Собрание сочинений. Том 2

* * *

В скольженье юзом — специфичность. Но все-таки я повернул. На полной скорости вцепившись не в руль — а в абсолютный нуль. И мне навстречу из Калуги летели в отблеске луны в рули вцепившиеся люди — как в абсолютные нули. 1974

* * *

Расчищу Твои снегопады, дорожку пробью к гаражу. По белоцерковному саду машину свою вывожу. Тебя соскребаю с асфальта, весь полон минутою той, когда Ты повалишься свято меня засорять чистотой. Такое покойное поле — как если чернилами строк я ночью бумагу заполню, а утром он — белый, листок. Но к черту веселой лопатой счищаю Твою чистоту, чтоб было Тебе не повадно вторгаться в ту жизнь, что веду. Не нужно чужого мне Бога, я праздную темный мятеж. Черна и просторна дорога, свободная от небес! Мой путь все вольней и дурнее. Упрямо мое ремесло... Приеду — остолбенею — все снова Тобою бело. 1975

ДАМА ТРЕФ

Опера-детектив

Пролог и I-е действие

Шесть церквей повычищали под метелку. Шесть овчарок повели по алтарям. Сколько? Сколько? Сколько? Весь урон не сосчитать колоколам. Сколько, сколько, сколько разворовано веков по простоте? Скорбно вместо Сергия и Ольги ставим свечи мы безликой пустоте. «Всем, всем — колокольни-балаболки! — Воры взяты и суду дают ответ». — Сколько? Сколько? Сколько? — Шесть, семь, восемь лет. Все иконы по местам вернулись, найдены, кто в киот, кто в красный угол, кто в ларец. Лишь одна не вернулась — Богоматерь Утешительница Сердец. ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВСЕСОЮЗНЫЙ РОЗЫСК: «Богоматерь Утешительница Сердец. Лик розов. Из особых примет: лишены слезников византийские нарисованные глаза, потому и в глазах разыскиваемой не задерживается слеза. Льются слезы за ней по пятам». Овчарки ведут по слезам.

Пролог-посвящение

Где ты шествуешь, Утешительница, утешающая сердца? На великих всемирных Тишинках кто торгует Тебя у слепца среди плача и матерщины? Под Москвою, Сургою, Уфою, на шоссе, прижимая дитя, голосующею рукою осеняешь не взявших Тебя. Утешенья им шлешь и покоя. Утешение блудному сыну, утешенье безвинной вине, утешенье злобе ненасытной, утешения нужно земле. Сквозь пожар торфяной Подмосковья шли безумные толпы коровьи без копыт, как по сковородке — шли — Ты от дыма в слезах и любви их хлестала, чтоб добрелки! Все другие — Твои филиалы. Не унижусь до пошлых диалогов с домоуправом или статьей — знаю только диалог с Тобой. Ну их к дьяволу! Волк мочой отмечает владенья. А олень окропляет — слезой, преклоняя копыта в волненье перед травами каждый сезон. Ты прости, что не смею в поэме вновь назвать Твоих главных имен. Край твой слезами обнесен. Я стою пред Тобой на коленях. ХОР: Овчарки ведут по слезам. Кто плачет за дверью? Сезам.

Картина 1-я

Лоллобриджиде надоело быть снимаемой. Лоллобриджида прилетела вас снимать. Бьет Переделкино колоколами На Благовещенье и Божью Мать! Она снимает автора, молоденькая фотографиня. Автор припадет к кольцу с дохристианскою эротикой, где женщина берет запретный плод. Благослови, Лоллобриджида, мой порог. Пустая слава, улучив предлог, окинь мой кров, нацель аппаратуру! Поэт — полу-Букашкин, полу-Бог. Благослови, благослови, благослови. Звезда погасла — и погасли вы. Летунья — слава, в шубке баснословной, как тяжки чемоданища твои! «Зачем ты вразумил меня, Господь, несбыточный ворочать гороскоп, подставил душу страшным телескопам, окольцевал мой палец безымянный египетской пиявкою любви? Я рождена для дома и семьи». За кладбищем в честь гала-божества бьют патриаршие колокола. «Простоволосая Лоллобриджида, я никогда счастливой не была». Как чай откушать с блюдца хорошо! Как страшно изогнуться в колесо, где означает женщина начало, и ею же кончается кольцо. ХОР: Но поздно. Пора по домам. Овчарки ведут по слезам.

