебесные места. У моста слепые требуют: «Подайте неба, ради Христа». 1990

* * *

Друг мой, мы зажились. Бывает. Благодать. Раз поэтов не убивают, значит, некого убивать. 1975

Эрмитажный Микеланджело

«Скрюченный мальчик» резца Микеланджело, сжатый, как скрепка писчебумажная, что впрессовал в тебя чувственный старец? Тексты истлели. Скрепка осталась. Скрепка разогнута в холоде склепа, будто два мрака, сплетенные слепо, дух запредельный и плотская малость разъединились. А скрепка осталась. Благодарю, необъятный Создатель, что я мгновенный твой соглядатай — Сидоров, Медичи или Борджиа — скрепочка Божья! 1975

Засуха

В саду омывая машину, к обочине перейду и вымою ноги осине, как грешница ноги Христу. И ливень, что шел стороною, вернется на рожь и овес. И свет мою душу омоет, как грешникам ноги Христос. 1975

Истина

Я удивляюсь, Господи, Тебе. Поистине — «кто может, тот не хочет». Тебе милы, кто добродетель корчит. А я не умещаюсь в их толпе. Я Твой слуга. Ты свет в моей судьбе. Так связан с солнцем на рассвете кочет. Дурак над моим подвигом хохочет. И небеса оставили в беде. За истину борюсь я без забрала. Деяний я хочу, а не словес. Тебе ж милее льстец или доносчик. Как небо на дела мои плевало, так я плюю на милости небес. Сухое дерево не плодоносит. 1975

Любовь

Любовь моя, как я тебя люблю! Особенно когда тебя рисую. Но вдруг в тебе я полюбил другую? Вдруг я придумал красоту твою? Но почему ж к друзьям тебя ревную? И к мрамору ревную и к углю? Вдвойне люблю — когда тебя леплю, втройне — когда я точно зарифмую. Я истинную вижу Красоту. Я вижу то, что существует в жизни, чего не замечает большинство. Я целюсь, как охотник на лету. Ухвачено художнической призмой, божественнее станет божество! 1975

Утро

Уста твои встречаются с цветами, когда ты их вплетаешь в волоса. Ты их ласкаешь, стебли вороша. Как я ревную к вашему свиданью! И грудь твоя, затянутая тканью, волнуется, свята и хороша. И кисея коснется щек, шурша. Как я ревную к каждому касанью! Напоминая чувственные сны, сжимает стан твой лента поясная и обладает талией твоей. Ее объятья чисты и нежны. Нежней объятий в жизни я не знаю... Но руки мои в тыщу раз нежней! 1975

Гнев

Здесь с копьями кресты святые сходны, кровь Господа здесь продают в разлив, благие чаши в шлемы превратив. Кончается терпение Господне. Когда б на землю он сошел сегодня, его б вы окровавили, схватив, содрали б кожу с плеч его святых и продали бы в первой подворотне. Мне не нужны подачки лицемера, творцу преуспевать не надлежит. У новой эры — новые химеры. За будущее чувствую я стыд: иная, может быть, святая вера опять всего святого нас лишит! Конец. Ваш Микеланджело в Туретчине. 1975