Собрание стихотворений

2. «Ты думала только о хлебе…»

Ты думала только о хлебе, А мы все гадали вдвоем, Где кончится счастье: на небе Иль, может, в аду ледяном? И, страшной дороги не зная, Ты смотришь сквозь слезы: вот-вот, То Африка детского рая, То скалы Гренландии, лед. Жаль бросить беглянке амбары, Овец, виноградники, сад И ферму, где жмут сыровары Сыры, и коровы мычат, И вид из окошка привычный На поле, на рощу дубов, На скучный и меланхоличный Пейзаж европейских холмов. Но в пар превратилось дыханье, Посыпали землю снежком, И роза — цветок расставанья — Вдруг стала морозным цветком…

3. «Не зная причины — томиться…»

Не зная причины — томиться. Не слыша ответа — взывать. В далекое небо ломиться И о невозможном вздыхать. Так Лермонтов в узком мундире Взывал, задыхался от слез. Так ангел летал и в эфире В объятиях душу к нам нес. Все было печальной ошибкой, Мы пали в неравном бою, И бедную лиру с улыбкой Я страшным векам отдаю. Как воздух вокруг леденеет! Как холодно! Это — зима. А петь соловей не умеет, Когда за окошком зима.

4. «Вот мир отплывает, как льдина…»

Вот мир отплывает, как льдина, И гибели — кучкой зевак — Мы машем платками: картина Достойная слез как-никак. Мы машем и машем платками. В полярную пропасть несет Мой домик с большими дворцами. Европа, Европа, где — лот? Снимаются с якоря горы, Деревья, дома и гробы, Как мачты, под этим напором Трепещут и гнутся дубы. Мы тяжесть высокой разлуки Едва ли снесем свысока: Мы видим — прелестные руки Обвили за шею быка. 1932

66. ЭЛЕГИЯ

Я с горькой славой Рима Судьбу твою сравнил. Я ледяные зимы Палладе посвятил. Наперекор сугробам Там вырос мир колонн, Как странный лес за гробом, Как непонятный сон. И только голос лиры К тебе из синевы, И только город сирый На берегах Невы. И только слезы, слезы Твоих небесных глаз, Твои метаморфозы И расставанья глас. 1933

67. ШВЕЯ

Небесное синее зренье Швея над иглою слепит. В том платье ночном, как виденье, Красавица бал посетит. Таков уж порядок на этой Печальной и бедной земле: В чернилах все пальцы поэта, У золушки руки в золе. Красотка стучит каблучками На скользком полу восковом, Сапожник разводит руками Над бедным твоим башмачком. Не плачь — все превратно и тленно В шумихе земной чепухи, Кончается бал неизменно, Забудутся рифмы, стихи. Не все ли равно, в этой драме Какую играем мы роль: Оплаканы пред небесами Сапожник и датский король. Истлеет прелестное платье. Увянет румянец. Глаза Ослепнут в могиле. Объятье Утихнет, как в небе гроза. 1932

68. ОНА

Со вздохом он целует руку, Она сквозь слезы вдаль глядит — На небо, на любовь, на скуку, И ничего не говорит. А сверху некий театральный Волшебник сыплет не спеша Бумажки — белый цвет миндальный. Порхает бедная душа В туманном мире воркованья, Преображенном впопыхах Под музыку, под восклицанья, Под арию о «двух сердцах». Но тучный господин во фраке Ее в медвежьих лапах мнет, Такую тонкую. Во мраке Автомобиль глазастый ждет. Мерещатся ей замки, залы, Поклонник — кошелек и фрак, А юноши-то целовали Ей маленькую руку…

69. ЕВРОПЕЙСКАЯ ЗИМА

Зима с умиленьем Безмолвных холмов. С последним паденьем Дубовых листков. Над сельскою прозой Сияла зима, Над райскою розой Чья гибель — чума. Над Римом, над бурной Струей ручейка, Над хижиной курной — Жильем бедняка. Средь мраморной стужи Музейных колонн О шерсти верблюжьей Вздыхал Аполлон. Шел путник. Мечтаньем Себя утешал И пальцы дыханьем В пути согревал.

70–71. ПО НЕБУ ПОЛУНОЧИ

1. «Все та же скука мира…»

Все та же скука мира — Пустая мишура, И холодок эфира На кончике пера. Скучны земные девы Под музыку балов, И райские напевы Для них — невнятный зов. И только белый парус На море голубом… И только первый ярус В театре городском. Все холодней и строже, Над скукой мировой, Сияли в черной ложе Глаза Лопухиной.

2. «Кто знает — житель рая…»

Кто знает — житель рая — О чем в полночный час Он думал, не смыкая Над рукописью глаз, Когда сквозь сон кричали В аулах петухи, И в Пятигорске спали Средь сонной чепухи? Спасибо вам средь тесных Ущелий за намек: За несколько небесных И непонятных строк, Которых в буднях мира Нельзя читать без слез, Как ангел из эфира В объятьях душу нес, Как средь земного бала У черного окна Томилась и вздыхала И плакала она. 1934

72. «Достойнее нет для поэта…»

Достойнее нет для поэта Одежды, чем дырявый плащ — Накидка голубого цвета Среди зимы, ветров и чащ. Он в этой легкой пелерине Немного зябнет на ветру, На мировой огромной льдине Его знобит в большом жару. Но даже в холоде хрустальном Он всех на небеса зовет И с миром грубым и реальным Сражается, чернила льет. Так с мельницами Дон-Кихоты Сражались в пламени страстей, И ветер от круговорота Ревел средь мельничных снастей. А Санхо-Панчо в страшном мире, За рыцарем во всей красе, Труся, мечтали о трактире, О выпивке и колбасе. 1933

73. «Сквозь слезы, Офелия, ты умирала…»

Сквозь слезы, Офелия, ты умирала И в комнате белой потом догорала. Как все: со слезами, с мечтами о рае, В отчаянье руки над бездной ломая. Так роль приближалась к закату финала, И лебеди плыли по глади канала. И только афиша и мраморной урны Прелестная форма напомнят средь курной И суетной жизни о пламени тела, В котором, как ангел, душа леденела. Прохожий, подумай о небе за тучей, О женских надеждах под ивой плакучей. 1933