Картина 2-я

Моя бабушка, Мария Андревна, Баба Маня, проживаешь ты в век модерна над Елоховскими куполами. Молодая Мария Андревна была статная — впрямь царевна. А когда судьба поджимала, губки ниточкой поджимала. Девяносто четыре года. Ты прости мне, что есть плохого. Бок твой сказывается к погоде. И все хуже она, погода. Но когда под пасхальным снегом патриархи идут вкруг храма, то возносят глаза не к небу — а к твоей чудотворной раме, где тайком через тюль подсматривает силуэт в золотом тумане, уже с той стороны бумаги — Баба Маня...

Картина 3-я

«Покажите мне сына! Не вводите вакцину, дайте матери сына...» Через стены роддома, где не вхожи мужчины, слышу шепот мадонн: «Покажите мне сына!» «Приземлился, мой родный. Как купол погас, мой живот парашютный... Высота тошнотою отозвалась. Покажите, прошу вас.. Покажите мне сына!» «Сри!» — сиделка просила. В склянке у изголовья роза с белым бутоном, как с младенцем мадонна пеленалась с любовью. Так пойдет до кончины — «Покажите мне сына! Мой пропащий багажик... Расступитесь, осины, и Голгофы и стражи — он еще вам покажет!» Кто пророка носила, видит дальше пророка, он ей сын беспокойный... «Покажите мне сына! Как опасна дорога... Богу надо быть двойней». ХОР: Уборщица, моя вокзалы, в ночном отразилась ведре — как в нимбе себя увидала. Но в том не призналась себе.

Картина 4-я

Реви, Ольга Корбут, по всем телевизорам! Будь только собой. Спортивных правителей терроризируют косички запретною запятой. Пусть нищие духом сдадутся блаженно. Великие духом ревут в три ручья. Будь личность в прожекторном пораженье, а если ты личность — победа твоя. Тебе запретили смертельные брусья. Почуяв, как в Лондоне худо одной, бобры и медведи твоей Белоруссии рыдают с тобой! Увы, еретички-косички ледащие! Ты наша запретная слава летящая! Таких мы не знали среди чемпионов, — лисичка лесная среди шампиньонов. (Того перерезало финишной ленточкой, как ниткой натянутой режется хлеб, и верхняя часть его под аплодисменты, как бюст, установлена в клуб или склеп.) Лети, еретичка, вне схем Менделеева, не для печати, не для литавр. Не запрещайте — это смертельно! — не запрещайте Ольге летать. В нас, в каждом есть Бог — это стоило выстрадать. Пусть в панике мир от попытки второй. Так что же есть Истина? Это есть искренность! Быть только собой! На русском, арабском или санскрите не врите, не врите, не врите! Не делайте вида, не прячьтесь в стандарты, завидуйте, плачьте, страдайте. Себе, в стенгазете или кульбите не врите — ревнуйте, любите, но Бога в себе не предайте из прыти. Не врите, не врите, не врите... Да сгинет лукавое самозванство! Она проиграла? Она бессмертна. Занавес Продолжительные свистки и аплодисменты, переходящие в буфет. Антракт. Свет.

Публика (гуляя по фойе и холлам, хором):

— Уверен, что Она окажется героиней труда. — Вот мисс Трюдо — это да! — Про Даму пик я читала в одной книге... — Трефы — это похудевшие пики, вернее, их скелет. — А ск. лет. Лоллобриджиде? — Не брешите! — Значит, пики — это трефы в положении? — Имейте уважение к идеалу высокому! — Видали Гамлета в роли Высоцкого? — Как королеве удалась Демидова! — Товарищ из МИДа товарищу из ТАССа: — Влияние Хиндемита на Торквато Тассо. — Главное — не находить, а искать. — Ишь, гад! — Деньги за билеты назад выдаются не в буфете, а через кассу! — Экстазу! — За модерн! — Вон автор. Ну и мордень!.. АВТОР: Весьма тронут (спутнице), слышь, все говорят, я как Монтень. ХРОМОСОМОВ: Есть 2 ампирные Христа. Отдам за 33 хруста. Плюс супница-наяда с сюжетами рая и ада за ту же цену... АВТОР: Мне надо на сцену. ХРИСТОРАНОВ (жуя): А что у нас на второе? РЕЖИССЕР: Дама треф и дальняя дорога. (Хромосомова уводят.)

Молитва мастера

(Надпись на обратной стороне доски) Благослови, Господь, мои труды. Я создал Вещь, шатаемый любовью, не из души и плоти — из судьбы. Я свет звезды, как соль, возьму в щепоть и осеню себя стихом трехперстым. Мои труды благослови, Господь! Через плечо соль брошу на восход. (Двуперстье же, как держат папироску, боярыня Морозова взовьет!) С побудкою архангельской трубы не я, пусть Вещь восстанет из трухи. Благослови, Господь, мои труды. Твой суд приму — хоть голову руби, разбей семью — да будет по сему. Господь, благослови мои труды. Уходит в люди дочь моя и плоть, ее Тебе я отдаю как зятю, — Искусства непорочное зачатье — Пусть позабудет, как меня зовут. Сын мой и господин ее любви, ревную я к Тебе и ненавижу. Мои труды, Господь, благослови. Исправь людей. Чтоб не были грубы, чтоб жемчугов ее не затоптали. Обереги, Господь, мои труды. А против Бога встанет на дыбы — убей создателя, не погуби Созданье. Благослови, Господь, Твои труды.

II Действие

Действующие лики и исполнители: тов. ХРИСТОРАНОВ, и. о. домоуправа, о. ВАРАВВА, и. о. предместкома, гр. МИСС ИКОНА, гр-не ХРОМОСОМОВ, ХОРКОБЗОНОВ, ХРОМОНОСОВ и др. Св. Сестра СВ «Красная Стрела»

Картина 1-я

Комната. Сцена открывается нам как бы с точки зрения Иконы, спрятанной под половицами. Мы видим как бы план комнаты, вид всех вещей снизу. Икона лежит навзничь, она ясновидящая, поэтому пол для нее прозрачен. Нам открывается мир, как сквозь стеклянные полы-потолки на заводе Форда. Мы видим подошвы. Их много. Они — как листья кувшинок на воде. На всех подковки. Желательно, чтобы актрисы играли в брюках. Все предметы обстановки тоже в плане, снизу. Стол с квадратными ножками похож снизу на четверку бубен. Дно кровати — тоже как карта. К дну ее снизу, как джокер, в замерзшей позе прилип любовник или детектив. Это Христоранов. Он боится пошевелиться. Рядом лежит забытая хозяевами пыльная книга. Но читать он не решается. Он, как Атлант, держит на спине семейное благополучие. Торшер снизу — как пол-абрикоса с косточкой. В центре гостиной ковер. Парит, как ковер-самолет, изнанкой к нам. Что происходит на ковре, мы не видим. Под ковер лицом к нам подсунута дама треф. Сквозь рогожку изнанки ковра угрожающе проступает красное пятно. Что это — вино? Кровь? Мы не знаем. О, мир снизу, красивый и таинственный, как елка с подвешенными игрушками! Под полоской двери (а для нас — на полоске), как на светлой школьной линейке, лежит подсунутая повестка вызова в милицию. РЕЖИССЕР (с дамой треф в руках): Карта, лживая царевна с человечьей красотой — как до пояса сирена, отраженная водой, — очаруй мою поэму речью сладко-роковой: «Гость. Разлука. Разговор».

Картина 2-я

Другая комната. Домоуправление. Интерьер в стиле НТР. Идет беседа с Христорановым. Его подошвы — черные, резиновые, прямоугольные, подбитые белыми гвоздями, как фишки домино. У всех героев теней нет, какая же тень на прозрачном полу? Но от Христоранова падает четкая тень. Она похожа на закругленные маникюрные ножницы. Судя по тени, Христоранов кривоног, низкоросл, стоит — руки в боки. Слева над столом волевые подметки домоуправа. Справа — о. Варавва. Он в белых тапочках. ХРИСТОРАНОВ: Гражданин домоуправитель, зачем так круто? Скажу как единомышленнику-атеисту, по-вашему мы — «банда», по-нашему — «бит-группа» иконоборцев-активистов! о. ВАРАВВА: О, нравы!.. ХИРОСИМОВ: В век космонавтики... ДОМОУПРАВ: Конкретней, о Богоматери... ХРОМОСОМОВ: У Цар. Врат мы сверили наши «сейки», мы работали в ритме шейка. Но тут ищейки — как при сдаче ГТО. Вы мне Утешительницу не шейте!.. ДОМОУПРАВ: А кто? ХОРКОБЗОНОВ (поет): Переберем участников ансамбля. «Ху из ху?» Как на духу. а) Храмоломов. Разряд по самбо. Не тот умок, не мог. б) Бр. Хмырясовы — Валентин «Валюта» из Арх. ин-та, Меньшой «Малюта». Арон и Араб-Оглы — не могли. Мальки! в) Эдик — «Эдипов комплекс». Не мог. Честный хлопец. о. ВАРАВВА: О, нравы... ХРОНОЛОГОВ: г) Хорошобыв. 2-й разряд. Собрал на заводе боевой автомат. Отбыл срок, следовательно... ДОМОУПРАВ: Намек? ХУСАИНОВ: Следовательно, не мог. Слишком ценный. ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: На работе я товарищ, до шести посотворяешь. От шести я гражданин (Уголовный кодекс, пункт I). о. ВАРАВВА: Вы правы. Аз за КамАЗ. ХИТРОШЕПОТОВ: Вкалывай, энтузиаст, как сказал Екклесиаст. о. ВАРАВВА: Браво! А в Катехизисе есть об энергокризисе: «Люди не сведущи, хоть и хитры». Раньше синтезировали икру из нефти. Пора получить бы нефть из икры. ХРОМОСАПОЖКОВ (продолжает): д) Филиппов Жерар. Не мог. Хоть бы и желал. Есть признак... ДОМОУПРАВ (зевая): Кто ж? Может быть, призрак? (Появляется ПРИЗРАК.) ПРИЗРАК: Вызывали? (Те же и он.) ХРИЗАНТЕМОВ (вздыхая): ТэЖэ. Тройной одеколон. ПРИЗРАК: Клад вмурован в 3-й неф, где сегодня зданье СЭВ. Прикупайте к даме треф! о. ВАРАВВА: О, нравы... (Засыпает.) (ПРИЗРАК смущенно растворяется. Дверь растворяется, и в скрипе входят ХИППИ.) ХОР ХИППИ: Мы — загадка для таможни. Кило волос — и ничего еще. На нас такие клеши, что их можно закидывать, как плащ, через плечо! Хоть мы провозим ежегодно таблетки и гашиш-сырец, и опиум (для народа), мы непричастные к уводу Утешительницы Сердец! (Входят ВОДИТЕЛИ.) ВОДИТЕЛИ: Мы — водители. Мы видели! Мы видели! Голосует она у метро «Варшавская». Села сзади — ну, думаю, красавица! Гляжу в зеркальце — не отражается, оборачиваюсь — сидит, не выражается. Гляжу в зеркальце — не отражается, говорю — «дверцу заприте, пожалуйста», гляжу в зеркальце — не отражается... Тут у меня несправедливо отбирают права. ДОМОУПРАВ: Милиция всегда права. ВОДИТЕЛИ: Ах, «права»? Ну тогда и ищите сами. Уйдем, Саня! Уйдем, Сева! Кому в район СЭВа? Говорит, не перестроился вправо я, и зеркальце, говорит — неисправное. Мы — водители, мы — не видели... Нам пора в ГАИ... ХРИСТОРАНОВ: Эти не могли. Мелки. Таксисты! (Решается.) Срок скостите? Добавлю, но не для протокола. Было у нас вроде прокола. Особа жен. пола. Влипли — во! Иконостасья Филиппова. По кличке «Мисс Икона» — бедра узкие, плечи — законные! По-вашему «главарша», по-нашему «администратор», — холодная и гибкая, как хлыст для стада. Глаза без слезы. Золотая мгла. (Восхищенно.) Эта — могла. о. ВАРАВВА (спросонок): Облава!